Инквизитор вызвала всех, кроме Анны. Всех, кто имел значение. Кто не сливался с безликой публикой.
«Инквизитор приехала за мной! Мор случился из-за меня!»
Анна совсем не умела собой владеть, забывала, что скрывается от Властей. Она скучала по прошлому, по восхищённым взглядам на своё гибкое тело в трико. Она жила скромницей, затворницей, но иногда что-то переворачивалось в её душе, и она снова превращалась… в ту, которой больше не было на свете. Анна оборачивалась скоморохом, ходила колесом, кувыркалась в воздухе. Горожане только открывали рты. Опомнившись, потупив взгляд, она спешила домой, наглухо закрывала окна, забивалась под одеяло и кляла себя последними словами. Божилась, что впредь такого не случится.
Поздно. Они узнали. Они донесли.
Пришла расплата.
Прежде, чем идти к Инквизитору, Анна смыла с лица краску, нашла пару пыльных башмаков. Она ненавидела обувь. Доверяла поверхности, только когда чувствовала её подошвами, иначе боялась оступиться и разбиться насмерть.
Но сейчас Анна должна выглядеть обыкновенно.
Она нашла старое платье, которое никогда не надевала, которое принадлежало той, другой девушке, надела его, набросила на плечи её накидку и вышла в город.
Всю свою жизнь Анна боялась заразиться. Ей отвратительны были прикосновения, чужие вещи, животные и, особенно, дети. Но песчанки она не боялась. Чуяла в ней иную природу. Что толку от неё беречься? Если захочет, песчанка заберёт, как ни берегись. А если не судьба, можно хоть вываляться в тряпье с покойников.
У Собора толпились люди. Анна скользнула между ними невзрачной тенью, что твоя горожанка — взгляд опустила, одежда скромная, поступь несмелая. Только тяжёлые двери Собора отворились послушно и сразу — у акробатки сильные, хоть и тонкие руки.
Аглая стояла посреди пустого Собора. Высокая, холодная, в плаще, застёгнутом на все пуговицы, прямая и отстранённая. У Анны перехватило дыхание. Аглая не обернулась, прошла к столу, которого раньше в Соборе не было. Уселась за него что-то писать. Она всегда что-то писала — то ли распоряжения, то ли стихи, Анна не знала и не смела спросить. Она сделала шаг к Аглае, потом ещё и ещё. Та не поднимала головы. Заворожённая, как мышь перед змеёй, Анна медленно приближалась к той, что должна была её погубить. А та её не замечала.
Ей всегда приходилось постараться, чтобы Аглая её заметила.
Анна остановилась в пяти шагах от стола, не смела дальше двинуться. Она всхлипнула, испугалась, когда этот звук эхом прокатился под сводом, и только тут заметила, что у неё всё лицо в слезах. Опухло! Покраснело! Как предстать перед Аглаей в таком виде?..
Аглая наконец на неё посмотрела. Молча. От её холодного взгляда Анну обдало жаром.
— Прости меня, — пролепетала Анна. — Я так соскучилась по тебе, миленькая. Не гони меня, не отводи от меня своих глазок. Я пришла помочь тебе. Я тенью буду ходить по домам, я всё сделаю, что ты мне скажешь. Хочешь, я ради тебя убью кого-нибудь? Я могу! Возьму верёвку, проберусь ночью в спальню и задушу. А могу и голыми руками, если ты так скажешь. Что ты, не отворачивайся от меня, я же так…
Несвязный поток её слов прервала пощёчина. Лицо обожгло, как обжигало прежде. Дыхание перехватило, в низу живота сладко сжалось, а затем начал расслабляться узел, завязанный так давно.
Аглая не сказала Анне ни слова. Больше не прикоснулась, не посмотрела. Но Анна летела домой, душа её пела, будто она снова вознеслась под купол. Надо только придумать, чем её привлечь. Надо подарить ей то, что не подарит никто другой. Зачем она предлагала убить? Так глупо. Убийц у неё хватает. Она инквизитор, в её распоряжении правительственные силы и неограниченные полномочия. Но и Анна не так проста. Она захихикала. В её арсенале найдётся кое-что, чего не сыщется и у инквизитора.
