Странно видеть Редмонд на улицах города, освещённую полуденным солнцем вместо тусклого офисного света; видеть не на фотографиях со слежки. Пегги смотрит, как она подходит, и с неохотой понимает, почему Щ.И.Т. проморгал её; даже зная, как та дерётся, и зная, что происходит, Пегги всё равно почти верит довольному выражению на лице Редмонд, её расслабленной походке. Она мастерица в своём деле, и хотя Пегги по-прежнему хочет сжечь исследовательский отдел целиком за то, что не ознакомились с прошлым Редмонд, она сама видит, насколько незаметной та может быть, если хочет.

Даже несмотря на мрачный тон голоса широкая улыбка с её лица не пропадает.

— Ладно. Я пришла.

— Спасибо, — тихо отвечает Пегги, удивление едва заметно в глубине глаз Редмонд. — Я наблюдала за своей командой, как и обещала. Ни у кого нет признаков возвращения воспоминаний. Только у нас.

Редмонд вздыхает, долго и низко.

— Этого я и боялась.

Они молчат с секунду, стоя бок о бок. Улица тихая; не совсем пустынная, но малолюдная, и Пегги считает, что шёпота будет достаточно. Редмонд, видимо, тоже заинтересована в том, чтобы их не услышали. И нападать, похоже, не собирается, но Пегги продолжает следить за её руками краем глаза, готовая оказать сопротивление.

— Я пыталась забрать его утром, — медленно говорит Редмонд, и Пегги едва успевает притормозить, понимая, что это предложение мира. Она не ожидала, что Редмонд действительно будет сотрудничать, учитывая, что команда Пегги гоняется за человеком, которого Редмонд должна охранять; Пегги вообще не должна была искать взаимопомощи, но это странное, невозможное повторение событий кажется куда важнее Кахилла.

Пегги думает, что не только ей не хочется оказаться в ловушке в невыносимом одиночестве. Десять дней одинаковых пробуждений, инструктажа, перестрелки и нелогичного перезапуска почти заставляют её усомниться в собственной вменяемости. Ей кажется, что она не спала с того первого раза, как кабинет растворился в зелёном пульсирующем свете и она распахнула глаза в темноте утра.

Она пыталась вздремнуть перед встречей с Редмонд, но когда закрывала глаза, видела лишь волны зелёного света.

— И? — Пегги принимает предложение, ни на что не соглашаясь, и ждёт продолжения.

— Кахилл держит чемодан при себе. Я могу залезть в ящик, достать цилиндр, но без чемодана не уверена, что всё… перезагрузится, — чуть ли не выплёвывает Редмонд с удивительной яростью, — прежде чем у меня появится шанс сделать что-то ещё. Не знаю, важен ли чемодан, но в конце концов попробуем хоть что-то новое.

— Да, вариантов у нас не так много, — со вздохом соглашается Пегги. Похоже, уже неважно, кто прикасается к цилиндру; каждое утро они просыпаются и единственные помнят, что происходило. — Возможно, если никто не полезет в ящик…

— Кахилл без него не уйдёт, — говорит Редмонд, качая головой, и её губы изгибаются в кривой улыбке. — Ты можешь оставить его в одиночестве, чтобы он успел переложить цилиндр, и посмотреть, что произойдёт.

Это заманчиво, но есть разница между задвиганием работы на второй план перед лицом невозможного и игнорированием работы вообще. Поимка Кахилла при попытке спрятать странный зелёный цилиндр в чемодан всё ещё лучший способ застать его без охраны. Кроме того…

— Кто-нибудь всё равно откроет, чтобы взглянуть, — говорит она со вздохом. — Учитывая, насколько он важен для Кахилла, кто-нибудь всё равно захочет узнать, что там.

— Воспользуемся служебным положением? — предлагает Редмонд, и Пегги поднимает бровь. — Я делаю свою домашнюю работу, директор.

«Я, — подмечает Пегги, — не мы». Говорит ли это о недостатке влиятельности или доверия Редмонд к своим — Пегги не уверена, но это точно что-то значит. Что-то, с чем она может работать.

— Мне надо возвращаться, пока команда не хватилась, — неохотно говорит Пегги. — Буду думать.

— Я тоже, — отвечает Редмонд почти заинтересованно и замолкает. — Три дня. Если мы всё ещё будем ходить кругами, можем встретиться тут же. Не то чтобы у кого-то была возможность запомнить наше расписание, — добавляет она, и Пегги сдерживает смех.

