Триша смотрит. Если бы могла, она забралась бы на кухонный шкафчик — оттуда самый лучший вид; но приходится довольствоваться высоким стулом. Франк выгнал ее из кухни и колдует над особым кофе в честь сегодняшнего гостя: ему никогда не надоедает зачастивший в «Кофейную гущу» Шурф Лонли-Локли. Макс как раз рассказывает другу что-то про Город, а может, про свои сны о Городе. Триша не слушает, она смотрит. На диване калачиком свернулась Меламори. Водит пальцем по обивке: Триша никак не может рассмотреть узор и надеется, что тонкий след этих кругов и линий останется на спинке дивана навсегда, и только она будет знать, где они спрятаны. А для остальных на этом месте будет лежать синяя подушка с сиреневыми облаками, у Триши есть такая, давно ждет своего выхода в свет. Триша прищуривается: нет, узор не разглядеть; и тут Меламори ловит ее взгляд и подмигивает.

— Готово! — громко объявляет Франк; Триша бросается доставать пирог и чашки, все шумно усаживаются за стол.

Макс смотрит гордо, обводит взглядом зал, будто сегодняшние хлопоты исключительно в его, Максову, честь. Трише смешно; она переглядывается с Меламори, та тоже смеется. Максу вечно кажется, что он центр вселенной. Обычно Триша с ним согласна, но сегодня — нет, определенно нет. Она еще не знает, что изменилось, и решает подумать об этом позже. Франк уже приготовил свои часы, и сэр Шурф начинает рассказ.

***

Утром Триша возится на кухне: кофе сбежал, когда она отвлеклась на незнакомую пеструю птичку за открытым окном. Франк оказывается за ее плечом совершенно бесшумно, как и всегда.

— Интересуешься птичками? — спрашивает он с усмешкой. — Выходишь на охоту?

Триша чувствует себя оскорбленной.

— Я домашняя кошка. Не в моих привычках ловить голубей, — фыркает она и отворачивается к плите.

— Ничего, я уже поймал для тебя, — он протягивает ей крошку-воробья. Триша боится взять пичугу и рассматривает издали. Воробей разевает тонкий клюв, и ей становится его жалко.

— Мне не нравится. Выпусти.

— Нет, — Франк пожимает плечами. — Это моя добыча.

При мысли о том, что Франк съест птичку, Тришу мутит.

— Ты не мелочишься, — продолжает он. — Но твоя птица намного больше воробья, помни об этом. Возможно, она охотится на таких кошек, как ты.

Воробей пищит, и Триша выбегает из кухни, чтобы не видеть, как Франк свернет ему шею. Сердце бьется, как будто это ее поймали.

Вечером Триша нерешительно спрашивает у Меламори:

— Макс как-то говорил, что у вас странные кошки. Это правда?

— Их выращивают на фермах, — смеется та.

Триша в ужасе.

— У вас едят кошек?

— Нет, ради шерсти. У них отличная шерсть.

Триша выдыхает. С этим она может смириться. Но как тогда насчет птиц?

— У нас есть разумные птицы. Буривухи, — влезает в разговор Макс. — Очень милые. Вот, например, Меламори умеет становиться буривухом. Она же милая, правда?

— Правда, — шепчет Триша и смотрит на Франка.

«Я же говорил», — читает она по губам.

***

Триша смотрит. Стоит у задней двери и смотрит, как Макс провожает Лонли-Локли до калитки. Они тихо говорят о чем-то уже несколько минут. Триша рада, что не слышит, о чем: какая-то ночная птаха выводит трель за трелью, и это много лучше, чем любые чужие разговоры. Она сама не знает, почему не возвращается в дом. Уже зябко, северный ветер треплет шаль, но птица поет так хорошо, что можно немного и померзнуть. Вдруг Триша видит то, что ей не предназначено: Макс кладет руку на грудь своему долговязому приятелю, тот накрывает ее ладонью, и они молча смотрят друг на друга.

От чужой тайны во рту сразу становится горько. Тайна так велика, что не поместится в шкатулке. Возможно, Триша прошепчет ее старому вязу или отдаст реке, чтобы та сразу унесла тайну дальше. Триша делает бесшумный шаг назад и видит, что в глубине сада стоит Меламори и тоже смотрит. Сэр Шурф уходит, напоследок сжав пальцы Макса; хлопает калитка. Трише хочется стать невидимой, и Макс, в самом деле не замечая ее, проходит мимо в «Кофейную гущу». Через мгновение Триша слышит, как он что-то спрашивает у Франка.

