За последние ночи Птахе приходилось делать много неприятного, но только поднявшись с земли на лужайке перед особняком Алистера Граута, чувствуя, как голова раскалывается от боли, и вознося хвалу всем высшим силам за то, что не напоролась в прыжке на ограду, она наконец-то подумала: «Да пошло оно все!».

Вытащить из гнезда старого параноика казалось ей плевым делом. Птаха вовсе не ожидала, что потратит на это задание большую часть ночи, и уж тем более не планировала выпрыгивать из окна в разорванной рубашке с не просто обожженной, а буквально обугленной спиной. Между прочим, боль была совершенно кошмарной. В такси всю обратную дорогу она просидела надувшись (конечно, Птаха предпочла бы назвать это суровым молчанием, но у нее не было привычки врать самой себе), стараясь не прикасаться к спинке сиденья. Стоя перед входом в башню Вентру, изо всех сил сдерживая желание зажать себе нос из-за резкого запаха мочи от валяющегося на тротуаре пьяницы и вони собственной горелой плоти, она окончательно решила послать Лакруа на хуй.

И комментарий Чанка о гамбургерах не улучшил ее настроения.

Ее решимость слегка пошатнулась в лифте, но снова окрепла, стоило лишь взглянуть в самодовольное лицо и услышать презрительный голос.

— Во-первых, — сказала она, после того как князь закончил свою тираду о том, что с Граутом так и не удалось связаться, — если кому-то хочется поговорить с Граутом, им придется устроить спиритический сеанс.

— Граут мертв?

— Да, и этот тип, Бах, чуть меня не прикончил. Он поджег его дом.

— Похоже, Бах убил Граута, чтобы выманить меня.

Птаха пожала плечами.

— Бах не знал, что Граут уже мертв. — «Точнее, что стал более мертвым, чем был».

— Кто же тогда мог убить Граута?

Она открыла было рот, чтобы ответить, но наткнулась на пристальный взгляд Лакруа и ее сердце упало.

Что-то мешало ей сосредоточиться, и причина была вовсе не в головной боли или спине, поджаренной до хрустящей корочки. Птаха чувствовала: что-то давит ей на череп, жужжит в ушах, размывает картинку перед глазами. Скорее всего, этот мудак поступал с ней так все это время. Стоило догадаться раньше — она и сама использовала это умение пару раз, чтобы выбраться из заварушки, но пока что ее недостаточно развитые способности не действовали на других вампиров.

Да, в этом явно не было ничего необычного.

— Понятия не имею, — вкрадчиво ответила она. — В доме был полный бардак. Он мог быть мертв уже достаточно давно.

Жужжание стало настолько громким, что полностью заглушило шум транспорта за окном, а потом внезапно прекратилось, но от этого легче не стало. Как только исчезло давление на черепную коробку, Птаха с новой силой ощутила боль в обожженной спине. Можно было лишь надеяться, что ей повезет намусорить в этом безукоризненно чистом кабинете кусочками зажаренной вампирской кожи.

— Посмотри на меня, — сказал князь.

Птаха подчинилась, но ничего не произошло.

— Наверное, ты сейчас очень довольна собой, — напряженным голосом произнес Лакруа.

— Послушайте, — сказала Птаха, — я не пытаюсь вам подгадить. Но мне бы очень хотелось услышать от вас, что мы квиты и что я могу жить дальше своей жизнью и самой во всем разобраться. Я знаю, вас взбесило, что мой сир не спросил вашего разрешения или как там у вас положено это делать, но моего мнения он тоже не спросил.

— Не думаю, что ты полностью осознаешь свое ничтожество. Единственная причина, по которой ты сейчас стоишь передо мной…

— …это то, что если бы меня казнили, поднялась бы такая волна, что смела бы и вас. И судя по тому, как упорно вы пытаетесь отправить меня на верную смерть, тогда, в театре, вы в любом случае не стали бы рисковать. — Не дождавшись ответа, она добавила: — Все кончено. Желаю вам успехов в жизни.

Разворачиваясь к двери, она показала ему средний палец. С очень уважительным видом.

— Если это твои истинные чувства, то, я думаю, мне стоит пожелать тебе удачи в твоих будущих начинаниях, — бросил Лакруа ей вслед. — И посочувствовать твоему гулю.

Птаха остановилась.

