Whatever I've done
I've been staring down the barrel of a gun

Depeche Mode

Мир вокруг Пепе Лимы сужается до угольно-черного круга, манящего пустотой и конечностью.
Можно больше не бежать.

Дорога, ведущая в Сан Парадизо, пустынна, солнце еще не встало из-за низких далеких гор. Небо бледное и прозрачное, как глаза старика. Пепе Лима жмет на педаль, и зеленая веспа набирает скорость.
Все хорошо.
В багажнике, под бесчисленными юбками, майками и сарафанами Митико лежит дорожная сумка, набитая купюрами. Перед Сан Парадизо Пепе обменяет их на паспорта для себя и Лулу. Если ей повезет (хрен тебе повезет), то останутся деньги еще и на первое время.
На Пепе платье Митико, она знает - зеленый ей не идет, но выбирать пока не приходится. Это платье слишком свободно в груди и бедрах, подол бьется на ветру и задирается, обнажая ноги. Бледно-зеленые кружева по кромке.
Лулу прижимается к ее спине, обнимает за талию – теплый уютный зверек, сестричка.
Пепе кажется, что ее тело – не ее.
Она потерялась в этом теле как бабочка в коконе. Его границы слишком плотные и гладкие. Ощущение тепла Лулу, ощущение твердой влажной резины на сведенных от напряжения пальцах. Ощущение стоп, стянутых ремнями босоножек.
Скорость и отупение.
Пепе не спала трое суток, она боится, что заснет – а вместо нее проснется Митико.
Тупица откроет глаза, мотнет головой, отбрасывая волосы с лица, наденет черные солнцезащитные очки и продолжит погоню. Превратит побег Пепе Лимы в свою погоню за Хироси Мореносом.

Пепе бывшая танцовщица, бывшая содержанка жадного ублюдка Рико. В «Румбе» она была самой настоящей звездой (Звездой стриптиза, - подсказывает Митико).
- Заткнись, тупица, - кривит Пепе чужие губы. – Я была королевой фавелы.
За спиной шевелится Лулу, сонно зевает – напрягается, сбрасывая дремоту, но руки все так же обнимают талию Пепе.
- Сестричка, смотри.
Они проезжают мимо дорожного указателя: «999 км до Сан Парадизо».
- Остановимся на заправке, - отвечает Пепе. – Хочешь есть?
Лулу молча мотает головой.

Паренек на заправке восхищенно присвистывает, глядя, как Пепе перекидывает ногу через сидение, слезая с мопеда. Налетает ветер, утренний, зябкий, скользит по ногам, задирает платье.
Пепе невозмутимо поправляет солнцезащитные очки.
Лулу молчит и держится за ее руку, как маленькая. Она будто что-то подозревает. (Это моя младшая сестра, и я должна защитить ее, - говорит, будто оправдываясь, Пепе).
- Пойдем, сядем за столик! – говорит Пепе и тянет Лулу за собой. – Какой тебе больше нравится? Смотри, вот этот, с сиреневым зонтиком!
Лулу кивает, не двигаясь с места. Как будто тянешь за собой камень, замшелый, вросший в землю. Пепе оборачивается – солнце только встает из-за гор, тонкая пылающая линия отделяет горы от наливающегося розовым неба, и фигура Лулу на этом фоне кажется прозрачной, призрачной.
- Пойдем, - внезапно напуганная и оцепеневшая, беззвучно повторяет Пепе.
Лулу шагает вперед – нет, это всего лишь игра предрассветных теней, она настоящая, сонная полненькая девочка с теплыми пальцами. Из-под капюшона ветровки торчат тонкие косички с разноцветными заколками.
Все хорошо.
(Я должна найти Сатоси, - отзывается Митико).

