Началось все с Фуюмине. С ее слов.
Ее слова встали против слов Рыжей. И это оказалось последней каплей.

Рыжая взбежала по износившимся ступеням собора. Нужно было потолковать с Епископом.
Она вошла, глаза несколько мгновений привыкали к темноте, а потом уйти незамеченной уже не получилось бы.
Фуюмине сидела на скамейке, второй от кафедры, и, обернувшись, смотрела на нее. Смотрела со спокойной холодной ненавистью.
Рыжая решила прийти в другой раз. Если им нужно поделить город, то они поделят. Город огромен и жив, он позволит им никогда больше не встретиться.
Рыжая протянула руку к двери, когда спину располосовала узкая, как надрез катаны, шипящая ненависть:
- Фашистская подстилка.
Рыжая посмотрела на Наото через плечо.
- Не твое дело.
- Нет, - согласилась Фуюмине, - не мое. Но лучше бы ты просто сдохла, предательская сука, - спокойно и холодно посоветовала Фуюмине.
Тогда Рыжая и сорвалась.
Она успела схватить сучку за волосы и свалить на пол, когда услышала стук каблуков, острых как смерть, а потом и увидеть Хайне. Епископ и Птичка остановились за его спиной.
- Отпусти сейчас же, - отрезала Сука. Взгляд ее не предвещал ничего хорошего.
Рыжая поднялась. Стало стыдно. Но глаз она не отводила. Она впитывала свой стыд, и этот взгляд, и все остальное. Слева вскарабкалась на скамейку Фуюмине. Она помахала Хайне рукой, мол, все в порядке.
Сука подошла к Рыжей очень близко, так что почувствовался кисло-сладкий запах металла.
- Нужно поговорить. Не здесь и не сейчас. Иди, я тебя найду позже.
Рыжая не знала, что на это ответить. Неживая, она вышла из церкви и весь остаток дня шлялась по нижнему уровню Города. Ей хотелось орать, но она не имела на это права.

Сука действительно пришла спустя четыре дня. Она позвонила по домофону, которым никто не пользовался годами, и в трубку сказала, что будет ждать снаружи.
Дженн лежала на диване, положив ладонь под щеку, и смотрела фильм. Рыжая села перед ней на корточки.
- Дженни, я выйду. Тшшш, не спрашивай, - она приложила палец к узким губам, - я сама потом расскажу.
- Расскажешь, - ответила Дженн, укусив холодный палец.
- Я тебя люблю, - подавилась она незнакомыми словами в темном пространстве, нервно вспыхивающем от смены кадров на экране, когда за Рыжей уже закрылась дверь.

