От Доктора, того, что самонадеянно улыбался и хвастался, внутри сдавливая ком желчи и боли, почти ничего не осталось – ни кожаной куртки, ни кед, ни бабочки, ни солнечных очков. Новый цикл смывает целебной мазью столетия и столетия – те, самые худшие и самые страшные. Ведь Галлифрей – он где-то там, посреди вздохнувшей с новыми силами вселенной, и миллионы детей, оказавшихся посреди чужой-своей войны, больше не кричат в огне.

Дети смеются, и она смеется.

Наивная и честная – шустрые ноги, вечно удивленные глаза и рассеянная улыбка. Мир такой огромный, полон сюрпризов, и все новое приводит детей, приводит ее в восторг. Подтяжки, удобный плащ и солнечные морщинки у глаз – она улыбается чаще, чем все последние ее воплощения.

Увидев ее в первый раз, Мисси страдальчески вздохнула.

Тот, седой и бровастый, был не только весел и мудр – как каждое лицо Доктора, но и крайне забавен, если его разозлить. Но Тринадцатая сияет, ярче солнца, и даже в шутку не удается её бесить.

Солнечный свет и греет, и слепит.

У нее, конечно, уже есть спутники – как же Доктор без любимых питомцев человеческого происхождения. Пожилые часто заводят собачек, чтобы не встречать в одиночестве старость, а предыдущие псинки Доктора закончили весьма скверно – хотя, как посмотреть.

Надоедливая девчонка постоянно говорит что-то приятное, но у Мисси не поднимается рука, чтобы ее убить.

- Ты жива, ты жива, ты жива, - шепчет радостно Тринадцатая, прижимая руки Мисси к своему лицу.

Предательство Мисси, как и предательства всех остальных Мастеров для нее где-то там, где и горящий в огне, стонущий Галлифрей – в безнадежно далеком прошлом.

Доктор говорит, говорит без конца и края, игнорируя едкие замечания в свой адрес: там, на Земле, ее ждет целых три новых собачки, и каждая радует повелительницу времени своими успехами. В чем Доктор всегда хорош или хороша – это в дрессировке людей. Преданнее них существ, наверное, нет, но Мисси эти истории быстро наскучивают.

- Ты таскаешь с собой старого деда, видимо, в качестве памяти о предыдущем лице, спесивого парнишку и… эту… как ее?

- Яс, - сияет Тринадцатая. – О, она очень хорошая, славная Яс!

Все капли яда сталкиваются с непробиваемой, новой стеной. Мисси могла бы сказать, что уже жалеет, что нашла Доктора – да только это была бы слишком очевидная ложь для такой мастерицы обмана, как она.

Доктор продолжает назойливо щебетать, вертясь вокруг консоли, и у Мисси истекают последние крупицы терпения. Либо она действительно убьет Доктора – точнее, заставит регенерировать в кого-то менее восторженного и оптимистичного, – либо заставит ее заткнуться любым возможным способом.

Но Мисси слишком давно не видела старого друга – вернее, уже подругу, чтобы начать встречу с убийства – всегда можно им закончить, а торопиться Мисси не любит.

Руки – на талию, под серый плащ из мягкой ткани. На губах у Тринадцатой остается след вишневой помады: сначала в уголке губ, а потом…

Мисси целует долго, крепко, грубо – и еле сдерживается, чтобы не откусить этот новый, излишне болтливый язык.

Отстраняется она только тогда, когда Тринадцатая начинает задыхаться от её поцелуев.

- Ты слишком много болтаешь, милая девочка.

Мисси ждет очередной наивно-раздражающий ответ, но Доктор лишь обнимает ее, так сильно, словно желая стать с нею одним целым. По щекам Тринадцатой начинают бежать слезы, капая прямо ей на плечи, на изысканный и повидавший многое пиджак.

Хуже болтливости Доктора только её молчание.