— Спасибо, с моим гулем все в порядке.

— Этот мир очень опасен для птенца, оставшегося без сира. Мало кому удается пережить свое первое десятилетие в одиночестве, не говоря уже о том, чтобы сберечь собственное потомство.

Пульсирующая боль от ожогов, которая слегка утихла под влиянием эмоций, нахлынула с новой силой.

— Чего вы от меня хотите?

* * *

Когда Птаха вернулась в квартиру, Хизер спала, и это было хорошо. Ее и в лучшие времена нервировало, когда Хизер кидалась ей навстречу, как восторженная собачонка, а после такой ночи Птаха сильно сомневалась, что сумеет это выдержать.

Она зашла в ванную, чтобы попытаться рассмотреть свои ожоги. И сразу же об этом пожалела: выглядели они еще хуже, чем ощущались, и совершенно не собирались исцеляться. От этого зрелища голова разболелась еще сильнее, и Птаха решила ни о чем не думать, возвращаясь на кухню, чтобы перекусить.

Стопка пакетов с кровью в холодильнике показалась ей меньше, чем в прошлый раз, а после ссоры с «работодателем» Птаха не особенно надеялась, что ей удастся пополнить запасы в ближайшее время. Но, как бы то ни было, чтобы поправиться, необходимо питаться. После недолгого раздумья она вылила содержимое одного из пакетов в бокал. Потому что вот такая она стильная.

Чего ей хотелось на самом деле, так это послать подальше Лакруа, найти способ вернуть Хизер к нормальной жизни, а потом… как-нибудь приспособиться. Казалось, у нее не находилось даже лишнего мгновенья для себя, и хотя поначалу ей нравилась вся эта круговерть, потому что она думала, что ей нужен наставник или покровитель, который ее обучит, со временем становилось понятно, что всем вокруг не просто на нее насрать, а они еще и с удовольствием посмотрят, как она сгорит. Ей было бы лучше одной; было бы лучше вовсе ничего не знать о политических течениях, управляющих их посмертием, чем оставаться слепой марионеткой в руках Лакруа.

Она выпила кровь так медленно, как смогла, но даже когда она проглатывала последние капли, ее спина по-прежнему ощущалась пережаренным гамбургером. Не говоря уже о том, что чувство голода было просто убийственным.

Если бы до рассвета не оставалось меньше часа, Птаха ушла бы из дома и попыталась найти какое-то другое убежище переждать день. Она слышала сердцебиение Хизер (такое размеренное и ритмичное, что это казалось издевкой), доносящееся из спальни наверху, чувствовала запах ее крови. Почти ощущала привкус железа на языке.

Нет, Птаха не ожидала, что в ее посмертии будет хоть что-то гламурное. Оказаться арестованной вампирскими силовиками в первые же минуты после пробуждения в грязном гостиничном номере после довольно хренового секса — одно только это событие опустило планку ниже плинтуса. При жизни Птаха видела достаточно вампирских фильмов — от «Дракулы» и «Настоящей крови» до говенных «Сумерек». Сейчас она стыдилась былого фанатства, но в свое время ей нравилось размышлять над тем, какой могла быть жизнь вампира в реальном мире; она понимала, что сверхспособностями и бессмертием дело не ограничится. Есть еще жажда, тоска по утраченной человечности, вопросы о том, что делает человека человеком, и так далее, и так далее. Она вовсе не ожидала проснуться вампиршей из романов Стефани Майер — блистающей и утонченной, да еще и неожиданно богатой. Но и не рассчитывала очнуться как Мелинда Кларк в «Возвращении живых мертвецов 3».

(Точно так же она не рассчитывала, что усилием мысли сможет заставить людей выблевывать собственные кишки. Но опять же, эти новые возможности были бы гораздо интереснее, если бы после их использования она не чувствовала себя такой запредельно голодной.)

Хизер заворочалась, и Птаха застыла как изваяние (после обращения это было легко, несмотря на пульсирующую боль от ожогов), удерживая себя от того, чтобы броситься вверх по лестнице и… А заодно и пытаясь не думать о том, что бы она сделала, если бы бросилась вверх по лестнице. Джек рассказывал ей про Зверя, и в то время все это казалось ей ужасно глупым, но она ведь не знала, что ее ждет на самом деле, да и ее желудок был полон крови. Отличной крови, а не этого говна в пакетиках, которое Вандал толкает ей за бешеные деньги.

