1.
На блеклом песке бледное тело терялось, но Ино заметила его сразу.
Оно лежало ничком. Вода наплывала в такт дыханию моря, то отступала, так что прикасалось лишь к ступням, то поднималась, просачиваясь между истощенных бедер. Короткие встопорщенные волосы успели высохнуть, но руки распластались в стороны, слабые и безвольные. Ино показалось, что перед ней труп.
С тоской и неохотой Ино приблизилась и аккуратно его перевернула. Ей открылось лицо с ввалившимися щеками, шелушащейся кожей, бесцветными губами. Виски были выскоблены, на них вспухли красные круги, будто ожоги. Груди свисали пустыми мешочками, к впалому животу прилип песок.
Надо было отнести тело в подвал, чтобы больше его не видеть. Оставалось собраться с духом, чтобы открыть двери, которые она избегала открывать. Но когда Ино подняла тело на руки, она заметила, что прижатая к ее груди грудь едва заметно, но поднимается в такт слабому дыханию.
Ино узнала под маской мук и истощения лицо, которое когда-то любила.
Она отнесла Ани на первый этаж маяка, откуда начиналась винтовая лестница из двухсот ступеней. В противоположной от двери стороне, под лестницей, смятой кучей лежало несколько одеял. Ино опустила на них Ани и села рядом. Теперь она смотрела на нее жадно, впитывая все, что с ней случилось за время разлуки.
Когда они были вместе, Ани была красива. Все Сестры были красивыми — молодыми, безупречными, как мечтания. Ани всегда казалась сосредоточенной; взгляд ее блестел, а руки то и дело взлетали к затылку, чтобы взъерошить волосы. Она всегда была худой, но худобой молодой девушки, еще не успевшей войти в полную зрелость, — гладкой, подтянутой, упругой. Здоровой.
«Мне страшно», — подумала Ино. Страшно, что с ней стало. Или это должен быть не страх? Досада, отчаяние… Оно должно сжимать сердце и не давать вдохнуть полной грудью.
Все то время, что Ино провела на маяке, она не могла вдохнуть полной грудью.
Ино укутала Ани, уложила ее голову так, чтобы не затекла шея. Не в силах отойти от нее, Ино все бестолково поправляла одеяла, пока не одернула себя и не поднялась на ноги. Ей предстояло восхождение на вершину маяка.
Двести ступеней по винтовой лестнице. Кружилась голова, в глазах рябило от бесконечного повтора одной и той же картины, стены сдавливали, ступни зябли от холодного камня. Когда-то после таких подъемов начинали ныть икры, но в конце концов Ино привыкла.
Поддерживать свет маяка — ее долг.
Наконец она поднялась на последнюю ступеньку и, откинув люк, выбралась на площадку. Маяк горел тускло, мерцал, будто на ветру, хотя ветра тут никогда не было. Ино не хотелось прикасаться к нему, не хотелось делиться с ним своим Цветом и своей жизнью, но выбора у нее не было. Она положила ладони на края каменной чаши. Свет в ней вспыхнул, будто костер, в который подбросили дрова. Руки Ино сковало холодом. Но она не отнимала их, пока пламя не успокоилось и не стало гореть ярче, чем прежде.
Все равно недостаточно ярко.
Ино постояла, глядя на то, как лучи преломляются и преумножаются в системе зеркал.
Предстоял долгий путь вниз. Хоть и легче, чем подъем, он грозил измучить не меньше, потому что Ино отдала пламени часть своего Цвета. Не желая приступать к трудному спуску, она подошла к краю и взглянула вниз.
Перил здесь не было, стоило шагнуть — и Ино полетела бы вниз, на свой крохотный островок. Отсюда он казался таким маленьким, что она бы не удивилась, если бы, сорвавшись, не упала на камни, а нырнула в море. Оно охватывало остров со всех сторон, но густой туман мешал рассмотреть горизонт. Ино и ее маяк застыли посреди серого ничто.