— Ладно. Три дня.

Она чувствует, как Редмонд провожает её взглядом, словно проверяет, и поэтому не оглядывается, пока не заворачивает за угол.


— Почему ты не пробуешь сбежать с Кахиллом утром? — выпаливает Пегги, пока Редмонд устраивается рядом. Прошло три бесполезных дня, и из-за разочарования становится всё труднее держать язык за зубами. Раз за разом, что бы она ни делала, день идёт своим чередом. И ничто не срабатывает: предупреждает ли она команду о Редмонд или нет; забирается ли она в кабинет Кахилла или нет; убивает ли его или оставляет в живых; прикасается ли кто-нибудь к зелёному цилиндру в ящике стола или оставляет нетронутым. Неважно, мир всё равно соскальзывает в зелёный свет, и она просыпается в конспиративной квартире ранним утром.

Она начинает гадать, может, она в самом деле сошла с ума, и то, как изящная Редмонд врывается в рутину повторяющихся дней, не помогает.

Редмонд разворачивается к ней с абсолютно безразличным выражением лица, и они изучают друг друга в тишине. Пегги в общем-то и не ждёт ответа, но она уверена, что Редмонд об этом задумывалась; та кажется умной, слишком умной, чтобы пропустить такой очевидный вариант. Сбежать с Кахиллом до того, как прибудут агенты Щ.И.Т.а, и обойтись без схватки. Может, тогда что-то изменится.

— Завтра утром я собираюсь проникнуть в кабинет, — в конце концов говорит Редмонд, игнорируя вопрос. — Посмотрим, изменится ли что-нибудь, если забрать его с утра пораньше. Думаю, нам не стоит встречаться послезавтра, но я постараюсь застать тебя в офисе, чтобы убедиться, что наши результаты совпадают.

— Хорошо, — вздыхает Пегги, закрывая глаза и поднимая руку, чтобы помассировать виски. — Эта идея не хуже прочих. Я позволила Ду… одному из своих взять его в руки пару дней назад, и, похоже, ничего не поменялось. — Она позволила Дугану полностью ощупать его, не озаботившись предупреждениями и не прося быть осторожнее; она даже заставила его разбить цилиндр, так же, как сделала сама в первый раз: сдавить на удивление хрупкий материал и смотреть, как легко он поддаётся под рукой.

Она читает Дугана, как открытую книгу, и на следующий день он вёл себя точно так же, как остальные. Она чуть не проболталась ему, наблюдая и отчаянно желая верить, что не успела заметить, как он стал хорошим актёром, — всё лучше, чем думать, что в этой странной петле всегда будут только она и едва знакомая женщина.

— Кахилл никогда не трогает его без перчаток, но если и это не сработает, постараюсь заставить другого охранника взять его. — В голосе Редмонд не так уж много надежды на удачный исход, но им ничего больше не остаётся.

— Хорошо. Тогда ещё через три дня? — спрашивает Пегги, и Редмонд кивает.


На следующий день во время инструктажа Пегги закрывает глаза и открывает их в утренней темноте.

Она ворочается в кровати, снова закрывая глаза, стараясь урвать ещё кусочек сна, пока не подскочил адреналин, но так и не может перестать видеть зелень.


— Я допросила Кахилла, — приветствует её Редмонд как ни в чём не бывало, когда они встречаются в следующий раз. Пегги не реагирует мгновение, потом жестом предлагает ей продолжать. — Он ничего не знает, и цилиндр — чем бы он ни был — среагировал, как только я открыла ящик. Мне не хватило времени даже положить его в чемодан, не говоря уж о том, чтобы запереть.

Пегги прикусывает язык, чтобы не выругаться, и понимающе кивает.

— Ладно. Есть ещё идеи?


— Кахилл не станет меня слушать, — говорит Редмонд из ниоткуда. Уже около месяца они живут в этом бесконечном цикле, это шестая их послеполуденная встреча, Пегги открывает рот — извинения крутятся на кончике языка. Их встречи становятся всё короче и короче. Она сама не знает, зачем пришла, разве что надеялась, что, может, вдвоём им удастся найти выход, раз уж самой не удаётся.

Она проглатывает готовое сорваться с языка «прощай» и обдумывает слова Редмонд.

— Насчёт чего?

