Она просыпалась долго и муторно, беспомощно барахтаясь в белесой туманной жиже, неспособная ни вынырнуть в реальность, ни погрузиться обратно в мир духов. Обрывки воспоминаний накатывали на нее и так же легко уходили, подхватываемые ветром; заблудшие духи касались своими хвостами ее кожи — если, разумеется, у нее еще была кожа. Лишь за одну мысль ей удалось зацепиться достаточно надолго, чтобы ее осмыслить. Это был совет наставницы никогда не забывать свое имя, ибо оно — самый прочный корень, удерживающий ее в мире, не важно, в мире людей или в мире духов, ведь для каждого из этих миров есть свое имя.
Стоило ей подумать об этом, как невнятное далекое бормотание, запутавшееся в клочьях тумана, обрело форму, превратившись в до боли знакомый голос. И этот голос шептал ее имя, шептал не переставая — или же это было всего лишь эхо единожды произнесенного слова?
— Йоски, — беззвучно повторила она, прошептала пересохшими губами, будто призывая саму себя вернуться из небытия. Не было сил держать веки открытыми, так что, увидев стены хижины и склонившуюся над ней наставницу и убедившись, что она снова в мире людей, Йоски позволила себе облегченно выдохнуть и снова закрыть глаза.
И провалиться в долгожданный сон без сновидений.

Следующее пробуждение далось Йоски гораздо легче. Она просто перекатила тяжелую голову и попыталась сфокусироваться хоть на чем-либо. Ей попался ловец снов с орлиными перьями и черепом мыши. Его сделала Тайру и подарила ей в день совершеннолетия. Йоски слабо улыбнулась этим воспоминаниям. Что ж, похоже, ее перенесли из шаманской хижины в ее собственное жилище. Она заскользила взглядом по стенам. Судя по пробивающемуся через окна белесому свету и тишине за порогом, охотники уже ушли, а остальные члены племени еще не приступили к работе. Йоски всегда любила эти мгновения спокойствия и безмолвия, когда голос мира слышен особенно отчетливо.
Вот только уже через несколько минут благодатную тишину нарушил шорох ткани и последовавший за ним радостный шепот:
— Ты проснулась!
Грохот пяток, а затем ладоней и коленей по настилу чуть не оглушил Йоски, пока Тайру подбиралась к ней, прежде чем лечь на живот рядом с ее лежанкой так, чтобы видеть ее лицо. Йоски собрала остатки сил и улыбнулась Тайру. Та мгновенно переменилась в лице — будто этой улыбкой Йоски пообещала ей, что конец света отменяется — и спросила, все так же шепотом:
— Хочешь есть?
Йоски прислушалась к своему телу, но оно все еще неохотно отзывалось ей после долгого забытья. Поняв, что внятного ответа ждать не следует, Тайру поднялась и решительно сказала:
— Я принесу похлебку.
Йоски прикрыла глаза, соглашаясь — и в следующее мгновение ее уже трясли за плечо:
— Эй, куда ты? А ну вернись!
В тот момент Йоски показалось, что ей будет проще сдвинуть гору силой мысли, чем поднять веки. Наконец открыв глаза, она кое-как сосредоточила взгляд на трясущей ее Тайру — и на плошке с похлебкой в ее второй руке.
— Ну наконец-то! — голос той дрожал от облегчения, как и руки. — Больше так не делай, пожалуйста.
— Сколько меня не было? — прохрипела Йоски, пытаясь проморгаться — сил поднять руки, чтобы протереть глаза, у нее не было.
Тайру отставила плошку и взяла заготовленную заранее чашку с водой, поднесла к губам Йоски и, придерживая ее голову за затылок, заставила пить — медленно, по одному глотку, а сама тем временем рассказывала:
— Восемь дней ты странствовала по миру духов и еще четыре провалялась в забытьи между мирами. Тебя не было целую дюжину дней, и Кана сказала, что тебя вытащит только настойчивое желание жить, а для этого нужна сильная привязанность. Поэтому… — Тайру сглотнула, прежде чем закончить: — Поэтому она сказала мне, чтобы я звала тебя по имени. И когда я позвала, ты проснулась в первый раз.
Йоски не поперхнулась лишь благодаря тому, что Тайру предусмотрительно успела убрать чашу.
— Кана знает?! — выдохнула она — все еще хрипло, но уже хотя бы похоже на голос.
Тайру кивнула:
— И уже достаточно давно. Было бы странно, если бы она, зная так много обо всем, не знала бы о нас. Ты же ее ученица, ты у нее как на ладони.