Меламори выходит на свет. Она улыбается, и Триша видит, что это просто улыбка — без горечи или боли. Меламори прикладывает палец к губам, и Триша кивает. Разделенную на двоих тайну спрятать в шкатулке легче легкого. А реке она расскажет свои сны. Как только ей приснится что-то большее, чем шорох крыльев.

— Ты кошка Франка, а я птица Макса, — говорит на следующее утро Меламори, спрятавшись за чашкой кофе.

— Он держит тебя в клетке? — осторожно интересуется Триша. Глупый вопрос. Триша знает, что нет. Но, может, Меламори думает иначе.

— Макс и клетки? — удивляется та. — Он даже из Тихого города сбежал, никому не удавалось. Мне просто надо знать, что я смогу долететь до него, если так будет нужно.

— А если не будет?

— Тогда я издали присмотрю за ним.

— А я буду путаться у Франка в ногах?

Обе смеются.

***

Триша достает большую корзину. Сегодня вечером опять придет сэр Шурф, и ей не хочется его разочаровать. Она думает о пироге со сливами: коричневый сахар, кардамон, щепотка неведомых трав из угловой лавки на площади. Может, поискать еще новых камешков для морского чая? Триша вздрагивает, когда Меламори кладет ей руку на плечо.

— Можно с тобой? Я могу нести корзину.

Триша кивает и смотрит на пальцы, лежащие на плече. Она не любит, когда ее трогают: хочется фыркнуть и сбежать, но Меламори не гладит и не давит, просто прикасается, и по спине у Триши бегут мурашки.

Они идут на рынок по дальней дороге: мимо городского фонтана на маленькой площади, мимо кондитерских и лавочек с посудой и тканями, по хрустальному мосту. Меламори довольно жмурится, глядя на воду, держится рядом и почти все время молчит. Трише странно. Она редко делит свои обязанности с кем-то и теперь гадает, что будет дальше. Но и на рынке ничего не меняется: они ходят от лавки к лавке, корзина тяжелеет, список покупок становится короче. Меламори ничего не выбирает, только смотрит.

— Хочешь что-нибудь? — спрашивает Триша и сдувает со лба прилипшую челку.

— Мороженого, — признается Меламори.

— Купим по дороге домой, — решает Триша.

Они петляют по узким улочкам, корзина с каждым шагом все больше оттягивает Трише руки. Она и не помнит, когда ей было так тяжело, будто купила не сливы, а какой-то маленький мир, по нелепой прихоти втиснутый продавцом в бумажный пакет.

— Дай, — Меламори подхватывает корзину. — Я же говорила, что помогу.

Триша смотрит на их пальцы на плетеной ручке: они не касаются друг друга, но совсем рядом, так, что можно почувствовать тепло.

— Спасибо, и правда тяжело.

Меламори смеется.

— Ты не представляешь, сколько мороженого я хочу купить, — подмигивает она и тянет Тришу вперед. — Вон, я вижу вывеску.

Они и правда покупают много мороженого разных цветов: розового, оранжевого, фиалкового, есть даже голубое. На голубое Триша смотрит с сомнением, а Меламори чуть не облизывается, как кошка.

— Дам тебе попробовать, — уверяет она.

— О нет, только не голубое, — отказывается Триша и берет себе просто белое.

— Обычное!

— Как и я, — Триша пожимает плечами.

— Нет, — шепчет Меламори на ухо. — Совсем нет.

Триша чувствует, как лицо заливает румянцем. Всю обратную дорогу они несут корзину вдвоем, и Трише тепло от неслучившихся прикосновений. Одно случившееся у нее уже есть, теперь она думает о тех, что могли бы быть.

***

— Новая кофейня! — провозглашает Макс. — Я нашел новую кофейню. Совсем рядом, третий поворот от рынка по Тихой улице.

Меламори трогает Тришу за плечо:

— Сходим? Мне интересно.

Трише тоже хочется.

— Заодно купим сыра на пирог, и сливки закончились, — вспоминает она.

— О, какая-то кошка выпила все сливки? — Меламори притворно всплескивает руками.

Триша краснеет.