Вздохнув, Ино стала спускаться, поджимая от холода пальцы на ногах. В последнее время ей казалось, что ее маяк стал светить тусклее. Изменения едва можно было заметить, будто каждый раз он терял совсем чуть-чуть своей силы. Как Ино ни старалась, она не могла отчетливо зафиксировать отличия. Потому оставалась надежда, что светит он по-прежнему, а тревожится она зря.
Спустившись, она подняла голову, чтобы проверить это впечатление. Нет, сегодня он горел ярче, это несомненно: его отблески ложились яркими мазками на песок у кромки воды, а вчера они были там едва заметны.
Послышался едва заметный плеск, вскоре к нему прибавился нежный стрекот. Ино почти улыбнулась и, подойдя к самой воде, стала ждать гостей.
Они приходили каждый раз, когда она спускалась с маяка. Но сегодня их пришло больше. Круглые, шустрые, они любопытно тыкались в руки Ино, отшатываясь, стоило ей сделать слишком резкое движение, но тут же возвращаясь снова.
Светлячки. До того, как волны принесли Ани, они были единственными гостями Ино.
Они льнули к ее ладоням, тыкались в них лоснящимися упругими боками. После маяка кожу еще саднило, прикосновения вызывали боль. Скользя по ее рукам хоботками, светлячки подбирали капли ее Цвета.
Пусть. Это совсем крохи, но это плата за то, чтобы прикоснуться к другим созданиям.
Ино готова была за это платить.
Их суета казалась милой. Из-за округлой формы и тихого писка в них чудилось что-то детское. Ино приятно было что-то им дать, сделать их сильнее и счастливее.
Хоть для чего-то она еще могла сгодиться.
Сегодня светлячков пришло больше обычного и впивались в Ино они более жадно, так что в конце концов она стала их отпихивать, когда почувствовала, что голова зазвенела от голода. Они что-то поняли, убрали хоботки, но еще вились некоторое время вокруг, толкались боками в ее тело, ласкаясь. Ино подняла голову. Да, маяк светил ярче, видно его было издалека, и на его свет слетелось больше светлячков. Они ждали в сером тумане, когда загорится свет, и летели к нему, чтобы поесть.
Ино иногда думала, кто еще прячется в тумане, кто еще может приплыть, если свет станет еще ярче. Слабая, она села на песок. Ей никогда не хватит сил, чтобы это узнать.
Когда она вернулась к своему убежищу, то не нашла там Ани. Одеяла были раскиданы в разные стороны, как Ино никогда их не раскидывала.
Ани ушла. У Ино заныло в горле, когда она поняла, куда именно.
Остров был маленьким, на нем не было ничего, кроме маяка. И подвала под ним.
Ино туда не спускалась и обходила его по дуге, чтобы не ступать на люк и не ощущать пустоты под ним. Вниз тоже вела винтовая лестница, только ступеней там было не двести, а намного больше, но сколько, Ино не знала, потому что никогда не спускалась до самого дна.
До дна не дошла и Ани, хотя и спустилась ниже, чем Ино в самый первый и единственный раз, когда Ино еще не знала, что это за подвал, и потому бесстрашно стала его исследовать.
Ани сидела на одной из ступенек, ничем не отличающейся от всех остальных. Она обхватила себя руками, сгорбилась, опустила голову и монотонно раскачивалась.
Ино села рядом. Ступеньки были такими узкими, что ей пришлось прижаться боком к Ани. У нее была шершавая холодная кожа.
Ани подняла голову, но посмотрела не в глаза Ино, не на ее лицо, а на горло, и выше поднимать взгляд не стала.
Ино молчала, ей не приходило в голову, что можно заговорить. Но Ани подняла палец ко рту и шевельнула высохшими губами в беззвучном:
— Ш-ш-ш.
В ответ на ее жест из невидимой глубины поднялся тихий шепот, многократно отраженный от каменных стен. Ино задрожала. Она не хотела прислушиваться к словам, не хотела их разбирать. Ее сковало ужасом, стены охватили ее и, холодные, выпили из нее последние крохи тепла, обесцветили, оставили пустой оболочкой. Ее сдавило тупой ноющей болью, она застонала бы, но и на это не хватило воли.