Пальцы Йоски похолодели от ужаса — и она даже не обратила внимания на то, что снова их чувствует. Тайру резко подняла руку и подставила ее под плечо Йоски — похоже, та начала заваливаться на бок.
— Но ведь шаманам нельзя заводить отношения, — прошептала она, чуть не плача. — Я всегда знала, что рано или поздно нам придется с тобой расстаться, но как могла откладывала это мгновение…
Отпустив плечо Йоски, Тайру приложила палец к ее губам и печально улыбнулась:
— Сейчас не время расстраиваться. Ты наконец вернулась домой, Кана разрешила мне с тобой побыть, так что все хорошо. Лучше поешь, чтобы набраться сил.
Отставив чашку, Тайру снова взяла плошку с похлебкой, подсела ближе к Йоски, позволив той на себя опереться, и стала кормить ее. После первой ложки к Йоски вернулось обоняние, и у нее закружилась голова от теплого, сытного запаха еды. После второй наконец пришел вкус еды, и в тот момент Йоски готова была поклясться, что это был вкус самой жизни. С третьей ложкой вернулось ощущение температуры, и Йоски поняла, что похлебка стремительно остывает, поэтому за четвертой она уже потянулась сама.
А Тайру с бесконечной нежностью смотрела на юную шаманку, к которой возвращалась жизнь, и чувствовала, как с плеч, грохоча ее сердцем, сваливается гора. Пусть им и не суждено дальше быть вместе, Тайру была благодарна миру за то, что позволил им встретиться, а Йоски — за то, что, несмотря на запреты, ответила на симпатию и подарила ей уйму бесценных мгновений. И если это были одни из последних, Тайру хотела насладиться ими сполна.
Покончив с похлебкой, Йоски набралась достаточно сил, чтобы сесть поудобнее и прильнуть к Тайру. Та отставила пустую плошку и обняла ее, коснувшись губами засалившихся за дюжину дней волос на макушке.
— Только не смей засыпать. Кана сказала держать тебя в мире людей. Поэтому давай разговаривать.
И они стали разговаривать — тихо и неспешно, о пении птиц и о лучах ползущего к зениту солнца, о том, как любят друг дружку, о чем угодно из мира людей, лишь бы не о духах. Разняв объятия, Тайру взяла ладони Йоски в свои и стала тщательно массировать каждую фалангу, возвращая ученицу шаманки в мир людей, заземляя ее. Для Йоски это было ценнее любых дыхательных упражнений, горячей еды и объятий с деревьями вместе взятых. Она наконец просыпалась. Была все еще слаба, но уже не собиралась в любой момент снова ненароком соскользнуть в небытие.
А потом послышался шорох ткани, и они тут же замолчали.
В хижину вошла Кана, бесцеремонно, стремительно, ворвавшись вместе с вихрями запахов костров и колдовских трав. Эти запахи, едва коснувшись обоняния Йоски, буквально встряхнули юную шаманку, окончательно вернув ее к жизни. В одно мгновение ей даже показалось, что подскочить сейчас, схватить Тайру за руку и со всех ног побежать прочь будет не такой уж и плохой идеей. Она даже привстала, будто оценивая свои силы и готовность броситься наутек.
А Кана тем временем протопала босыми ногами мимо них, едва бросив мимолетный взгляд на сидящих на лежанке девушек. Те застыли, затаив дыхание и наблюдая, как шаманка по-хозяйски роется в плетеных корзинках, ища что-то среди запасов Йоски. Несколько томительных мгновений тишину в хижине нарушало лишь скромное поскрипывание корзинок, после чего Кана с торжествующим видом засунула себе за пояс несколько пучков каких-то веточек и, выпрямившись, уперла руки в бока и без всяких вступлений громыхнула на девушек:
— Почто уставились так, будто я вам врагиня?
Йоски почувствовала, как Тайру вздрогнула всем телом и покрепче обняла ее. Саму же ученицу шаманки этот вопрос скорее разозлил. Не может ведь Кана не понимать, почему они не хотят, чтобы она видела их в моменты такой беззащитной близости, тогда чего спрашивает?
— Твоя наивность восхищает меня, Йоски, — хмыкнула Кана, будто прочтя мысли своей ученицы, и так тепло улыбнулась, что злость Йоски на наставницу мгновенно в этой улыбке растворилась. — Неужто ты взаправду думаешь, что будь внимание Тайру тебе во вред, я бы позволила вам нежничать друг с дружкой?