Теперь слова Джека казались гораздо более убедительными.

Хотелось бы ей знать, сколько птенцов свихнулось от голода и погибло.

— О, боже мой! — воскликнула Хизер вместо приветствия, сбегая по лестнице. Манеры у девушки оставляли желать лучшего. — Что с тобой случилось?

— Огонь, — ответила Птаха. — Какой-то говнюк пытался меня сжечь. Это пройдет.

— Какой говнюк? — переспросила Хизер, уже направляясь на кухню за очередным пакетом крови.

— Просто говнюк, — уклончиво сказала Птаха. Ей не понравились интонации Хизер. Не хватало еще, чтобы та начала преследовать какого-то чокнутого охотника на вампиров, когда они обе и так в черном списке у Лакруа.

Хизер, хмурясь, протянула ей еще один бокал с кровью.

— Этого не хватит.

— Все хорошо, — солгала Птаха. На этот раз она уже не старалась тянуть по глоточку. Опрокинула бокал, как первокурсник, вливающий в себя бутылку пива во время зачетной недели. Вот только пилась кровь гораздо приятнее. — Мне просто нужно время.

Но Хизер уже сидела рядом с ней и глядела на нее пристально и серьезно. И прежде чем Птаха успела прореагировать (а это многое говорило о том, сколько сил отняла у нее эта ночь), Хизер разрезала себе ладонь и принялась сцеживать кровь в бокал. Потеки крови из пакета, оставшиеся на стенках, в сравнении выглядели старыми и свернувшимися. Порез оказался глубоким, и бокал быстро наполнялся, а когда Птаха его осушила, Хизер наполняла его снова и снова, пока ожоги не исчезли, а голод не утих. В воздухе все еще чувствовался запах горелой одежды и волос, но он был гораздо менее отвратительным, чем вонь от сожженной плоти.

В целом объем свежей крови был меньше, чем в любом из дорогущих пакетов Вандала. То ли свежая кровь была более эффективной, то ли кровь гулей содержала больше питательных веществ. Как бы то ни было, ощущалась она как нечто невыносимо прекрасное — все равно что съесть свежий пончик и запить молочным коктейлем с шоколадной крошкой, а отсутствие боли и голода было и вовсе лучшим, что Птаха чувствовала… в жизни.

Ну и конечно, она сама себе испортила момент, вспомнив, что ей больше никогда не удастся поесть пончиков. Никакого фастфуда, когда твое сердце разбито и хочется валяться перед телевизором, заедая тоску. А может, и никакого больше разбитого сердца. Вполне вероятно, что единственной причиной для депрессии теперь будут только вампирские политические дрязги. Впрочем, нужно быть чокнутой, чтобы думать о разбитом сердце, когда тебя шантажирует вампир-политикан, способный прикончить и тебя, и твоего гуля. Но если бы Птаха осталась человеком, никакого гуля у нее бы не было.

— Ты не должна вскрывать себе вены всякий раз, когда я оцарапаю коленку, — сказала она Хизер. Конечно, было поздно это говорить, ведь ее раны уже исцелились, но это ведь правда!

Хизер посмотрела на нее с нежностью.

— Но я, честно, этого хочу. Я на все ради тебя готова! — с придыханием добавила она, зажав большим пальцем затягивающийся разрез на ладони. Казалось, она сама не понимает, какую чушь несет.

Если Птаха не сблевала после этих слов, то только лишь потому, что от потери крови ей стало бы еще хуже.

* * *

При других обстоятельствах разговор с Беккетом мог бы доставить ей истинное удовольствие.

Но во время беседы у нее живот сводило от ужаса, потому что исчезнувший саркофаг мог послужить для Лакруа прекрасным поводом скормить ее волкам.

Она вздохнула с облегчением, когда князь отправил ее на очередное безумное задание, и от этого ей стало еще противнее.

* * *

Хуже всего было понимание, что встреть она Хизер в другое время — в буквальном смысле — они действительно могли понравиться друг другу.

Не было бы этой идиотской кровавой связи, когда Хизер нужна была очередная доза вампирской крови, а Птахе — очередное напоминание, что она все еще способна совершать хорошие поступки и спасать людей. Нет, их могли бы связывать настоящие чувства. Иногда Птахе удавалось увидеть истинную Хизер, и это была девушка, с которой хочется общаться — девушка, мечтающая стать дизайнером, а не провести остаток вечности, играя роль Ренфилда под боком у вампирши-неудачницы.