Шепот становился все громче, отчаяннее, к первому голосу присоединился другой и третий, и вот уже снизу молил о пощаде целый хор, стенал разноголосицей, как стая призраков, тянущих холодные руки к одинокой свече.
Шепот разом смолк. Воцарилась тишина. Ино сковал паралич, Ани раскачивалась все быстрее. А затем из глубины поднялся гул, сперва едва слышный. Затем задрожали стены, и по мере того, как нарастала их вибрация, гул превращался в оглушительный грохот. Цепляясь окоченелыми пальцами за стены, Ино заставила себя встать, а затем подняла Ани. Та не могла стоять прямо, будто у нее были переломаны и затем неправильно срослись кости, она хромала, пока Ино, обхватив ее за талию, тянула ее вверх. У Ино дрожали ноги, она боялась оступиться. Место у стены, где ступеньки были широкими, заняла Ани, Ино приходилось ступать в узком месте, и ее стопы не помещались на камнях целиком.
Когда-то Ино пришла бы в ужас. У нее перехватило бы дыхание, она металась бы, как вспугнутый светлячок. Сейчас это было ей недоступно. Снизу подбиралось неведомое, а она все равно двигалась в полусне, как через толщу воды. Рассудок ее понимал, что им грозит опасность, но она ее почти не чувствовала, почти не боялась. Между ней и внешним миром колыхалась невидимая вуаль, не позволяя ничему по-настоящему ее побеспокоить.
Летаргия.
Только разум не дал присесть на ступенях и оставить безнадежную задачу вывести Ани наверх. Но шаг за шагом, мучительно медленно они все-таки выбрались к подножию маяка.
Ани опустилась на землю, обхватила себя руками и забормотала что-то себе под нос. Ино к ней не прислушивалась. Она смотрела на море.
Оно пенилось — вдалеке, в гуще тумана. Ино устало щурилась, чтобы рассмотреть, что за громада там поднимается, а затем плюхается обратно, вздымая столб брызг. Громада увеличивалась в размерах — приближалась.
Ино заметила, что прикрывает рукой горло и осторожно потирает его. Кожа под пальцами бугрилась грубыми узловатыми шрамами, словно перевитыми канатами.
Она отдернула руку, как от раскаленной жаровни.
Когда она перевела дух и снова подняла глаза к морю, то увидела, как сквозь туман проступают очертания огромного дирижабля. Он двигался к маяку прямым курсом. Его нос указывал немного вверх, над головой Ино — туда, где маяк еще горел ровным, хоть и довольно тусклым светом.
Смолкло бормотание Ани. Дирижабль становился все ближе, скоро заметен стал каждый трос, каждый клапан.
Ино мутило. Она никогда не видела этого дирижабля, не помнила тусклого оттенка синего, которым отливали его бока, — но отчего-то он казался ей знакомым, будто она видела его во сне… или… На этот раз она отдернула руку прежде, чем прижала ее к горлу.
Несколько мгновений — и дирижабль проплыл прямо над головой. Скрипели тросы, раскачивалась гондола, крохотная по сравнению с оболочкой, но достаточно вместительная, чтобы там расположилось с десяток человек. В ней что-то сияло, подсвечивало оболочку снизу. Но дно гондолы закрывало источник.
Ино снова отвела руку от своего горла.
Дирижабль замедлил ход, но пролетел дальше, едва не задев маяк, и остановился по другую сторону острова.
— Прими! — раздался приказ, и у берега с плеском упал конец троса. — Привяжи куда-нибудь, да покрепче.
Ино еще моргала, когда Ани вскочила и неуклюже, на слабых ногах двинулась к тросу. Ее сил недоставало, чтобы сдвинуть дирижабль с места, казалось, ее шатают даже слабые морские волны. Надо было ей помочь. Только куда его привязать? Маяк, вот и все, что было на острове. Ни дерева, ни камня, только высокая башня, вершина которой казалась мутной из-за тумана. Но у него была крепкая дверь с основательными петлями. Туда Ино и намотала трос, просунув его в щель между дверью и косяком.