— Я пытаюсь уговорить его сбежать, — устало объясняет Редмонд. — Пытаюсь уговорит его положить цилиндр в чемодан до того, как появятся остальные. Он не слушает. Он всегда в поле зрения другого охранника. Я надеялась, что если он запрёт цилиндр надолго… но это тоже не работает.

Пегги не думала, что Редмонд выдаст столько информации, тем более по своей воле, но, видимо, три недели здесь измучали и её. Всё начинает казаться разумным, если это может помочь сдвинуть дело с мёртвой точки, и неважно, с кем придётся сотрудничать. Работа больше не кажется важной; она даже пыталась позволить Кахиллу разобраться с чемоданом и сбежать, но и так ничего не вышло.

— У меня закончились идеи, — подводит итог Редмонд, в первый раз не скрывая разочарования, и Пегги понимает её очень хорошо.

— Ты же наёмница, верно? — осторожно спрашивает она, наблюдая, не отгородится ли Редмонд снова. — Не как Пибоди, который часть компании. Ты работаешь на него всего четыре месяца.

— Вроде того, — устало соглашается Редмонд.

— Это из-за того, что ты женщина? — предполагает Пегги, и Редмонд кивает. — Конечно. Но я не это имела в виду. Ты не предана ему.

— Хочешь, чтобы я дала тебе его поймать?

— У нас довольно опытные следователи. Если он что-нибудь знает, они это выяснят. Если не знает, у нас есть учёные.

— А если мы не успеем посадить его на самолёт до того, как снова откатимся назад? — спрашивает Редмонд, поднимая брови, и Пегги пожимает плечами.

— Это уже что-то новое.

Они молчат, и Редмонд отводит взгляд.

— Я подумаю об этом, — говорит она, и Пегги больше не поднимает эту тему.


На шестой неделе ноги сами приводят Пегги к их обычному месту встречи.

— Я сегодня отдыхаю, — прямо говорит она. — Что бы ты ни хотела попробовать, как бы ни хотела поиграться ещё — сегодня вечером без меня.

Редмонд молча смотрит на неё. Они много времени проводят в молчании, когда встречаются, и встречаются всё чаще и чаще; всё больше и больше кажется, что все варианты исчерпаны, и приятно просто побыть с кем-то, кто понимает, насколько происходящее странно. Пегги устала; устала каждую ночь ввязываться в бессмысленную перестрелку, которая ничего не изменит; устала гадать, пострадает ли кто-то сегодня; устала пытаться придумывать идеи на ходу.

Одна ночь. Ей нужна всего лишь одна ночь.

— Что собираешься делать? — наконец спрашивает Редмонд, и Пегги пожимает плечами.

— Не знаю. Может, спать. Пить, — прибавляет она, и это вызывает у Редмонд улыбку. — Всё, чего я не делала уже сорок три дня. Я устала. А ты нет, Редмонд?

Редмонд долго молчит, и Пегги уже собирается попрощаться, когда та говорит:
— Наташа.

— Наташа?.. — повторяет Пегги, ожидая продолжения.

— Да, — говорит Редмонд — Наташа, — не вдаваясь в подробности.

Пегги начала подозревать, что Норма Редмонд — псевдоним, сразу, как узнала, что та наёмница и Щ.И.Т. понятия об этом не имел; она принимает подтверждение своей догадки с лёгкой улыбкой.

— Можешь звать меня Пегги, если хочешь.

Наташа хмыкает и наконец разворачивается к ней. На её губах появляется намёк на улыбку. Не на ту широкую улыбку, которую она до сих пор натягивает всякий раз на встречу с Пегги — хотя вряд ли кто-то ещё это вспомнит; всего лишь чуть приподнятые уголки, куда честнее.

— Возьми перерыв сегодня. А я завтра. Кто знает — может, это нарушит привычный порядок.

— Стоит попытаться, — соглашается Пегги, и впервые за долгое время ей кажется, что шанс действительно есть.


Два повторённых дня спустя они снова оказываются бок о бок на улице, и Наташа смотрит не на неё, а на небо.

— Я улетела из страны, — говорит она и качает головой. — Не помогло.

— Да, — со вздохом соглашается Пегги. — Ладно, видимо, придётся думать дальше.

— А что ещё остаётся? — спрашивает Наташа измученно — раньше такого не было, и у Пегги нет ответа.


