– Панси, я хочу спать, – говорит Габриэль плаксиво.
Габриэль Делакур девятнадцать, и она думает, что всё сделала правильно.
– Спи, – равнодушно отвечает Панси.
Панси Паркинсон двадцать шесть, и она думает, что ей не стоило связываться с Делакур.
– Я не смогу уснуть, – Габриэль говорит почти без акцента, гораздо лучше, чем её сестра когда-то.
– Ну и дура. Ты его боишься, что ли? – Панси указывает на мужчину, сидящего в кресле. На его белой рубашке – идеально белой, как он любил – пятна крови вперемешку с блевотиной.
Мужчина не слышит их диалог и ему всё равно, как он выглядит.
– Да, – неуверенно кивает Габриэль.
– Почему?
– Потому что он мертв.
Не мертв, а убит – сама Габриэль подмешала ему в еду яд сегодня утром, хотя Паркинсон и предлагала обойдись простой Авадой.
Панси смеется.
– Нет, действительно дура! Ты радоваться должна. Он бил тебя, трахал как и когда ему вздумается, грозил выпустить тебе кишки, если посмеешь бросить его... А теперь ты боишься его мертвого, – Панси фыркает и презрительно добавляет: – Дура.
Габриэль обиженно молчит минуты три, но надолго её не хватает – как и всегда, когда она волнуется.
– Я боюсь, что он убьет меня, пока я буду спать, – говорит Габриэль негромко.
«И что тебя он тоже убьет».
Панси не любит много раз повторять одно и то же слово и поэтому отвечает просто:
– Мёртвые не ходят. Спи, через пять часов мы уезжаем отсюда, и ты не увидишь его больше никогда.
Габриэль снова кивает и покорно, впервые за последние две недели она делает то, о чем её просят, уходит в свою комнату.
Панси надеется, что Габриэль не будут сниться кошмары.
Панси смотрит на мужчину, впервые за сегодняшний день, и тихо говорит ему:
– Хорошо, что ты сдох.

– Хочешь, расскажу историю о твоем бывшем муже? – Миллисента гаденько улыбается.
Панси не очень любит посиделки, которые так часто устраивают её школьные подруги, потому что там чересчур много сплетниц и идиоток, таких, как Булстроуд.
– Давай.
Миллисент облизывает свои тонкие губы. На неё тошно смотреть.
– Он скоро женится на какой-то француженке, ты представляешь? Может, даже помнишь её – Габриэль Делакур.
– И какое мне дело, если этот полусквиб женится на француженке?
– Как какое? – удивляется Миллисент. – Неужели тебе не жалко эту девчонку?
Панси отвечает:
– Наверное, не жалко.
А потом вспоминает, при каких обстоятельствах разошлась с мужем.
Это совсем не по-слизерински, но Панси не хочет ни одной волшебнице такой судьбы.

Панси чувствует себя шпионом. Она выслеживает, выискивает, записывает.
Она ужинает в том же ресторанчике, что и Габриэль с её женихом, гуляет по тем же улицам, покупает в тех же магазинах.
Сначала ей кажется, что у них всё замечательно, совсем не похоже, что Габриэль страдает так же, как страдала в своё время Панси.
Но потом что-то меняется.
Когда они приходят на дежурный ужин в любимый ресторан, Габриэль выглядит иначе. Слишком много косметики, бледное лицо, подрагивающие губы. Иногда Делакур пытается что-то сказать, но он прерывает её несколькими словами, наверное, очень грубыми и жестокими.
Панси вспоминает.
«Мразь! Змея! Заткнись, или я покажу тебе, что такое Круцио!»
От его слов воняет банальщиной и злостью – Паркинсон помнит это очень хорошо.
Панси теперь уверена, что за те три года, что она не слышала о нем, ничего не изменилось.
Она чувствует, как её начинает трясти от ненависти.
Паркинсон знает, что делать дальше.