За спиной раздался громкий всплеск, дирижабль покачнулся, так что на мгновение трос ослаб, а затем натянулся будто струна. Ино обернулась вовремя, чтобы увидеть, как из волн выныривает голова, облепленная короткими мокрыми волосами.
Ани прежде тоже появилась из воды, только она была без сознания, будто мертвая. Этой же гостье Ино позавидовала. Она двинулась к берегу энергичными гребками, а выбравшись на песок, поспешила к маяку. Без слов она размотала трос и привязала дирижабль заново. Она знала, что делает, ее умение сквозило в каждом движении. Ее узел вышел небольшим и аккуратным. И уж куда более надежным, чем тот, что завязала Ино.
Ино узнала Эли, молодую Сестру, с которой и успела-то поговорить всего пару раз. Вспомнила ее чертежи, ее мечту построить корабль и на нем улететь, уплыть, покинуть место, которое грозило загубить их всех. За время, которое Ино успела провести на маяке, мысли об Эли не посещали её ни разу — а ведь она была здесь уже долго, так долго, что от прежней жизни в памяти остались только поблекшие отрывки и фрагменты остались только отрывочные поблекшие воспоминания. Она смотрела на дирижабль и не могла понять, насколько сильно отличается он от чертежей, которые показывала ей Эли. Была ли предусмотрена носовая фигура? Ино не могла ее вспомнить, а сейчас под брюхом дирижабля, у самой гондолы, красовалась фигура женщины с развевающимися красными волосами, и в них переливался свет из гондолы. Лицо женщины казалось почти черным, так тускло светил маяк по сравнению с тем источником света, что находился в гондоле.
— У меня есть веревочная лестница, но она зацепилась за борт, — сказала Эли.
Она отступила на шаг, чуть присела, как кошка перед прыжком, а затем схватилась за трос и полезла по нему обратно на дирижабль. Трос прогибался под ее весом, дирижабль дергался и покачивался всякий раз, когда Эли подтягивалась выше. Но ее ничего не смущало, она уверенно вцеплялась пальцами рук и ног. Ино заметила, что талия Эли была обвязана веревкой, на которой болтался небольшой мешок и за которой крепился нож. Из всех Сестер Эли была самая деятельная, кто-то прозвал ее мастерицей. Она не только построила и вывела из Промежутка дирижабль, она единственная придумала, как носить с собой необходимые вещи.
Наконец Эли забралась в гондолу. Прошло несколько минут, и вниз упала, качнувшись, веревочная лестница.
— Принимай гостей, хозяйка!
Вместо того, чтобы дальше наблюдать за дирижаблем, Ино обернулась к Ани — каким-то чутьем поняла, что той сейчас особенно трудно. Ани, приоткрыв рот, смотрела вверх. Она обхватывала себя за плечи и казалась еще более уязвимой, чем когда сидела, раскачиваясь и бормоча.
Прежде, еще до всего, Ани тоже часто погружалась в себя — когда ей в голову приходила очередная сложная мысль. Прежде ей тоже иногда приходилось подсказывать, чтобы вернулась из своих высоких сфер.
Прежде это никогда не пугало. Напротив, в такие минуты Ино чувствовала себя особенно нужной и потому особенно сильно любила Ани.
— Давай сядем, — шепнула ей Ино и мягко обняла одной рукой. Та повиновалась, как повиновалась всегда. Ино решила увести ее подальше, не раздумывая, отчего хочется спрятать ее от чужих глаз.
Ани кивнула и пошла было вперед, но стоило сделать несколько шагов, как она вдруг остановилась, опустилась на песок и снова скорчилась, свесив голову. Только что не бормотала.
— Что же ты, не рада? — снова крикнула сверху Эли.
Ино поймала ее взгляд и покачала головой: ей не хотелось кричать, сидя так близко к Ани. Ино была отчего-то уверена, что та испугается громкого звука.
— До чего же вы тут дошли! Ничего, все образуется. Теперь я вас нашла, теперь все будет по-другому. Вы проснетесь. Мы еще полетаем все вместе, вот увидите.