Это были… проблески. Как в те мгновения, когда Птаха, возвращаясь в квартиру, слышала, как Хизер что-то напевает, сидя перед телевизором. Или когда она наклеивала этикетки с именами на лежащие в холодильнике продукты, как будто Птаха стала бы пить ее сок из сельдерея, а Хизер — брать пакеты с кровью.

Они обе оказались в ловушке. Или Хизер придется и дальше вести это полуживотное существование, а Птаха будет связана по рукам и ногам, или Хизер умрет страшной смертью, если отпустить ее… кстати, куда? Это помогло бы умерить чувство вины? Но разве это не было бы проявлением запредельного эгоизма?

Птаха просто-напросто хотела ей помочь. И все. Ей невыносимо было видеть, как Хизер умирала в одиночестве в переполненной клинике, и почему-то они обе оказались за это наказаны.

Голливуд навел Птаху на мысль о возможности побега — они могли бы смыться вместе с Хизер, а затем попробовать разорвать их кровавую связь где-нибудь на Аляске. Но затем ей напомнили о бароне, об услуге за услугу, и стало ясно, что куда ни убеги, везде найдешь одно и то же. Птаха не была такой наивной, чтобы верить, будто где-то можно отыскать местечко, где не окажется хотя бы одного вампира, называющего себя тем или иным титулом, и с каждым шагом она все больше убеждалась, что, куда бы она ни пошла, ей везде придется подчиняться чужим правилам. Лучшее, что можно было придумать, это поселиться в каком-нибудь полнейшем захолустье в окружении оборотней и фанатиков-христиан.

И это явно не та жизнь, которую она бы выбрала для себя, Хизер или кого-то еще. Ну, разве что для какого-нибудь дергающего за ниточки говнюка, чьими стараниями она оказалась в этой ситуации.

После обращения она сделала все, чтобы исчезнуть, но все-таки Саманте удалось ее найти.

* * *

Они были не настолько глупы, чтобы позволить ей поймать соглядатая, который угрожающе кружил вокруг небоскреба, но ее почтовый ящик постоянно взламывали, а у дома ощущался чужой запах.

Поток дурацких писем с шахматными терминами не прекращался. На одно письмо Птаха попыталась ответить — многословным и хамским посланием, в котором с сарказмом благодарила таинственного собеседника за то, что он не устает напоминать ей о ее положении пешки, но письмо вернулось к ней с пометкой, что такого электронного адреса не существует.

Она знала, что показывает — худшим из возможных способов, что признаки слежки не дают ей покоя, но не могла заставить себя умолкнуть и не высовываться. Она и при жизни не особенно умела приспосабливаться, ну, а после смерти что взять с мертвеца?

Другими словами, все это действовало на нее разлагающе.

Иногда ей казалось, что давно уже пора рассыпаться на части, словно в финале одного из фильмов Кроненберга — оставить свой скальп на кровати, а зубы в ванной, и чтобы ожоги вернулись, как только она израсходует чужую кровь, а глаза вываливались бы из глазниц, как если бы ее сир был не Тремером, а Носферату. Возможно, она слишком драматизировала, но и это было ей свойственно при жизни. Птаха не умела быть одним из тех жалких созданий, которые послушно ходят на поводке у начальства и кусают по команде, изо всех сил демонстрируя свою преданность.

Иногда по ночам ей хотелось, чтобы она никогда не вошла в эту клинику. И пусть Меркурио перетоптался бы без обезболивающих, Лили бы сгнила, Бертрам сам разобрался бы с азиатским вампиром, а Лакруа пришлось бы разгребать последствия скандала, если бы кровь оборотня оказалась настоящей. Зато Хизер прожила бы свою собственную жизнь, какой бы короткой она ни была.

В такие ночи Птаха чувствовала себя гораздо хуже обычного.

* * *

Хизер начала приносить домой пакеты с кровью. Она сказала, что устроилась на работу в банк крови, и Птаха вовсе не это имела в виду, когда посоветовала чем-то занять свое время, но кто знает, было ли это правдой. Вполне возможно, Хизер получала бесплатный товар за то, что заманивала к Вандалу новых жертв для его «цветника». Сумела же она так запросто запереть в ванной того парня.

