- Пойдем, Кирин. Займемся нашими девочковыми делами, - говорит Шокиа.
Мальчики налево, девочки направо, как и должно быть. К тому же, эта волосатая обезьяна слишком яро трется возле Кирин. Влюбился, что ли? Интересно, он вообще понимает, в кого?
Шокиа выдыхает. Кирин - взрослая девочка и сумеет поставить зарвавшуюся обезьяну на место, как и десятки обезьян до него. Даже не придется рассказывать, что она предпочитает других. Не обезьян и не мальчиков.
Но ревность - ревность гложет. И требует то ли надавать по ушам, то ли пересчитать зубы, то ли промахнуться, защищая кокетку на очередном задании.
«Как малолетка, а не ветеран», - одергивает себя Шокиа, звучно сплевывает и сжимает кулаки.
Мышцы вздуваются под зеленой кожей, клыки выпирают еще сильнее, Кирин хихикает и говорит «Иди сюда, вкуснятина».
- Не время, - басом отвечает Шокиа. - У нас задание.
Она уверенно идет вперед, под ногами не трещит ни одна веточка, даже Кирин - и та громче. А ведь следопыт. Разбойница. Скрывающаяся в тенях. Дура она. Беспечная дура, которая заигрывает с обезьяной. Назло Шокии, которая уже много лет прикрывает ей спину. Может ведь и промазать.
«Нет, не могу», - хмуро признает Шокиа и цыкает зубом.
В левом клыке, кажется, дырка. Надо сходить к стоматологу. Но где Оргриммар, а где они? Разве что какого-нибудь монаха попросить об исцелении. Мерзкого волосатого пандарена, который больше жрет, чем работает. Еще и с Альянсом заигрывает, не понимает, с какой бедой связался и на что способны эти подлые людишки, и дворфы, и воргены, и... Да все синенькие.
То ли дело породистые зеленые девахи.
«Или даже бледные, - добавляет Шокиа, косясь на Кирин. - И чуть-чуть подгнившие».
- Я останусь здесь и прикрою тебя, - говорит Шокиа. - Тут темно, так что тебе придется отмечать цели.
Она злится и ничего не может с этим поделать. Затащила бы в кусты, сдернула бы броню и наставила бы засосов. Только на синюшной коже не остается следов, и это сводит с ума. Как бы Шокиа не старалась, на Кирин нет меток. Ни одного сигнала «это моя собственность». Сплошное недоразумение.
- Есть, командир, - насмешливо говорит проклятая нежить, и зачем их взяли в Орду? И зачем она - великая Шокиа - связалась с этой дохлой рыбиной?
Шокиа рычит и скачет все выше и выше. Вершина горы - лучшая огневая позиция для снайпера. Не в яме же сидеть.
Кирин посылает ей воздушный поцелуй, прицел увеличивает его и вбивает в глаза. Выжигает на сетчатке грубый намордник.
«Вот ведь... нежить», - умиляясь, думает Шокиа и скашливает сюсюканье. Еще чего не хватало. Она большая, зеленая и страшная, а не уси-пуси-милашок.
Дымовые шашки то и дело подсвечивают цели, спусковой крючок плавно прогибается под мозолистым пальцем, жалобный вой ласкает слух. Кирин пробирается все глубже и глубже - то ли в лагерь Альянса, то ли под кожу Шокии. И ее никак не остановить.
«Надо будет в кусты. И попытаться еще раз. А не получится губами, прижгу. Поставлю клеймо. На лоб», - злорадно думает Шокиа и убирает еще одну цель.
- Вот, посмотри, какую-то вкуснятину нашла, - хвастается Кирин.
Ее глаза сияют, как опалы - такие же яркие и такие же мертвые. Шокиа протягивает руку - коснуться лица, снять намордник, провести по губам, - но одергивает себя и хватает пленника за волосы.
- Тощий, - говорит она и сплевывает.
- Толстым должен быть говяжий язык. А человечий - каким угодно, лишь бы болтал и был полезен.
Синенький пытается что-то вякнуть, Шокиа нежно прижимает его к своей мускулистой груди и слегка сдавливает горло. Жить будет, но некоторое время молча. Пусть с ним генерал разбирается.
- Ведьма! Мрафта-чушинг! Броккер! - кричит обезьяна.
Шокиа рычит, Кирин мелодично хихикает, Рико прыгает вокруг, рассказывая, какая неприятность случилась с Горроком, и засыпая их ворохом непонятных слов. Слова ли это? Или просто набор звуков?
- Не важно. Мы двигаемся вперед. Горроком займемся позже.