Больше Эли ничего не говорила, и Ино перестала обращать на нее внимание. Она не подняла головы, когда снова заскрипел трос и зашевелилась махина дирижабля, когда донеслись новые голоса — тихий несмелый шелест, похожий на тот, что поднимался из шахты под маяком.
Свет стал ярче, забегал из стороны в сторону — пока Эли спускалась по веревочной лестнице. Вокруг Ино и Ани плясали черные тени, Ани перестала раскачиваться и замерла, сжавшись в комок.
Ино слышала, как приближалась Эли, видела по теням, что та несла источник света с собой, но все равно подскочила, когда над ухом раздалось:
— Это твое.
Эли протягивала Ино Сердце. Маленькое, но очень тяжелое — Эли пришлось держать его обеими руками.
— Не узнаешь?
Оно светилось так ярко, что слепило глаза, и Ино почти не узнавала свои Цвета — они почти превращались в белый. Она щурилась, глаза слезились, но она не отводила взгляда.
— Сестра, да ты совсем впала в летаргию. Никуда это не годится. Держи, давай же. Как ты можешь медлить?
Ино протянула руку, но не посмела коснуться. Ино так давно не вспоминала, каково это, когда в твоем теле бьется настоящее живое Сердце, дарит силу и желание что-то делать. Она помнила только смутно, но эти неясные картины полнились болью и жгучей ненавистью, а не чем-то другим.
— Тогда дай, я сделаю. Будет больно, предупреждаю. Но эту цену заплатить стоит. Ты не пожалеешь.
Если бы Ино не жила как в полусне, если бы все ее чувства не были бы замедлены, она бы отказалась. Но пока она прислушивалась к себе, пока только начинала понимать, что слишком боится того, что принесет ей соединение с ее живым сердцем, Эли уже опустила сердце на песок и выхватила нож. Было еще одно мгновение, когда Эли смотрела ей в глаза перед тем, как взрезать плоть, но Ино не сказала ничего. Ее парализовал страх.
А затем Эли схватила ее за волосы, запрокинула голову и одним аккуратным движением полоснула по основанию шеи.
Раскрытая, Ино дрожала от холода, слабости и страха, пока Эли поднимала сердце и бережно отряхивала его от песчинок.
— Теперь держись.
Боль пришла в тот миг, когда сердце коснулось раскрытой плоти. Горячее, пульсирующее, оно обжигало и пронзало разрядами все тело. Ино не в силах была это выносить, и сознание оставило ее.

2.
Ино пришла в себя на скомканных одеялах. Вскрикнув, она села. Колотилось Сердце, она дышала часто, будто за ней кто-то гнался. Она схватила себя за горло — шрамов не было, кожа снова стала гладкой. Как когда-то давно, когда они с Ани еще не знали, что ждет тех, кто нарушает табу.
Ей больше не было холодно, больше не казалось, что каждое движение дается через силу. Только голод не исчез, наоборот, стал мучительным. Она вскочила на ноги и отправилась на поиски того, что могло бы его утолить.
Сколько она спала? Казалось, несколько часов. Но теперь ее маленький остров было не узнать. Он вырос, линия прибоя отодвинулась. Маяк возвышался по-прежнему, но все, что вокруг, полностью изменилось. У его подножья разлилось озеро с ажурными мостиками и беседками. В туман уходил длинный деревянный мост, к дальнему концу которого был пришвартован дирижабль. Из-под земли доносились удары тяжелого молота. В сером небе появился просвет, через который смотрела луна.
Не требовалось заглядывать в каждый уголок своего острова, ясно было и без того: Эли подняла на своем дирижабле каждую из Сестер, и теперь у них один, общий на всех Покой.
Первым делом Ино проверила, что дирижабль привязан крепко. Эли всегда была надежной, не подвела и на этот раз. Узел не распутается сам собой. Удовлетворенно кивнув, Ино поспешила на берег. Отвлекаться на болтовню Сестер не хотелось, достаточно было знать, что они в безопасности. Хотя бы относительной. По сравнению с Промежутком. А вот поесть было необходимо. Голод начинал жечь изнутри, в голове звенело. Но все равно это лучше, чем летаргия. Тогда не было мучений, но не было и желания что-то предпринять.