Рыжая закурила еще в подъезде, чтобы ветер, всегда задувавший из-за угла дома, не сбил огонек. Не застегивая пальто, она вышла наружу. Сука ждала ее возле двери.
- Привет, - сказала Рыжая просто ради того, чтобы что-то сказать.
- Давай отойдем, - сказала Сука.
Они спустились плечо к плечу, они шли в ногу, свернули в арку дома, чужие и заледеневшие изнутри, промерзшие до самой сердцевины. Где еще пульсировала какая-то гниль.
- Слушай, мне дела нет до Фуюмине. Сцепились, бывает, - сорвалась в разговор Рыжая, сама не понимая, зачем сейчас хочет все похоронить, притоптать и потереть подошвой, чтобы даже намека на след не осталось.
- Зачем ты это делаешь? - спросила Сука. Взгляд с белого, словно пустого лица, был больной, уставший.
Она подстриглась совсем коротко, подумала Рыжая, челку ершиком поставила.
И стало так стыдно за все, то самое, что она делала.
И непонятно было, как объяснять, что есть в мире силы, которые просто растаскивают двух людей друг от друга или схлестывают, разрывая кожу и ломая кости, просто чтобы посмотреть, как оно выйдет. Непонятно было, как объяснить тот бешеный ураган, в котором она запуталась и потерялась. Из которого она никак не могла выбраться.
Не было слов, потому что любые слова становились ее виной.
Не было правды, потому что она у каждого была своя, и доказывая эту правду, они бы просто поубивали друг друга, изодрали в кишки, как бойцовские псы на арене.
Заговорила Сука. Она смотрела в сторону, где в арку лился фонарный свет, и говорила, тихо и упорно.
- Я понимаю. Ты решила уйти, и даже то, что это она... Ну пусть так будет.
Взгляд Суки качнулся в сторону Рыжей, мазнул по ее длинной фигуре, и скрипнула кожа на куртке, когда Сука протянула руку и коснулась стены над чужим плечом.
- Я уже поняла, что это не я. Но зачем ты вымучиваешь теперь что-то? Давай уже, остановись, потому что ты первая придумала это — остановиться.
- Хайне, я...
- Что?
- Дура.
- Нет, не дура. Такая же как и все. Просто если ты решила уйти, то уходи.
Хлопок по стене. Со злости. Над плечом.
И Рыжая вздрогнула, а потом на выдохе вдруг подумала:
«Слишком долго она училась угрожать мафии. Старые привычки не изживешь, старую собаку новым трюкам не научишь».
Внутри юркнула какая-то истеричная смешинка, просто проблеск ехидства, который отделил ее от страха и перенес в безопасное место в голове. Как бывало, когда она начинала стрелять по людям. Словно смотреть на ядерный взрыв из окна комнаты. Где ничто, происходящее снаружи, не кажется реальным.
Ей показалось, что нереально и это место в арке дома, и красивая точеная Сука, настрадавшаяся, горькая, дикая. Рыжую понесло.
- Меня тошнило. Меня рвало от наших чувств, которые жили по отдельности, от наших пустых диалогов, которые сжигали возможностями, но ничего не происходило. Ты оставалась искалеченной, а я эгоистичной. Ты никогда не была со мной полностью. Я не могла так больше. А она...
- Не смей сравнивать!
Вновь удар ладонью по стене.
А в следующий раз будет по лицу, подумала Рыжая. Но она не могла выбраться из урагана.
- Это ты от нее отказалась. От нее мир отказался. Она не хищница, как ты.
- Неужели ты думаешь...
- Хайне, она не кончала.
- Блядь!... - это не междометие, это она такая.
Рыжая отняла руку Суки от стены, приложила, грязную, шершавую от мозолей и налипшей бетонной пыли, к своей совершенно сухой щеке.
- Она никогда не кончала. Она трахает меня так извращенно, как я никогда и подумать не могла. Предметами, собой, своими мыслями. Но ее сведенная спина, сжатые колени, глубокая жуткая пустота в глазах. Я спасаю то, что угробил мир, что угробила ты. Я не могу уйти, я не могу вернуться, я не знаю, что мне делать.
Плакать было стыдно. Но слезы текли. Сами, катились по щекам и подбородку, по пальцам Хайне, впитывались в мех воротника.
Тепло ладони исчезло. Сука замахнулась. И не ударила.
- Это тебе разбираться, милая.
Ее глаза были недобрыми. Взгляд стыл в пространстве.
- Я не знаю, люблю я тебя или нет, - Рыжая плакала, и смотрела прямо ей в глаза. - Я виновата перед тобой. Это слишком много боли, и если бы я могла забрать, изменить, выдать тебе другое. Наото права, лучше бы я сдохла.
Сука смотрела на нее изучающе и молчала.
- Я не знаю, люблю я ее или нет. Она особенная. Мне ни с кем не было так спокойно, как с тобой, и никому я не могла помочь больше, чем ей. Это так, так...
Рыжая осела вниз, на землю, попыталась закурить. Руки слушались плохо, огонек метался.
- Было время, когда я думала, что умру, и было время, когда я думала, что убью тебя, - вдруг сказала Сука.- Но теперь я вижу, что могу жить, а со вторым ты и сама неплохо справишься.
И, без прощания, Сука, как всегда впечатывая каблук в асфальт, пошла на свет. Рыжая вытерла глаза рукавом, сидела и курила, пока не почувствовала, что задница затекла, а поясница застужена.
Тогда и она пошла домой. Жить так, как получается и делать все, что может, пока живет.