Какое-то время они встречаются каждый день. Пегги начинает терять счёт времени, забывает, что и когда они успели испробовать. Не то чтобы им как-то удавалось сохранять для себя информацию. Она записывает испробованные методы каждый день, как будто от этого в голове родятся новые идеи, но больше не помнит верный порядок.

Наташа кладёт руку ей на плечо; она впервые касается её не в драке, и Пегги вздрагивает.

— Устроим себе выходной.

Прошло две недели с тех пор, как они пытались отдохнуть; не так много времени, и Пегги признаётся себе, что не хочет опять пропустить драку.

— Обе сразу? — спрашивает она вместо этого и разводит руками, когда Наташа кивает. — Ладно. Куда пойдём?

Наташа, кажется, удивлена, и Пегги гадает, может, она вовсе не собиралась проводить выходной вдвоём, но Наташа отталкивается от стены и уводит Пегги вниз по улице.

Всё довольно скромно: ужин и парочка историй, бережно избавленных от любой секретной или слишком личной информации — вечер тихий, спокойный, и компания Наташи не так уж плоха, но мир снова накрывает зелёной волной, когда Пегги пьёт четвёртый бокал.

Она открывает глаза в темноте, чувствуя привкус вина на языке, и в этот раз ей удаётся урвать ещё немного сна и видеть лишь оттенки зелёного.


— Я хочу сдаться, — говорит Наташа три месяца и неделю спустя, когда тайные встречи на улице превращаются в ежедневные обеды и разговоры, в которых невзначай упоминаются даты, и имена, и пространные размышления на тему, что ещё они могут попробовать.

— Мы пытались взять его и… — начинает Пегги, но замолкает, поймав Наташин взгляд.

— Я устала… устала от всего, устала от Кахилла, не вижу смысла драться каждую ночь, чтобы сохранить лицо. Я сама уберу Пибоди, отдам его тебе. Сэкономлю нам время и силы. Может, наконец, всё удастся, если нас не будут пытаться подстрелить, — прибавляет Наташа, криво улыбаясь.

Звучит заманчиво; не надо беспокоиться, что придётся пробиваться в неприятных, а то и совершенно ужасных условиях, не надо думать о несущественных мелочах. Но Пегги всё ещё хмурится, вспоминая о последствиях.

— А когда мы всё исправим?

Она намеренно не поднимает вопрос о том, удастся ли им вообще, но Наташа фыркает и всё равно спрашивает:
— Ты имеешь в виду если? — Она пожимает плечами. — Я разберусь.

— У Кахилла есть партнёры. Работодатели. Им это не понравится. — Пегги чувствует себя обязанной напомнить.

— Я… — Наташа колеблется, расправляя плечи, прежде чем продолжить. — Я им не доверяю. Я лучше заключу сделку с тобой. Мы ведь можем? Заключить сделку? Ты сможешь меня защитить? — прибавляет она, искоса глядя на Пегги, которой остаётся лишь кивнуть.

— Если бы ты помогала нам. Я могла бы придумать оправдание. Видимо, эти обеды на что-то годятся, — смеясь, прибавляет она, и Наташа отзывается эхом. — Мы могли бы так поступить, да.

— Хорошо, — Наташа встаёт, легко пожимая Пегги руку перед уходом. — Сегодня вечером скручу их всех. Посмотрим, насколько далеко нам удастся зайти, пока нас не выкинет обратно.


Они сажают Кахилла в машину, но это куда больше, чем удавалось раньше.

Следующей ночью они заходят ещё дальше, и Пегги думает, что если она будет достаточно терпелива, они как-нибудь смогут найти выход.


Ей требуется ещё полторы недели, чтобы озвучить крутящуюся в голове мысль, и она удивляется так же сильно, как и Наташа, когда посреди разговора у неё вырывается:
— Знаешь, ты ведь можешь работать с нами.

Наташа откидывается в кресле, её лицо снова становится тревожно пустым. В последнее время такое бывало всё реже и реже, пока они болтали, и Пегги хмурится, видя эту маску опять.

— Я наёмница. Не думаю, что вольюсь в правительственную команду.

— Ты подстраиваешься так же хорошо, как и другие шпионы, и дерёшься лучше половины моих ведущих агентов, — замечает Пегги, качая головой. — Я не знаю, как тебя тренировали, но ты создана для полевой работы. А мы не стали менее смертоносны только потому, что нас наняли официально. И так можно было бы обеспечить тебе защиту. Кроме того, — прибавляет она, пытаясь улыбнуться, — мне может потребоваться поддержка, когда я буду обо всём докладывать, а то мне никто не поверит.