Маяк светился ярче обычного, но теперь другими цветами: пурпуром и янтарем. Значит, на охоту вышла Айя. Прищурившись, Ино различила ее силуэт, черный на фоне горящего маяка. На ее Цвета летели светлячки, и внизу их ловили в сети остальные.
Ани среди них не было.
Не привлекая к себе внимания, Ино подошла к ним, выпутала из сети одного из светляков и присосалась, выпивая Цвет. «Прости, друг». Ино их не различала, но они прилетали к ней каждый день, скорее всего, и этот слизывал с ее ладоней остатки вымученных капель.
Настал его черед делиться.
Опустошив светлячка, Ино осторожно отпустила его в туман. Он несколько раз дернулся, будто поправлял помятые перья, и с ворчливым стрекотом полетел прочь. Вскоре к нему присоединились остальные. Где они найдут Цвет, чтобы снова наполниться?
Кто-то положил сзади руку на плечо.
— Поговорим? — прошептал голос Эли.
Ино кивнула, и пока остальные Сестры заканчивали трапезу и играли со светлячками, прежде чем их выпустить, они с Эли прошли по деревянному мосту и остановились у дирижабля.
— Остров надо защитить, — сказала Эли. — Маяк светит ярко. Сейчас приплыли светлячки, но это лишь первые из многих. Скоро придут другие гости.
Спорить Ино не стала, но спросила о своем:
— Как вы покинули Промежуток?
— Благодари беглянок, Эхо и Айю. Пока их Братья были в Кошмаре, они разорвали свои оковы и получили свободу двигаться где захотят. Как вы с Ани. Только они были умнее и осторожнее. Эхо нашла твое Сердце, Сердце прорыва, так она его назвала. Оно упало на дно Штольни. Айя его вытащила и принесла мне.
— А что же Братья? Смотрели и бездействовали?
— У Братьев была задача поважнее. — Эли усмехнулась. — В Промежуток упал дух, странный и немой. Все что-то искал, что-то пытался понять. Братья только о нем и волновались — как бы он не развратил нас. Даже беглянок ловили постольку-поскольку. Он нам помог. Без него мы бы не справились. У него тоже были амбиции, но он пожертвовал ими, чтобы мы спаслись. Он стал сильным, отправил в Кошмар не одного Брата. Пока они искали способ вернуться, пока остальные ловили его, я вложила в дирижабль твое Сердце и облетела все Покои. — Эли погрустнела. — Только одна Сестра выбрала остаться. Самая молодая, слепая, ты ее не знаешь. Она сказала, что останется с духом до конца. Я не знаю, как говорить, но, может, кто-то из
Сестер нашел бы для нее слова. Но Братья заметили наш побег. Выбора не оставалось. Пришлось взлетать без нее.
— Тебе больно думать о том, что ты ее оставила, — сказала Ино. — Она была твоим другом?
— Мы едва друг друга знали. Она родилась перед тем, как пришел дух. А после этого не было времени на задушевные разговоры.
— Это хорошо. Хорошо, что вы не были близки.
Рассказывая о Промежутке, Эли смотрела вдаль, в туман. Теперь она смотрела на Ино. У нее был хороший взгляд, прямой, открытый. Но под ним стало неуютно.
— Почему ты цела, а Ани… Ты поняла.
Не выдержав взгляда Эли, Ино опустила глаза.
— Что случилось после того, как вас истребили?
— Мы были в Кошмаре. И… — Она замолчала. Ей было что сказать. О том, как сильно отличается голод Промежутка от абсолютного, вечного голода Кошмара. О том, как отводил взгляд Монгольфьер и отказывался говорить с ней, как она ни просила. Как он не встал на ее защиту, но отказался и наказать, и ее отдали Яме. Самому Яме, рьяному адепту Канонического Откровения. Яме, уверенному в своей правоте. Ино привыкла, что Монгольфьер ей доверяет. А Яма слушал так же внимательно, но извращал каждое слово. Прикасаясь раскаленным металлом, он требовал отказаться от Мятежного Откровения, признать свою ошибку и принять наказание.
