Она сидит прямо на полу, у окна, обхватив руками колени. Дождь хлещет сквозь выбитое каким-то мудаком стекло, вода течет у нее по лицу, кажется, что Лили Луна плачет. Но эта сука плакать не умеет, я знаю. Тушь размазалась, и теперь кажется, что ей кто-то морду набил. Хорошо бы. Но эта дрянь сама кому угодно может надавать по роже.

– Ты простудишься, дура, – говорю я. – Ремонтник не приходил, что ли?

Должен был. Я оставила деньги, когда уходила на работу. Не могла не пойти, а у гребаной ремонтной конторы рабочий день совпадает с моим, конечно. Стаскиваю короткую блестящую куртку, швыряю ее на пол. Я в ней выгляжу, как настоящая блядь. Собачий мех на капюшоне… Нет, она у меня одна. Поднимаю, вешаю на гвоздик. Хочется раздеться совсем, но здесь адски холодно. Самый дешевый кондоминимум, который я смогла найти, и отопление здесь газовое. Газ отключили вчера, за неуплату. Ни помыться, ни согреться.

– Приходил, – флегматично говорит Лили и дергает головой, пытаясь сбросить с лица прилипшую прядь волос. В свете полицейских мигалок за окном она кажется синюшной и распухшей, как третьедневный труп. Я на таких насмотрелась. Здесь, в Ист-Энде, это не редкость.

– И что? – горло болит. Оно всегда болит в это время года, а мне еще приходится много, много говорить. Суки, ненавижу свою работу, но за нее платят. В маггловском мире мы никому не нужны со своим образованием. Хогвартс, семь классов. Смешно.

– Ушел, – отвечает она и смеется хрипло. Не смех – кашель.

Вспышка ярости. Перед глазами красная пелена, я прихожу в себя от боли в руке. На щеке Лили отпечаток моей ладони. На белом – красный. Нет, серый – у нас здесь нет электричества. Темно. Но я знаю, что он красный. А волосы – рыжие. Сейчас они кажутся черными. Лили даже не пытается прикрыть лицо.

– Да, я снова просрала твои хуевы деньги! – орет она, брызгая слюной. – Просрала! Просрала!!!

На этот раз я бью ее уже расчетливо. Жестко, хлестко по холодным губам, и еще раз, ведь ей так идут пухлые губки. Очень хочется поцеловать, прикусить, но нельзя. Эта сучка считает, что ей все можно, потому что я с ума по ней схожу, что я все бросила, чтобы только быть с ней.

– Просрала! – выкрикивает Лили еще раз. Как же перекошено ее красивенькое бледное личико! Не пойму, от злости или от боли, это неважно. Она шмыгает носом. Нет, плакать она не будет, я знаю. Она тянется ко мне, проводит ледяной рукой по бедру, поддевает край чулка. Смотрю на нее сверху вниз и не понимаю, что делать с этой чокнутой Лили Луной Поттер. Я не могу быть с ней и не могу убить ее, да, такая дешевая маггловская фраза.

– А ты много наболтала бабла в своем сервисе, Рози? – говорит Лили и смеется, запрокинув голову, кривит вспухшие губы в улыбке. – Мне всегда ма-а-ало, ты же знаешь.

Я рывком поднимаю ее на ноги, встряхиваю. Она снова смеется, шарит холодными руками у меня под юбкой. Она вся мокрая, как русалка. И как не мерзнет? Волосы от влаги завиваются у самых корней, торчат ежиком, там, где острижены коротко. Она сама обкорнала волосы под самый корень, стояла голая у зеркала с ножницами и резала, резала… Медленно падали темно-рыжие пряди, собираясь в холмик у ее ног. Прилипали к потной спине, Лили дергала острыми лопатками, ныла: «Сними, чешется. Ой, и ниже». Она оставила только одну прядь на самой макушке. Все остальное состригла.

Как давно это было.

– Ты знаешь, что нас могут выставить на улицу в любую минуту? – говорю я, пытаясь не сорваться на крик. Кричать бесполезно, она любит, когда я кричу, возбуждается. – Понимаешь, ты, идиотка конченая, что тогда тебе крышка? Ты сдохнешь под забором. Или в борделе.