- Ты та-акая решительная, - жмурясь от удовольствия говорит Кирин, обхватывает руку Шокии и трется о нее лицом.
Кожа намордника оставляет на коже царапины, на щеках - яркий румянец. Все-таки, нежить - очень хорошая раса. Других не оденешь в цепи, намордники, ошейники. А эти - эти сами лезут и радуются, как дети. И радуют мамочку.
Мамочка прикрывает глаза, шумно дышит и берет себя в руки.
- Вперед! - приказывает она.
Четыре ордыненка гуляли в Нефритовом лесу. Один зашел в гости к ведьме, и их осталось трое. Пожалуй, стоит зайти куда-нибудь еще и потерять Рико. Все равно от него никакого толка.
Несколько часов они идут сквозь лес, обезьяна прыгает вокруг Кирин, та только подогревает его интерес. Шокиа медленно закипает, ей кажется, что еще немного, и черепушку разорвет. А если не разорвет, то просто сорвет крышку, как с котла. И тогда останутся два ордыненка, стая хозенов во врагах и недовольная Кирин. Или довольная, если позволить ей сожрать труп Рико.
- Ты на разведку, - приказывает Шокиа. - А ты, - смотрит она на обезьяну, - не смей идти за ней. Я не хочу, чтобы ты снова все испортил.
Она не знает, почему снова, но во всех бедах виноват мелкий и волосатый, будь то дворф или хозен.
Кирин, кажется, отлично все понимает. Подлые женщины. Подлые мертвые женщины. Так и норовят сожрать мозг без ложечки. И самое досадное - преуспевают. Даже когда растворяются в вечерних сумерках, соблазнительно вертя тощим задом.
- Нет, тик-джуглящая орчиха! - храбро и борзо возмущается обезьяна. - С Рико довольно твоих тупых приказов!
Перебор. Вот это - однозначно перебор. Шокиа расправляет плечи, втягивает голову, выставляет подбородок и медленно - неотвратимо, как Катаклизм - прет на обезьяну.
У Кирин сильно развитое чутье. Даже находясь в десятках метров она чует, что сейчас ее ручного хозена от души грокнут. Чем еще можно объяснить ее вопль:
- Что? На помощь! Шокиа, помоги!
Ну не может разбойница вляпаться. Просто не может. Она же обычно заигрывает таким способом. Делает приятно большим зеленым женщинам. Она бы в гнездо Смертокрыла пробралась, похитила его драгоценные яйца и ушла незамеченной. А тут - чует.
- Рико!
Еще и дразнится. Вот ведь... нежить.
Обезьяну не приходится дважды просить. Свесив язык, он несется спасать свою ненаглядную. Вот ведь... тупой.
Шокиа ловко прыгает с ветки на ветку, занимает позицию, достает винтовку и убирает цзинь-юй. И синеньких.
«Как интересно. Они сговорились?» - равнодушно отмечает она, ловя в прицел очередное тело.
«Чистая работа», - хвалит она себя, когда на поляне остаются только двое - Кирин и обезьяна.
Не слышно, о чем они там говорят, но догадаться не сложно: Кирин снимает намордник. Шокиа впивается клыками в стол дерева, горький сок заполняет рот, перед глазами стоит красная пелена.
- Что за укня с твоим лицом? - вопль обезьяны разносится на весь лес, Шокиа всхлипывает раз, другой и понимает, что не сдержится, что никак не устоит, что упадет наземь и будет ржать.
- Ты... мертвая?!
Глаза слезятся, картинка размытая, но Шокиа видит, как перепуганная обезьяна с воплями несется прочь от Кирин, а та - та ржет и катается по земле.
- А вот нечего просить открыть личико, - хохочет Шокиа и аккуратно валится на землю, легко бежит к своей ненаглядной в наморднике и прихватывает ее за тощую задницу.
- Эффектно. Как всегда, эффектно, - хвалит она.
- А то, вкуснятина, - гордо соглашается Кирин.
Шокиа больше не сдерживается. Осталось всего два ордыненка и они могут уже поцеловаться.
Она расстегивает намордник - толстые пальцы с трудом справляются с задачей, стрелять намного легче - и прижимается к губам Кирин.
- Клыки, - мягко говорит та.
- Клыки, - соглашается Шокиа и оставляет на подгнившей щеке еще одну царапину.
- Вот ведь... тик-джуглящая орчиха, - нежно ворчит Кирин и крепко ее целует.
Лишь бы не забылась и не откусила язык. До монахов идти и идти, а Шокиа планирует еще как минимум раз навести прицел на свою личную нежить в наморднике. В прицеле та смотрится особенно хорошо.