Птаха знала, что несправедлива к Хизер. Это ее вина, что Хизер стала такой, и ее же вина, что они обе оказались в этой ситуации. Но избавиться от этих мыслей не получалось.

Она попыталась расспрашивать, так осторожно, как только сумела, как часто вампиры питаются. Как и следовало ожидать, никакой особой пользы эти расспросы не принесли. Нокс и Меркурио не знали ответа, Жанетт назвала ее очаровашечкой, ВиВи изобразила томный взгляд (насколько это доступно вампиру), а на следующую ночь прислала ей очередное стихотворение, а Дамзел посоветовала выяснить у ее приятелей из Камарильи. Ну, а Вандал выдал нечто вычурное и пугающее о Desmodus rotundus, сосущих кровоточащие стигматы Ночи, и Птаха, к своему смущению, почувствовала, как ее рот наполнился слюной и зачесались клыки.

— Тебе нужно просто к этому привыкнуть, детка, — посоветовал ей Джек, и непохоже, чтобы это было сказано для красного словца. К несчастью, это оказался самый полезный ответ, который ей удалось получить.

Она могла только предполагать (или, скорее, надеяться), что со временем ей станет легче. Что мучительное чувство голода свойственно лишь молодым вампирам. Тогда, быть может, через пару веков ей уже не придется пить столько крови, как сейчас, и страдать от голода все ночи напролет. Что-то незаметно было, чтобы Лакруа или Штраус носили с собой кружки с кровью, как фитоняшки носят свои зеленые смузи.

Хизер вернулась домой на закате в форме медсестры, провонявшей смертью и антисептиком, и с полной сумкой охлажденных пакетов с кровью, которые она сгрузила в холодильник так небрежно, как будто это были упаковки пива. И если эта ситуация еще могла показаться Птахе терпимой, то только лишь потому, что у нее не было другого выбора, кроме как терпеть.

* * *

Единственное, о чем могла думать Птаха, пока Беккет и Лакруа обсуждали доставленный ею саркофаг, удалось ли Мире достичь своей цели.

Когда она пришла домой, Хизер передала ей записку, которую, по ее словам, дал ей какой-то прохожий возле банка крови.

Это было очередное графоманское творение ВиВи — ужасное стихотворение, написанное после того, как Птаха спросила ее о кормежке, — какая-то чушь об отсутствующих отцах и посаженных в клетку воронах, напечатанная на дешевой бумаге, от которой пахло так же, как и в интернет-кафе, где располагалась студия Death Mask Productions.

Этот намек был таким же «тонким», как выстрел из дробовика.

* * *

Лакруа приказал Птахе очистить от Шабаша отель Hallowbrook, и она застыла перед ним, похолодев от ужаса.

Птаха думала о том, как будет идти по коридорам полусгоревшего отеля, среди гнилого дерева и покрытых плесенью обоев, а новообращенные шабашиты, обезумевшие от голода, с промытыми мозгами, будут бросаться на нее в надежде стать такой же, как она.

«Я больше не могу, — сказала она себе. — Я не могу, не могу, не могу, не могу…»

Она смогла.

А после, вернувшись домой, воняя испорченной кровью и внутренностями, позволила Хизер себя обнять.

— Все хорошо, — сказала ей Хизер и погладила по волосам. Ее сердцебиение было головокружительно размеренным и знакомым. — Чего ты хочешь?

Птаха вспомнила кровавых кукол с выколотыми глазами. Она была ужасно голодна, буквально валилась с ног от жажды, потому что ничего не ела с прошлой ночи, а все, что у нее осталось, истратила, чтобы прикончить Андрея, но мысль о еде вызывала у нее отвращение.

Вместо этого она повернула голову, чтобы уткнуться Хизер в шею, а не в плечо, и стала слушать тихий звук струящейся по венам крови. Это был белый шум, не еда. Занимался рассвет, Птаху начало окутывать сонное оцепенение, и она позволила себе поверить, что следующая ночь будет лучше.

* * *

В очередной раз, стоя в кабинете у Лакруа и выслушивая его разглагольствования о том, как тяжело быть князем, Птаха поняла, что с нее хватит.

— Я не стану искать для тебя Найнса, — сказала она ровным голосом в самый разгар его речи.