Когда пошли слухи, будто бы Аглая Лилич собирается бежать из города вместе с Артемием Бурахом, Анна пришла в ужас, что может опоздать. Но это был полезный ужас. Он не парализовал её, напротив, придал решимости. Анна отбросила коробки, кучей сваленные в углу самой тёмной из комнат. Из самой нижней она вытащила несколько предметов, которые использовала только один раз, а затем спрятала и больше не смела на них смотреть. Только в кошмарах ей иногда мерещилось, что кто-то их нашёл и отдал Анну под суд. Посмотрев на них, убедившись, что они не истлели от времени, Анна прижала коробку к груди и побежала в Собор, как была, босиком и с размазанным гримом. Больше она не боялась, что её узнают. Не боялась выронить коробку и разметать по мостовой свою тайну. Ей важно было только одно, хоть на несколько мгновений получить то, что не мог дать Анне никто другой, кроме Аглаи.
— Я знаю, тебе грозит плаха. Это из-за меня? Ты не должна была тогда со мной… Нет, я молчу, молчу, не смею ни о чём говорить. Я подчинилась тебе, я сделала, как ты мне сказала. Я исчезла. А теперь исчезнешь ты. Ты же этого хочешь? Исчезнуть, чтобы никто никогда тебя не нашёл, чтобы на всём белом свете одна только Анна знала, где ты. Я научу, как это сделать. Я подарю тебе свой секрет. Это совсем просто. Получилось даже у меня. Смотри, в этой коробке… — Анна показала Аглае то, что принесла, и объяснила, как это использовать. — Ты найдёшь кого-нибудь и околдуешь, ты это умеешь. Выберешь кого угодно. Хоть этого, Потрошителя. Он сделает для тебя что угодно, соблазни его, и когда он потеряет себя в твоих объятиях… Укради тогда его лицо, укради его силу — и будь свободна. За ним не станут охотиться Власти, никому нет до него дела.
Она говорила без эмоций, без красивостей, так, как нравилось Аглае. И Аглая наградила её тем, что слушала. Сердце Анны трепетало, она не смела поднять глаз, она сжимала бёдра, распаляя огонь, который занялся от снисходительных кивков Аглаи.
— Приходи к Управе завтра утром. Я приготовлю для тебя награду.
— Аглая… Родная моя, миленькая… Мне не нужно никакой награды, самая сладкая награда для меня — это помочь тебе.
Аглая сжала подбородок Анны и заставила поднять голову. Её рука была затянута в замшевую перчатку. Если бы не это, если бы Анна почувствовала кожу Аглаи, то сгорела бы прямо здесь, посреди Собора, под куполом, где качался маятник, как цирковая трапеция.
— Завтра утром, возле Управы.
Это были последние слова, которые Анна услышала от Аглаи. Она не помнила дороги до дома, её мысли полнились картинами того, как Аглая убедится в полезности Анны и наградит её, даст ей то, без чего жизнь не мила. Анна представляла, как рука в замшевой перчатке стискивает её подбородок, как скользит по шее, до боли сдавливает грудь, хлещет по бёдрам и сжимает набухшие от вожделения складки.
Всё случилось в предрассветный час под окнами Управы. Анна плыла, отдаваясь воле Аглаи, раскачивалась всё сильнее, будто летала под куполом, и с каждым толчком приближалась к тому, чтобы совершить полный круг, взлететь на такую высоту, куда давно не поднималась. Но вместо того, чтобы взлететь, она упала — трос порвался, купол рухнул, на арене разверзлась бездна и поглотила Анну. Перед тем, как сгинуть, она открыла глаза, чтобы в самый последний раз посмотреть на Аглаю. Но вместо неё перед Анной была другая девушка. Та, которой давно уже не было на свете, та, у которой Анна когда-то украла золотые волосы, и певучий голос, и красивое лицо.
Эта другая девушка приставила револьвер к правому виску Анны и выстрелила.

***
Раньше в Вербах жила совсем другая девушка. Мор каждого изменил, но сильнее всего — Анну. Теперь она живёт тихой жизнью, забыла цирковые выкрутасы. Её видят редко, а когда видят, обходят стороной. Что-то цепкое и тяжёлое появилось в её взгляде.
Прежним осталось одно. Она по-прежнему боится детей и ненавидит их.