— Я сделала мороженое, — шепчет она и отворачивается.

— Для меня? — удивляется Меламори. — Никто не совершал для меня таких подвигов.

— Обычное, белое, — добавляет Триша.

— И где же оно? — Меламори оглядывает кухню. — Не вижу ничего обыкновенного.

— В погребе, как раз застынет к нашему приходу, — Триша решается и сама тянет ее за рукав. — Идем, я знаю короткую дорогу.

В кофейне не протолкнуться. Они топчутся на пороге, затем находят два высоких стула в самом конце стойки. Кофе приносят в высоких прозрачных стаканах: там тоже есть мороженое или сливки, Триша не знает такого рецепта. Ей приторно-сладко и совсем невкусно.

— Твой кофе лучше, — шепчет ей на ухо Меламори и слизывает с губ белую пенку. — Пойдем домой.

Уже темнеет, и повсюду медленно разгораются фонари. Цветные тени пляшут на асфальте.

— Нам по зеленым или желтым? — спрашивает Меламори и добавляет. — Как длиннее?

Триша знает, как длиннее. Они забыли про сыр, пустая корзина осталась дома, в руках нет привычной тяжести. Можно идти в сумерках самым длинным путем — через Мокрый мост — чтобы вернуться домой в полной темноте.

— Сначала по оранжевым, потом по желтым, — решает Триша. — А дальше не будет фонарей до самой кофейни.

— Мы же не заблудимся? — легкомысленно спрашивает Меламори.

— Нет, — возмущается Триша, — кошка всегда найдет дорогу домой.

Но она хочет заблудиться.

Совсем стемнело, когда Меламори осторожно сжимает Тришину ладонь.

— Поведешь меня?

Трише теперь вовсе не хочется вырваться или незаметно убрать руку. Ей нравится чувствовать тепло, оно расходится от кончиков их соприкоснувшихся пальцев. Трише интересно, чувствует ли это Меламори, и она чуть сжимает ладонь. Тепло сменяется жаром. Кофейня уже совсем рядом, но Триша замедляет шаг. Ей кажется, что в руке не пальцы, а тонкие перья, которые так и норовят выскользнуть.

— Что? — шепчет Меламори.

Триша уже видит свет фонаря у калитки.

— Там, видишь? — пора отпускать, но хочется совсем другого: вернуться назад и поискать дорогу ещё длиннее. Или нырнуть в глубокую тень, чтобы не достал свет фонаря. — Мы почти дошли.

— Не вижу, — улыбается Меламори. Триша видит ее улыбку в темноте. — Но я верю тебе.

«Я поймала. Поймала свою птицу», — успевает подумать Триша, потом делает шаг вперед и ловит поцелуем губы. На вкус Меламори как тающее мороженое — сладкая и прохладная; она возвращает поцелуй, и Триша уже не уверена, что сама — не добыча.

— Эй, вы где заблудились?

Франк размахивает фонарем совсем рядом. Триша отпускает Меламори и отступает. Они разжимают пальцы. Тришу мгновенно пробирает вечерний холод, и она дрожит.

— Мы здесь! — кричит она. Меламори молчит.

В кофейне Меламори хмурится, больше не шутит с Максом, невпопад отвечает Франку, отказывается от мороженого и рано идет спать. Триша с тоской думает, что все испортила. Ей остается только ждать.

Кошки лучше всех умеют ждать.

***

Ночью Триша достает из шкафа новое одеяло. Оно сшито мастерицей будто не из кусочков ткани, а из обрывков снов: половинка зеленой рыбки переходит в синий цветок, цветок — в загадочный символ, символ — в еще один цветок, красный. И даже невзрачный коричневый лоскут без рисунка не кажется Трише лишним. Это просто коричневый сон, бывают и такие. Но она ищет на одеяле птиц — и находит чаек, ласточку и сову. Сова прячется среди темно-зеленых кусочков, совсем как в лесу.

Триша раздевается и накрывается с головой. Она снова дрожит, но уже не от холода, а от чего-то другого. Она вдруг представляет, как сжимает руку Меламори — не на ручке корзины и не просто так, а на груди. Как Шурф сжимал руку Макса. Триша кладет руку себе на грудь, но это не то тепло и не та рука. Тогда она трогает свои губы. Кажется, такие же, как всегда, но какими они были для Меламори? Триша не знает. У нее совсем нет ответов, только вопросы. Она закрывает глаза.