Йоски вздохнула и отвела взгляд. Нежно коснувшись ладоней Тайру, негромко произнесла, будто ни к кому не обращаясь, а просто рассуждая вслух:
— А что толку, если нам все равно придется расстаться?
Кана рассмеялась еще до того, как Йоски договорила, но теперь не громогласно, а текуче, как горный поток. Грузно опустившись на пол, скрестив ноги и все еще продолжая смеяться, шаманка вытащила из своих запасов три полоски сушеного мяса, две бросила им с Тайру, а одну оставила себе. Ритуальная еда, поняла Йоски. Значит, то, что будет сказано сейчас, должно остаться между ними — и духами-свидетелями. Отсмеявшись, Кана откусила первой, Йоски последовала за ней. Глядя на них, Тайру тоже неуверенно вонзила зубы в мясо, но шаманки дождались, пока она не проглотит первый кусок.
— Слыхала о таком, что правила нужны лишь чтобы нарушать их? — бросила Кана, оперевшись ладонью о колено.
Йоски кивнула.
— Но чтобы нарушать их, правила нужно понимать, — продолжила шаманка. — Не выучить, а постичь самую их суть, первопричину, по которой они когда-либо были озвучены. Здесь оная проста — почти всех шаманов привязанности к людям отвлекают от голосов духов, увлекают в сторону с потусторонних троп. И если бы они всего лишь забывали, как с духами общаться! Но нет, все многократ опасней — ведь духи их не забывают, а те и рады блуждать на их зов, видя в духах лишь лицо своих прекрасных — или, прости Великая Мать, детей.
Кана прервалась, чтобы откусить и пережевать еще немного мяса и словно бы позволить Йоски и Тайру удивленно переглянуться.
— Но для тебя же, Йоски, все совсем иначе. Для тебя Тайру не морок, а путеводная звезда на тропах духов. А посему, кто я такая, чтобы лишать тебя надежнейшей опоры? Заметь, что лишь она вернула тебя в явь, — и, подумав, Кана хмыкнула и добавила: — А что вы обе девы, всем так даже лучше — ты не родишь детей, которые запутают тебе все тропы и дороги.
Тайру не сдержалась и выдохнула — слишком шумно, что снова вызвало у Каны взрыв смеха.
— Теперь-то понимаешь, что я правил не нарушила, скорее уж наоборот! Так что не забывай, Йоски, своих корней, что держат тебя в этом мире, пока твои могучие крылья несут тебя среди иных миров. А ты, Тайру, — шаманка на мгновение умолкла, чтобы смерить девушку тяжелым, проницательным взглядом. — А ты держись за нее крепче. Не только ты вернешь ее на землю, но и она тебе откроет новые миры. Когда-нибудь и ты познаешь красоту их, но не своим взглядом, а со слов своей любви. Да и шаманок такой силы не было уж много поколений, пусть наяву она не так сильна, зато с духами говорит почти на равных. Не раз она нам всем поможет, как сейчас, — Кана умолкла, прервав разговор о только что завершенном путешествии Йоски в мир духов, чтобы ненароком не вернуть ее туда снова. — В общем, береги ее.
Договорив, Кана отправила в рот отстатки ритуального мяса — а значит, разговор был окончен. Тайру и Йоски поспешили доесть свои полоски, одновременно в тишине пытаясь осмыслить только что услышанное. Как только проглотили, Кана встала так легко, будто была не грузной женщиной, а сорванным листом, подхваченным ветром. Правда, к выходу она уже протопала снова шумно, каждым шагом напоминая о своем единении с землей и, по своему обыкновению, не прощаясь.
А Йоски, пожалуй впервые ощущала такую необычайную легкость, что, казалось, вот-вот взлетит следом за наставницей. И, похоже, Тайру разделяла ее эмоции. Девушки переглянулись и, не сговариваясь, дружно рассмеялись, легко и беззаботно, совсем как в детстве. Неизбежность расставания больше не висела над ними грозовой тучей, и в их отношениях, пожалуй, впервые было по-настоящему солнечно, ясно и свежо, как утром.
Все еще смеясь, Йоски обняла Тайру и опрокинулась на лежанку, увлекая ее за собой. Она вдыхала ее запах, осязала ее кожу, будто в первый раз, но вместе с тем все успело стать таким родным, что, казалось бы, привычное наслаждение было теперь слаще стократ, будучи ничем не омрачено — настолько, что в какой-то момент Йоски испугалась, что страсть затмит ей взор, как и другим шаманам. Впрочем, пока все было хорошо, она не переставая благодарила Великую Мать за то, что они живут с Тайру в одном мире.