На лице у него сохранилось раздражающее выражение фальшивой невинности — маска, которую носили все встреченные Птахой вампиры. Это характерное отсутствие эмоций, словно говорящее: «Мы оба знаем, что ты пляшешь под мою дудку, но еще мы оба знаем, что у тебя нет доказательств, так что можешь просто лечь и думать о Каине».

— Я отменил кровавую охоту, — произнес он со снисходительным видом, словно объясняя правила сложения особенно тупому студенту. — Как я и говорил, мне нужно, чтобы он поддержал меня в войне с квей-джин.

— Меня это не волнует. Все кончено.

Лакруа холодно улыбнулся.

— Мне нужно напомнить тебе, что произойдет с твоим гулем, если что-то случится с тобой?

— Как хочешь. Я неделями делала для тебя грязную работу, которая убила бы любого из твоих прихлебателей. Так что я, пожалуй, рискну.

К своему удивлению, Птаха поняла, что ей действительно все равно; сейчас она и бровью бы не повела, если бы Минг Жао вошла в ее квартиру собственной персоной, осудила бы ее любовь к ужастикам и нагадила ей на диван. Лакруа со стопроцентной вероятностью был тем еще мудаком и точил зуб на Найнса, но это не имело бы значения, даже если бы эти двое когда-то были любовниками, и весь этот закрученный вампирский заговор только для того и был устроен, чтобы князь смог вернуть своего бывшего. Птахе просто надоело, что ее втягивают в один кошмар за другим, надоело притворяться, будто она не догадывается о своей роли пешки и считает всех вокруг ужасно умными, потому что они выбрали эту жестокую политику вместо того, чтобы заняться чем-то более естественным, например устраивать оргии или совместно страдать о своей несчастной вампирской судьбе.

И почти каждый из них делал все возможное, чтобы ее угробить. Так пусть, по крайней мере, честно в этом признаются.

Никто не попытался ее остановить, но Птаха чувствовала на себе чужие взгляды, и пока шла к такси, и когда возвращалась в квартиру.

* * *

Хизер восприняла новость довольно спокойно. Но она все принимала спокойно, и Птаха была уверена, что это побочный эффект, свойственный всем гулям. Наверное, ужасно быть настолько преданной кому-то, чтобы даже не бояться преследования целой толпы кровососущих монстров, лишь бы только оставаться с ним рядом. В кино это могло казаться романтичным, но только не в реальной жизни… и не в том случае, когда эта преданность — результат химически-магического дисбаланса, а не истинной любви.

Птаха подумывала о том, чтобы обратиться к кому-нибудь за советом или помощью, но среди ее знакомых не было никого, кому можно было довериться. Хотя многие ненавидели Лакруа до глубины души, вряд ли кто-то согласился бы подставить себя под удар, чтобы помочь ей и досадить ему.

Дамзел и Скелтер вряд ли были настолько ей благодарны за двойную игру, что согласились бы ее прикрыть; они так до конца и не простили ее за то, что подставила Найнса. Штраус служил Камарилье. После того что произошло с Эшем, Айзек даже не согласится поссать на нее, если она будет гореть у него на глазах. Жанетт и Тереза будут только рады, если их тайна умрет вместе с ней. ВиВи не станет пачкать руки, участвуя в охоте, но точно так же не станет их пачкать, чтобы ее защитить. Слабокровные исчезли, да и в любом случае они даже за себя не могли постоять. Роза говорила, что доверять можно одинокому волку и человеку на диване, но в то время Птаха все еще работала на князя, а сейчас все изменилось. Меркурио — гуль Лакруа, а Беккет… даже если бы Птаха рискнула к нему обратиться, она понятия не имела, где его искать.

«Детка, — сказал бы ей Джек. — Я же говорил, что политика тебя погубит».

Наверное, было бы проще покончить со всем одним махом. Прийти в башню Вентру и сдаться. Или выйти на прогулку в полдень. Птаха могла приказать Хизер, чтобы та прибила ее кольями к газону перед домом, чтобы она не могла поддаться инстинкту самосохранения и сбежать в тень, прежде чем солнце ее испепелит.

Впрочем, если бы ей действительно этого хотелось, то не стоило устраивать скандал в кабинете у Лакруа, но сейчас уже ничего не изменишь.

Им хватило меньше получаса, чтобы собрать свои манатки и свалить из города.