Сна нет.

Триша сбрасывает одеяло. Ей вдруг хочется рассмотреть себя в зеркале. Триша часто крутилась возле него, когда перестала быть кошкой, пока не поняла, что она самая обыкновенная. В ней нет ничего особенного. «Не было, — поправляет себя Триша. — Я смогла поймать птицу».

Она проводит рукой по груди — опять не та рука, которую она хочет, но сейчас это неважно. Она сжимает сосок — это и больно, и сладко, и Триша удивляется, почему не делала этого раньше. Снова трогает свои губы — они мягкие и влажные; она облизывает кончики пальцев и чувствует, как внизу живота собирается непривычное тепло. Триша решает, что разберется с ним позже, и продолжает трогать грудь. Соски твердеют, она трет их об одеяло, но этого недостаточно. Приходит очередь спуститься ниже. Она опять смачивает пальцы, но напрасно: между ног и так влажно и горячо. Триша тихо смеется. Кажется, у нее все-таки будут ответы. Она закрывает глаза и думает о поцелуях Меламори.

Пальцы скользят по коже, раздвигают складки. Триша ахает: оказывается, надо нежнее и легче, трогать только подушечкой, а если потом прижать кончик пальца и потереть, удовольствие будет острее. Но этого мало. Ей кажется, что она почти дошла до чего-то, чему не знает названия, только не доберется до конца сама.

Трише жарко, она комкает одеяло, но потом решительно подтягивает его выше. Зажимает между ног, натягивая у груди, и начинает медленно тереться. Край мягкий, но туго натянут; Триша немного ерзает в поисках нужной позы. Она думает о прохладных губах Меламори, о том, как они скользят по ее груди и обхватывают твердый сосок, о том, как тонкие пальцы сменяют край одеяла — они трут и трогают именно так, как надо, нежно и жестко, вверх и вниз. Триша плотнее сжимает бедра и выгибается. Жар охватывает ее всю, а потом медленно отпускает. Она отбрасывает одеяло и раскидывает руки.

Ей снятся совы.

***

— Ты не знаешь, где Меламори? — выпаливает Макс утром, когда Триша заходит на кухню.

«Птица улетела, — думает Триша и качает головой. — Она решила, что я запру ее в клетке».

Триша ждет. Каждый вечер она распахивает окно своей комнаты, впуская в дом туман и сырость сада. Ждать — это просто. Гадать, какие запахи принесет ветер сегодня, разгонять настырный туман светом лампы, слушать неясные разговоры деревьев и тихий скрип качелей. Триша долго не тушит свечу, а потом, когда глаза совсем слипаются, осторожно задувает пламя. Сладко пахнет дымом. Трише слышится шорох крыльев за окном, но она говорит себе, что это деревья продолжают свою бесконечную болтовню, и засыпает. Пестрое одеяло она больше не достает.

Так продолжается долго, Триша не считает дни. Она просто ждет, и однажды птица влетает в распахнутое окно и делает круг по комнате. У нее растрепанные перья и большие оранжевые глаза, Триша довольно жмурится: ей нравится это цвет. Когда она открывает глаза, на окне сидит Меламори. Триша потягивается на постели — она почти спала, — и Меламори спрыгивает с подоконника.

— Я принесла тебе подарок, — говорит она и протягивает Трише ладонь. На ней свернулся калачиком мелкий лесной мышонок.

Триша тихо смеется, чтобы не разбудить его. Меламори перекладывает мышонка на подоконник и садится на край постели.

«Никаких клеток, — думает Триша, — я просто хочу, чтобы она иногда прилетала ко мне».

Она протягивает руку, и пальцы встречаются. Они немного дрожат; Триша нетерпеливо тянет Меламори ближе и целует ее. Сейчас прохладные губы пахнут туманом и лесом. Триша осторожно вдыхает, негромко мурлычет и поворачивает голову, подставляя под поцелуи шею. По ее груди медленно скользит рука — в этот раз именно та, которая должна быть. Триша сжимает узкую ладонь и улыбается. Они опять целуются, и Триша уверена, что Меламори тоже смеется. Пестрое одеяло накрывает их с головой.

— Почему мышь? — сонно спрашивает Триша после.

— А что еще подарить кошке? — отвечает Меламори.