– Где твоя па-а-алочка, Рози? – протяжно произносит Лили, и я снова бью ее по губам, на этот раз со всей силы. По подбородку течет черная-пречерная капля. Лили облизывается, жмурится, как кошка. Довольная кошка.

Это запрещенный вопрос. Так нельзя. Нельзя напоминать. Я не знаю, куда она тогда их дела, свою палочку и мою. Только смеялась, как психичка. Тогда все и началось. Именно поэтому я сейчас стою здесь, в этой грязной комнате с выбитым окном, без отопления и горячей воды, и мне некуда деться от Лили Луны. Моей маленькой больной на голову Луны Лили. Она тратит мои деньги, она хохочет без причины, шмыгает носом. У нее всегда насморк и холодные губы. Они становятся горячими, только если я ударю ее. Вот как сейчас.

Она смотрит мне в глаза, дразнится, касается языком моих губ. И мне впервые не хочется поймать кончик ее языка и поцеловать. Нет, хочется, зачем я вру себе? И всегда будет хотеться.

Но нельзя.

– Пошла ты на хуй, – говорю я ей.

– Пошла ты, – повторяю еще и еще.

Капли дождя стучат по линолеуму. Я говорю тихо. Кричать тоже нельзя.

– Луна Лили закатилась за горизонт? – спрашивает она детским жалобным голосом. Ее глаза поблескивают в темноте, зрачки такие огромные. Черные луны, мертвые планеты. Ее лицо так близко, что я могу видеть каждую гребаную частичку туши в черных кругах под ее глазами. Я опускаю руки, и Лили безвольно оседает на пол. Как кукла. Марионетка, у которой оборвались ниточки. Мразь.

Я молчу, она сидит у моих ног в этой драной нейлоновой ночнушке. У нее больше ничего не осталось. Дурацкие дешевые балетки и ночная сорочка. Куртка и та одна на двоих. И я отдам Лили самое ценное, прежде чем наказать ее.

Она стоит на ногах, неуверенно, пошатываясь, когда я грубо запихиваю ее руки в рукава. Собачий мех, слипшийся сосульками, щекочет нос. В куртке не так заметно, что Лили почти голая. Ну, юбка, ну, белая, с кружевами. Бывает. Здесь, в Ист-Энде, как только не одеваются гуляющие по ночам девчонки.

– Иди, и без бабла не возвращайся, поняла, ты? – шепчу я ей прямо в ухо. – Просрала? Зарабатывай!

Я выталкиваю ее на площадку, захлопываю дверь. Щеколда лязгает глухо, болезненно. Лили молчит – там, с другой стороны. Я сижу на полу, прижавшись ухом к двери, но ни дементора не слышу. Кто-то пьяно хохочет в соседней квартире, но Лили Луна не издает ни звука. Только потом меня оглушает тихий перестук шагов. Побежала вниз, легко и дробно.

Мне кажется, что я сейчас сдохну, если не выскочу вслед за ней. Не поймаю на выходе из подъезда, не схвачу за руки, не обниму. Не согрею холодные пальцы, не вытру капли с лица. Я сейчас готова достать ей даже луну с неба, как бы пафосно это ни звучало.

Но я смотрю в осколок зеркала, из него на меня глядит Роза Уизли, малышка Рози, такая взрослая, что даже страшно. Еще полгода назад я была ребенком, отличницей в очках.

– Луна Лили закатилась за горизонт, – повторяю я глупую фразу. Губы в зеркале шевелятся, кажется, совсем не в такт словам.

– Лили, постой! – меня подбрасывает, как пружиной, срабатывает стихийная магия, в кухне грохочет, звякает, шипит и булькает. Вода льется на пол из разорванной трубы? Похуй. Я выбегаю из этого тараканьего царства, мчусь вниз, только бы догнать.

– Лили! – ору я в темноту и шлепаю по лужам, распугивая крыс, бомжей и помойных кошек. Я должна найти ее. Просто должна.

Ведь я всегда ее нахожу. Где бы она ни была.
И я найду ее. Даже если ее уже нет.