— Как там твоя дылда? — Одаке заложила ногу за ногу, и юбка кокетливо приоткрыла подвязку чулка.

В баре Одаке сейчас не было никого, и опасаться грязных взглядов и лап не стоило. И все-таки внутри Хисако боролись два противоречивых желания — потянуться прикрыть или задрать выше, скользнув по бедру ладонью. Одаке не будет против, она знала, но... бар еще открыт.

— Всё так же чинит байки, ворчит и дерется, — Хисако стряхнула с сигареты пепел и затянулась снова. — Знаешь, иногда меня это беспокоит.

— Почему?

— Он слишком хорош для такой мамаши, как я, — Хисако рассмеялась и закашлялась дымом. Вся жизнь у нее такая — сладко-горькая. — Да и внешностью в этого...

— Но вырастила его ты, — Одаке придвинулась ближе и сжала ее колено.

Хисако скосила глаза вниз: ноги казались худыми из-за пышной груди. Девочка-колокольчик. Снова привет от «этого». В студенческой тусовке его считали самым роковым — высокий брюнет с отличным чувством юмора и сногсшибающей харизмой. Постоянно где-то участвовал и что-то продвигал. Не пропускал ни единого праздника. В одной из сценок на Ханамацури Хисако и стала девочкой-колокольчиком. А он как был, так и остался нарциссом.

— Ага. Хотя рос он скорее как сорняк. Я его видела два раза в день — поздно ночью и рано утром. Узнавала всегда постфактум и часто от других о его проделках и достижениях. Он и сейчас мне не слишком доверяет, но онигири ест всегда. Единственное блюдо, которое я умею готовить.

Одаке смотрела на Хисако, подперев голову ладонью, и улыбалась краешками губ.

— Хисако, ты — отличная мама. Я вообще не представляю, что бы делала с ребенком. Наверное, поила бы алкоголем, чтобы крепче спал.

Они вдвоем рассмеялись, вообразив эту сцену как наяву.

— А я не представляю, как можно содержать свое заведение, — Хисако затянулась и повела рукой с сигаретой, пытаясь выразить всю степень восхищения. В небольшом баре всегда сохранялись опрятность и широкий ассортимент. А еще — приватность. — Ты очень крута.

Одаке попыталась сидя изобразить реверанс, но в итоге чуть не свалилась. Пытаясь помочь, Хисако сама завалилась набок. Смех мешал выпрямиться — так они и повисли над пропастью между стульями, прислонившись друг к другу. Рядом с Одаке чувствовалось тепло.

— Вот дурынды мы! Как бы теперь не поломать чего, — Одаке нащупала опору в виде барной стойки и указала взглядом Хисако сделать то же самое. Свободной рукой сжала ладонь в поддержке. — Давай на раз... два... три!..

Они оттолкнулись и сразу навалились на стойку как заядлые алкоголики. Сердце громко билось в груди, и снова хотелось смеяться. Одаке ни разу не заставила ее плакать. Наоборот — Хисако приходила к ней с горестями, обидами, отчаянием, побитой собакой, уставшей, проклинающей всё, и Одаке всегда выслушивала, всегда подставляла плечо, чтобы она могла выплакаться, и либо встряхивала хорошенько, либо давала дельный совет. Потом Хисако стала заглядывать в бар с радостями и победами — Одаке громче нее кричала «кампай!», и в груди от этого теплилось. А потом Хисако повадилась приходить и просто так.

— Ух. Я слишком стара для таких полетов, — Хисако повернула голову и застыла: Одаке улыбалась так, как только могла улыбаться счастливая, довольная жизнью и своим местом в ней женщина.

— Не говори глупостей, дорогая. Ты еще молода и чертовски привлекательна, — Одаке подмигнула, и у Хисако вспыхнули щеки. Одаке умела говорить комплименты невзначай и совершенно естественно.

— И это мне говорит владелица бара! Знойная красотка, — иногда Хисако жалела, что становилась невольной свидетельницей мужских сплетен, но выражения перенимала.

Об Одаке мечтали многие — в качестве и верной боевой супруги, и «жгучего развлечения на одну ночь». Как хотелось Хисако выступить: «а вот обломинго вам!» — и все-таки она никогда бы не посмела. Одаке не скрывала своих предпочтений, и кто видел — тот видел, а кому не дано — ну и лесом. Ямато, дылда Хисако, сразу и просто сказал: «будь счастлива, ма».

— Прямо знойная? — Одаке приподнялась и прищурилась хитро. — Значит, от меня нигде не скрыться?

Она как всегда стремительно оказалась рядом, норовя защекотать до смерти. Хисако отбрыкивались, пока губы Одаке не нашли ее губы. Поцелуй осел жаром внизу живота.

— Одаке... но бар...

Одаке навалилась на нее, пробралась ладонью под платье. И выдохнула сладко-сладко:

— Я закрыла его еще в начале нашего разговора.