- Как ты меня нашла, сестренка? – спрашивает Лулу. – Та женщина отдала тебе свой мопед?
- Можно и так сказать, - улыбается Пепе и треплет ее по голове, сбрасывая капюшон. – Хочешь мороженое? И горячие бутерброды, и что там еще у них есть.
- Я бежала изо всех сил, - отзывается Лулу. – Вот, смотри! Фотография, которую ты забыла. Я же говорила, что все будет хорошо!
Она достает из кармана скомканную бумажку, кладет на стол, разглаживая ладонью.
- Что это, - бормочет Пепе, уставившись на Митико, ухмыляющуюся с газетного обрывка. – Что это такое.
Неожиданно на нее обрушивается огненный шквал, цвет, звуки, запах бензина и пыли приобретают плотность, (А кто позаботится о Хаттин? Пепе Лима. Ты, что ли?) Пепе заслоняет глаза ладонью, отворачивается от солнца, и потом все опять становится хорошо.
- Фотография, за которой я возвращалась, - говорит Лулу.
Верно, это фотография. На изломах пленка раскрошилась, улыбающееся лицо Лулу затянуто белой паутиной.
- Пойду, куплю тебе поесть.

Когда Пепе возвращается, то видит, что за столиком, рядом с Лулу сидит Хаттин.
- Ты обещала Митико, что позаботишься обо мне, - говорит Хаттин, глядя в сторону. – Не то, чтобы мне хотелось.
Ее неестественно взрослый, отстраненный голос вызывает озноб и странную тоску. Она похожа на Хироси Мореноса, те же светлые растрепанные волосы, тот же вид потерянного ребенка (Она и есть ребенок! – беснуется Митико. – Дьявол тебя подери, она моя дочь!). Тот же выцветший, терпеливый взгляд.
- Я не знаю, где сейчас Хироси, - говорит Пепе и смотрит на подтаявшее мороженое в своих руках. Шоколадная стружка поплыла, кусочки фруктов сползли вниз, утонули в белой кашице. Такое жалкое зрелище.
- Хироси? – удивленно переспрашивает Лулу.
Хаттин безучастно пожимает плечами, все так же не глядя на нее.
- Лучше куплю пиццу, - бормочет Пепе Лима. – Пиццу и какие-нибудь чипсы.
Она отворачивается.
- Митико пропала, - говорит Хаттин ей в спину. – Она не вернулась. Ты знаешь, что с ней, Пепе Лима?

- Пепе Лима, - говорит Митико ей в спину. – Что ты делаешь?
Три дня назад Пепе сидит, раскачиваясь взад-вперед на кровати, пальцы сцеплены на коленях.
- Она не вернулась. Я взяла деньги Рико. Я забыла забрать ее фотографию, и она пошла за ней. Никто не знал, что Лулу моя младшая сестра.
Митико стоит у стены, в тени, высокая, в темных очках, молчит.
Сначала убедила в том, что ей можно верить, а теперь молчит.
- Что я делаю, - говорит Пепе. – Что мне делать.
Без искусного макияжа, в спортивном костюме, она чувствует себя странно голой. До ужаса боится Рико и не может сбежать, бросить Лулу.
Что мне делать, думает Пепе, что мне делать, я жила ради Лулу, я старалась быть для нее всем, старалась быть идеальной сестрой, которая подарит ей идеальное будущее, но стремление к идеалу – ничто, фальшивка, онанизм. Саморазрушение – вот что оказалось действительно важно.
Саморазрушение.
Злость поднимается неожиданно и сметает все на своем пути.
- Ты! Все из-за тебя! Если бы у вас только были паспорта!
Митико не шевелится, даже не уклоняется от яростных, неумелых ударов кулаками. Темные очки непрозрачны – два куска блестящего черного пластика.
- Идем со мной, - просит Пепе, вцепившись в отвороты короткой леопардовой курточки. Теперь, в кроссовках, она, даже стоя на цыпочках, гораздо ниже Митико.
Митико молчит.
- Ты не хочешь? Ты же обещала, что поможешь!
- Отстань, - зло бросает Митико. – Не впутывай меня!
Но ей некуда бежать, - с одной стороны стена, с другой Пепе Лима.
- Пожалуйста. Помоги мне…
- Мне не нужны неприятности, - Митико качает головой, по-прежнему не двигаясь с места. Она словно одеревенела.
- Я думала, тебе можно верить, - теперь Пепе не умоляет - обвиняет. – Я знаю, ты сбежала из тюрьмы. Тебя разыскивают по всей Бразилии. Митико Мала-как-там-тебя. Помоги мне, или я вызову полицию. Тебе же не нужны неприятности?
В очках Митико, на черной блестящей искривленной поверхности, она видит свое лицо, перекошенное от злости, страха и отчаяния.
- Ну, хватит уже! Просто пойдем со мной к Рико! – кричит Пепе. – Я отдам деньги и верну Лулу, он, конечно, не простит нас так просто, но если со мной будешь ты, может, он не убьет нас сразу, может, ты что-то придумаешь, может, ты что-то сделаешь, как в тот раз, ты же можешь?
Митико молчит.
- Ты же можешь?!
- Зови полицию, если хочешь.
- Почему? Почему ты не хочешь мне помочь? Я так тебе не нравлюсь? Хочешь, я встану на колени?
И тогда Пепе опускается на колени. Как одержимая, целует ее щиколотки и стопы, гладит высокие тонкие каблуки. Ей кажется, она недостаточно старается. Что еще она может сделать. Как еще может убедить Митико.
- Я тоже дала обещание, - тихо, отрывисто и будто неохотно говорит Митико. – Если со мной что-нибудь случится. Кто позаботится о Хаттин? Пепе Лима. Ты, что ли?