* * *

Даже за городом их продолжали преследовать.

Птаха не знала, было ли это обычным делом во время кровавой охоты, или причина заключалась именно в ней; в любом случае им с Хизер приходилось искать убежища в дешевых мотелях и на заброшенных фермах.

К тому же Птаха поняла, какой она была дурой, когда считала, будто знает, что такое настоящий голод.

Питаться людьми было слишком рискованно, даже если это были жалкие неудачники, ночующие в мотелях. Сородичи слишком легко бы догадались, что здесь кто-то охотится. И уж тем более не хотелось случайно вторгнуться на чужую охотничью территорию. Впрочем, Птаха в любом случае стремилась бы избежать встречи с беднягой, поселившемся в таком ужасном месте. Хизер пыталась ей помогать, но в этой населенной оборотнями местности можно было разве что ловить мелких животных и держаться подальше от оборотней и чужих гулей. Несколько таких пытались втереться в доверие, назвавшись то местным жителем, то туристом, путешествующим автостопом, а то и вовсе сородичем, не любящим Камарилью и желающим помочь. Хизер всех их отшила.

От голода крысы вкуснее и лечебнее не становились. Олени и кролики оказались более приятными на вкус и более питательными, но Джек был прав. Ничто не могло сравниться с тем первым глотком.

Может, если бы Птаха с самого начала питалась только животными… но для этого ей не хватило ума. Как она могла рассчитывать не оказаться жертвой политических разборок после всего, что увидела в первую ночь? Нужно было убежать в холмы и жить на крысиной диете, как только Лакруа объявил о помиловании.

Но в этом случае ее наверняка бы убил оборотень.

* * *

Какие-то ублюдки пришли за ней с огнеметом — с самым настоящим сраным огнеметом! Было уже за полночь, когда Птаха оторвалась от погони и направилась в мотель, где они с Хизер остановились, чтобы переждать день. Честно говоря, она предпочла бы нападение оборотня; по крайней мере, чтобы исцелиться от царапин и укусов, не требовалось столько крови, что хватило бы на переливания больному гемофилией в течение целого года. За последние пару недель Птаха испытала на себе все возможные виды травм, но ожоги по-прежнему оставались вне конкуренции.

И все же ночь была достаточно спокойной ровно до того момента, когда Птаха протянула руку, чтобы открыть дверь, и ручка оказалась липкой. Она пыталась подавить растущую в груди панику, но в ее голове уже начали прокручиваться все пугающие возможности… Дверь распахнулась, и…

…Если бы сердце Птахи все еще могло биться, оно остановилось бы при виде Хизер, лежащей на дешевой двуспальной кровати, и выпотрошенной, как в тупом ужастике, которые когда-то так любила Птаха, пока ее жизнь не стала напоминать сюжет одного из них. Лампа была опрокинута, и корка крови, покрывающая развороченную грудь Хизер, блестела в мерцающем свете. Остывшая кровь пропитала матрас, и ее медный запах был таким сильным, что сбил бы с ног даже человека, а в сочетании с вонью человеческих выделений, изливавшихся на этот матрас в течение многих лет, был и вовсе неописуемым. Птаха была очень голодна, но не могла видеть в этом еду. Неожиданно ей пришла в голову безумная мысль, что это очень атмосферная картина.

Несколько мгновений она простояла в дверях, глядя прямо перед собой. Ее обожженные руки и плечи пульсировали, несколько самых болезненных волдырей готовы были лопнуть. Постепенно ее накрыло осознанием, что, может, у нее самой и нет сердцебиения, но сердце Хизер продолжает биться, несмотря на ужасные раны. Похоже, вампирская кровь и в самом деле способна творить чудеса.

Преследователи не повторят эту ошибку, да и сама Птаха не собиралась ошибиться дважды.

Она заперла за собой дверь, стараясь не замечать пронзительной боли в обожженных пальцах, и опустилась на корточки рядом с кроватью, вслушиваясь в слабеющий пульс и вдыхая запах крови. Глаза Хизер были закрыты, ресницы еле заметно подрагивали, как будто ей снился сон, бледное лицо казалось пепельным в сравнении с засыхающей кровью на шее.

Поняв, что тянуть больше нельзя, Птаха наклонилась к Хизер, коснувшись губами ее уха, и прошептала:

— Я хочу кое-что тебе показать.