Наташа слегка улыбается и пожимает плечами.

— Я подумаю, — говорит она, и Пегги даёт ей сменить тему.

В прошлый раз размышления Наташи им здорово помогли; Пегги лишь надеется, что это тоже повторится.


В итоге ответ оказывается до смешного прост, и Пегги уже не уверена, не розыгрыш ли это или, может, безусловное доказательство того, что ей всё померещилось.

Они давно начали сторониться цилиндра, из-за которого всё завертелось, ещё до того, как Наташа решила сдаваться каждую ночь, но после нескольких недель Пегги решает разок ограбить ящик сама. Может, это что-то изменит; может, сейчас, после перерыва, контакт с цилиндром разорвёт петлю вместо того, чтобы запустить её по новой.

Она всего лишь открывает ящик, и мир окрашивается зелёным, и Пегги устала, устала скрывать правду от команды, устала ждать будущего, устала от разочарования, устала от этого настороженного ожидания.

Поддавшись порыву, она поднимает пистолет и выпускает обойму в эту загадочную штуку, которая заставляет день повторяться, и с тянущим чувством в груди ждёт, что будет дальше, уверенная, что станет хуже, но хоть что-то пойдет по-другому, хоть что-то изменится…

И ничего не происходит.

Зелёный отступает, и она слышит, как команда обыскивает соседний кабинет, как Кахилл проклинает Наташу за то, что сдала его.

Ничего не происходит, и темнота не наступает, и время идёт вперёд.

Она понимает, насколько дико должно быть команде, когда они находят её, истерически смеющуюся и изо всех сил вцепившуюся в шкаф, но она не может остановиться. Она всё равно не смогла бы ничего объяснить, даже если бы успокоилась.


Где-то между приборкой офиса и посадкой команды на самолёт Наташа исчезает.

Пегги не удивлена, совсем нет, но она всё ещё осматривает аэропорт, надеясь увидеть мелькнувшие рыжие волосы.


Проходит два месяца, два чудесных непрерывных месяца, когда по пути домой Пегги понимает, что её преследуют.

Она сама успела нажить столько врагов, что невозможно сосчитать; а у Щ.И.Т.а врагов и того больше. Нет причин для надежды, но она останавливается на малолюдной тёмной улице. Нет причин для бездействия, надо доставать из сумки пистолет, но она ждёт, прислонившись спиной к стене, словно у неё вечность в запасе, чтобы вот так стоять.

Долго ждать не приходится — кто-то подпирает стену рядом, краем глаза Пеги видит мелькнувшие рыжие волосы и улыбается.

— Я подумала, — тихо говорит Наташа и поворачивается к ней. — В Щ.И.Т.е всё ещё есть место для наёмницы?

— Думаю, мы сможем его найти.

— Наверное, твоя команда не питает ко мне никаких тёплых чувств после моего исчезновения?

— Я воспользуюсь служебным положением, — высокомерно говорит Пегги и получает в награду улыбку. Она видела эту улыбку во снах. — Я скучала по тебе, — признаётся она; Наташа немного напрягается, но Пегги не двигается, лишь пристально смотрит, дожидаясь ответа.

— Я тоже, — отвечает та. — Мне нужно кое-что доделать. Мои…

— Всё в порядке, — перебивает Пегги. Они обсудят всё потом, разберутся в историях, именах и датах, вокруг которых давно ходили кругами, но сейчас ей не хочется говорить о делах.

— Правда? — тихо спрашивает Наташа, и Пегги улыбается.

— Посиди со мной вечером. Поужинаем, — предлагает Пегги. — Обо всём поговорим завтра.

Наташа смотрит в ответ с секунду, потом кивает. Пегги отталкивается от стены и собирается продолжить путь домой, но Наташа внезапно оказывается совсем близко, преграждает дорогу и кладёт руку ей на плечо. Пегги позволяет ей перехватить инициативу, с жадностью отвечая на поцелуй и обнимая за спину, удерживая Наташу на несколько долгих, прекрасных минут.

— Это же не станет проблемой при устройстве на работу, не так ли? — сухо спрашивает она, когда они наконец отрываются друг от друга, глаза обеих горят в полумраке, и Пегги смеётся.

— Думаю, мы справлялись с проблемами и посложнее, — говорит она и снова целует Наташу, пока та не начала спорить.