Саморазрушение. Это не самое важное, но это единственное, что у нее осталось.
Пепе Лима поднимается с пола, берет сумку и бредет к выходу.

- Подожди, - говорит Митико.
Она засовывает руку в карман, достает свернутую в трубочку стопку купюр, перетянутую резинкой. И неожиданно шагает вперед, одним плавным, длинным движением подхватывает сумку и на мгновение задерживается перед Пепе.
- Черт с тобой, - бросает она с досадой, не оборачиваясь. – Уезжай из фавелы. Я сама пойду к Рико.
Спасибо, хочет сказать Пепе, но вместо этого говорит:
- Мне нужны эти деньги.
Тогда Митико оборачивается.
Она щурит узкие кошачьи глаза и понимающе, спокойно улыбается. Еще недавно такая скованная, одеревеневшая, сопротивляющаяся, она оживает с каждой секундой. Серьги-кольца в ее ушах беззвучно звенят и крошечные медные монетки путаются в волосах.
- Мне нужны эти деньги, - повторяет Пепе. Она все еще хочет сказать «спасибо» - спасибо, что не можешь мне отказать, спасибо, что ты такая тупица, но вместо этого, словно извиняясь, пожимает плечами:
- Я должна купить паспорт для Лулу.
- Что за наглая сучка! – Митико раздраженно цыкает. А потом вздыхает и ставит сумку на пол. – Все, давай. Сопрешь веспу – найду и прибью.

Потом она уходит вверх по улице, помахивая объемной дорожной сумкой, беззвучно звякая серьгами и браслетами, впечатывая тонкие каблуки в мостовую. Эта тупица не боится никого и ничего. Похоже, она вообще не думает.
Нет.
(Просто не могла отказать).
Потом Пепе Лима выходит из гостиницы, заводит зеленую веспу Митико и уезжает из Сан-Кабала.

- Я не знаю, что с ней случилось потом.
- Сестренка, с кем ты разговариваешь? – спрашивает Лулу. – Здесь никого нет.
Я сумасшедшая, думает Пепе.
Я сумасшедшая или умерла.