Когда наступает ночь, Панси идет будить Габриэль. В комнате горит ночник, задернуты шторы, а на полу валяются вещи – её и его.
Панси достает палочку и аккуратно складывает одежду Габриэль в чемодан. Всё остальное она потом купит сама, когда им ничего не будет угрожать.
– Панси? – сонно бормочет Габриэль.
– Доброй ночи. Вставай, нам пора ехать.
– Ты снилась мне. Ты красивая, – Габриэль трет глаза.
Панси усмехается, садится на край кровати и гладит её по голове.
– Ты тоже красивая, – говорит она.
Паркинсон вспоминает, как через неделю после их первой «случайной» встречи в магазине мадам Малкин они сидели на этой кровати, а Панси залечивала синяки и порезы на теле Габриэль. Это было трудно – кожа у Делакур слишком чувствительная и даже легкое прикосновение причиняло ей боль.
Паркинсон вспоминает, как Габриэль тихо постанывала и лепетала что-то жалобное на французском.
Панси облизывает губы и напоминает:
– Нам нужно ехать.

– Почему мы не полетели на метлах? – спрашивает Габриэль, с трудом пристегивая ремень безопасности. – Или не аппарировали?
– Во-первых, для такого груза нужны специальные метлы, а у нас их нет, во-вторых, никому и в голову не придет, что чистокровные волшебницы будут использовать транспорт магглов, в-третьих, у меня, впрочем, и у тебя тоже, вряд ли получится аппарировать с телом. Это довольно сложно и нужно быть настоящей отличницей, чтобы получилось с первого раза. Понятно? – Панси выезжает на дорогу, в последний раз оглядевшись – не наблюдает ли за ними кто-нибудь.
Габриэль молчит.
Сквозь шум мотора отчетливо слышно, как труп стукается о стенки багажника. Это нервирует.
– Хочешь, я включу музыку?
– Давай.
Панси нажимает на кнопку, и стука больше не слышно.
– You, you say I talk too much
I know it drives you nuts*, – радостно поет радио.
Габриэль вдруг начинает плакать.
«Отлично, – думает Панси. – А у меня ведь нет Успокаивающего с собой».
– Прибереги силы для финальной сцены, дорогая, – говорит она Габриэль, небрежно смахивая с её щеки слезу. – Там наплачешься всласть.
Делакур замирает, когда пальцы Панси касаются её кожи, и шепчет:
– Хорошо.
До места им ехать ещё тридцать минут.

Панси левитирует тело, завернутое в фиолетовое полотно, к самому краю болота.
– То есть сейчас мы скинем его в воду и всё?
– Да, – отвечает Паркинсон. – Но можно и отомстить немного, если хочешь.
– О чем ты? – Габриэль дрожит, наверное, ей холодно. Или страшно.
– Не прикидывайся, будто не понимаешь, – с усмешкой говорит Панси. – Смотри. Диффиндо!
На лице трупа появляется длинный порез. Крови нет, и не может быть, но Паркинсон всё равно нравится уродовать его.
Габриэль не хочет использовать заклинания. Она берет с земли ветку и трансфигурирует её в нечто, отдаленно напоминающее лопату.
– Отойди, Панси, – тихо говори Делакур.
Её руки не дрожат.
Габриэль вспоминает, как однажды он ударил её по лицу кулаком и выбил два передних зуба.
Габриэль замахивается лопатой и бьет труп по голове.
– Ублюдок! – кричит она и снова замахивается. – Я тебя ненавижу, ненавижу, ненавижу!
Панси не без интереса наблюдает за тем, как светло-серые ошметки вперемешку с кровью и осколками черепа растекаются по земле и думает:
«Маловато у тебя было мозгов, муженек».
Потом Габриэль роняет лопату. Она бьется в истерике, рыдает и смеется одновременно.
Панси почему-то ничего не чувствует. Она просто подходит к Габриэль и обнимает, прижимает её к себе, нашептывая как заклинание:
– Он больше никогда не сделает тебе больно.
Панси будто бы даже целует Габриэль в губы.
Габриэль может быть даже отвечает взаимностью.

Идет дождь. Панси включает дворники и немного сбрасывает скорость.
Габриэль смотрит в окно и пытается разглядеть что-нибудь в абсолютной темноте.
– Панси?
– Что?
– Ты поедешь со мной во Францию?
Панси улыбается и отвечает:
– Конечно. Меньше шансов, что нас найдут.
Габриэль улыбается в ответ.
У них нет ничего общего, кроме ненависти к уже мертвому мужчине, пары любимых книг и надежды на счастливое будущее.


* Sia Furler – Hurting Me Now.
Перевод: Ты, ты говоришь, что я много болтаю
Я знаю, это сводит тебя с ума.