Они едут весь день, до самого заката, и когда солнце прячется за дорожный указатель «999 км до Сан Парадизо», Пепе вздрагивает и оборачивается, а за спиной у нее никого нет. Она очень долго ждала Лулу, спрятавшись с мопедом в темном проулке напротив остановки, выискивая взглядом плотную подвижную детскую фигурку, но Лулу так и не пришла.
Пепе Лима глушит мотор и закрывает глаза.
Этот городок похож на Сан Кабал как две капли воды, а фавелы – они везде одинаковые. На месте клуба «Румба» стоит бар «Сомбра». Будто оправдывая свое название, он отбрасывает вокруг себя густые чернильные тени. Неоновая вывеска беспечно подмигивает, буква «С» почти не светится. Темные, сиреневые, душные сумерки.
Пепе открывает двери, тяжелая дорожная сумка оттягивает руку, в баре воняет табаком и перегаром, а когда она идет к стойке, мужчины оборачиваются на нее, окидывая оценивающими жадными взглядами. Бармен – средних лет плешивый коротышка – хитро щурит глаза, дружелюбно осклабившись. Пепе говорит, что ей нужно два паспорта: на женщину и девочку. Бармен манит ее пальцем поближе и шепчет на ухо, обдавая несвежим дыханием: видишь, во-о-он в том темном углу сидит человек? Его зовут Рико, и он держит фавелу Санта Витории.
- Тебе достаточно улыбнуться, сладкая, и этот большой человек станет послушным и ласковым, как дитя, - говорит бармен.
Сердце Пепе выплясывает румбу в такт его словам. В глазах у нее темнеет, плечи то и дело сводит. Саморазрушение - это то, о чем она мечтала все это время, слабая, зависимая, беспечная. В саморазрушении была сила, напор, мощное и непреклонное движение вперед. В нем была Митико Маландро.
(Я должна найти Сатоси, - отзывается Митико. – Я должна двигаться вперед.)
И потом она растворяется в Пепе, как шипучая таблетка аспирина в стакане воды, с колючими пузырьками, летящими вверх, с горькой мутью и холодком.
И почти с облегчением она видит, что ее сумка, набитая деньгами Рико, пропала.
- Я пришла сюда с сумкой, - громко говорит Пепе. Она словно пробует себя на излом, и никак не может остановиться.
- Какая сумка? – удивляется плешивый бармен, а сидящие рядом пьяницы пожимают плечами и ухмыляются.
- Мне нужно два паспорта, козлы! – орет Пепе, выхватывая пистолет и стреляя в воздух.
Что-то внутри ее блаженно обмирает и тает – так вот как это, быть Митико? Никого и ничего не бояться?
(Сдачу можете оставить себе, - смеется Митико.)
- Сдачу можете оставить себе, - кричит Пепе Лима и наугад стреляет в толпу. Кто-то всхлипывает и начинает скулить.

Там, на набережной, мир сужается до черного круга, а Митико стоит перед подростками, направившими на нее оружие, - руки в бока, нагло ухмыляется.

Пепе ставит ногу на стул и целится в самый темный, самый дальний угол. Она так мечтала, чтобы Рико сдох, что теперь чувствует себя пьяной и возбужденной, она не торопится стрелять – растягивает удовольствие.
(О чем задумалась, тупица? Тебе же нужны эти бумажки. Выбей их из этих гондонов.)
Митико повсюду, она обволакивает и заполняет ее.
Митико – ее саморазрушение.

Пепе Лима смотрит, как Рико встает из-за дальнего столика. Она дает ему подойти поближе, потом стреляет поверх головы.
- Такая темпераментная, - восхищенно и жадно говорит он. – Оставайся, птичка, через месяц на паспорта заработаешь, и еще останется на тряпки.
Пепе смотрит на него.
(Такая слабая.)
Он шагает вперед, протягивает руку и уверенным жестом берет пистолет Пепе за ствол. Не тянет, просто держит, смотрит и довольно улыбается.
(Такая послушная.)
Пепе отводит глаза. Медленно, так медленно и нерешительно разжимает пальцы – один за другим, и вот пистолет повисает в руке Рико.
- Скажи, зачем тебе одной два паспорта?
Пепе растерянно хихикает, а потом тихо всхлипывает, обнимая себя за плечи. Митико, фыркнув с досады, пятится назад, исчезает, исчезла.
Рико смотрит на пистолет, потом, кивнув своим мыслям, берет Пепе на прицел.
- Зачем мертвой бабе паспорт? – недоумевает он и стреляет.

Три дня назад Пепе Лима поднимается с пола, берет сумку и бредет к выходу.

- Подожди, - говорит Митико. – Ты уходишь?
- Конечно.
Митико засовывает руку в карман, достает свернутую в трубочку стопку купюр, перетянутую резинкой. Кидает на пол.
- Этого не хватит, - безучастно отвечает Пепе, поднимая деньги.

На набережной ее уже ждут. Подростки, шавки Рико, вооруженные и старательные. Она ставит сумку на землю и распрямляет плечи, в этот момент отчетливо понимая: ничего в ее жизни не могло произойти по-другому.
Мир вокруг Пепе Лимы сужается до угольно-черного дула пистолета.

Митико смотрит, как за Пепе Лимой закрывается дверь, а потом не выдерживает:
- Черт! Почему я не могу ее спасти! – и со всей дури швыряет тяжелую металлическую зажигалку в зеркало.