Он мучил ее недолго. Она изобразила, что полностью обессилела. Он оставил ее на время, чтобы переговорить с другими Братьями. Тогда Ино высвободилась из оков. Легкая, как все Сестры, она не могла удержаться в Кошмаре. Сама ее природа была чужда этому месту. Когда Яма вернулся, Ино уже всплыла из Кошмара и повисла в сером ничто. Она не могла припомнить, сколько дрейфовала, полусонная, пока не оказалась на мертвом маленьком острове. И не помнила, как появился на нем маяк. Наверное, так же, как появились сегодня озеро, кузня и луна. Природа Сестер сама собой преобразовывала серый туман, лепила из него Покои.
Ино должна была рассказать все это, но у нее сдавило горло. Образы мелькали перед глазами, и она покачала головой.
— Я освободилась сама, а ее оставила в Кошмаре.
— Ты ведь ее любила? — спросила Эли после паузы. Ее голос звучал напряженно.
Ино кивнула. Это было правдой.
— Это не мое дело, почему ты ее бросила. Но думаю, дело в твоем Сердце. Без него ты была не ты. Я не люблю предателей и не стану иметь с ними дела, но ты не предатель.
Эли протянула руку, и Ино пожала ее, скрепляя договор о дружбе и сотрудничестве.
— Болит? — спросила Эли.
Ино подняла руку к горлу, провела по снова гладкой коже.
— Нет. Будто ничего и не было, будто оно всегда было при мне.
— У тебя хорошее Сердце, сильное. Если бы не оно, нам бы всем пропасть в Промежутке. Спасибо тебе за него.
Ино вздрогнула.
— Как мы поднимемся выше? — спросила она.
— Выше?
— Да, еще выше.
— Это невозможно. Здесь нас не сковывают оковы, не терзают Братья. У нас есть Цвет, чтобы насытиться вдоволь.
— Ты же хотела рисовать. Хотела творить.
— Мой дирижабль не поднимется выше. Даже если мы отдадим все наши Сердца, ему не достанет топлива, чтобы подняться выше.
— Да, — усмехнулась Ино. — Плохой дирижабль и мало топлива. Поэтому ты и ждала, когда с кем-то другим заговорит Цвет, когда кто-то другой попробует совершить Прорыв и оставит свое Сердце, когда кто-то другой найдет его, когда кто-то другой отвлечет на себя внимание.
— Говоришь, я мало сделала? Мало отдала? Я отдала бы все, что у меня есть, чтобы поднять Сестер! Но у меня нет такого Сердца, как у тебя.
— Где Ани?
Эли скрестила руки на груди. Глядя исподлобья, она ответила:
— Под маяком, на ступенях. Иди, проси у нее прощения. Только не обвиняй ее, что мало сделала. Мне говори что хочешь, но если ты обидишь ее, я тебя не прощу.
Пустыми словами Эли не разбрасывалась. Не имела такой привычки. Ино задумалась. Нет, она больше не обидит Ани. Но что толку об этом говорить? Доказывать надо не словами, а делами.
Спускаясь по ступеням под маяком, Ино вспоминала, какой ужас прежде внушал черный провал внизу. Сейчас он не вызывал особенных шевелений в душе. Голова только закружилась от узкой винтовой лестницы. И ступни снова озябли, им было все равно, что Сердце вернулось.
На Ани она едва не наступила — та скорчилась у стены, чуть не сливаясь с ней. Она обхватила себя руками и раскачивалась — завела привычку после Кошмара.
Ино села рядом с ней, сперва на небольшом расстоянии, но скоро придвинулась, прикасаясь к ее теплому боку, и обвила рукой за плечи. Некоторое время они сидели молча, слушая, как снизу доносится рычание, гулкое, многократно отраженное, но едва слышное. Если бы не шахта с гладкими каменными стенами, из Промежутка не доносилось бы ни звука. Так же и маяк с помощью системы зеркал фокусировал луч света, и его становилось видно на огромном расстоянии.
— Недородки ворочаются, — негромко проговорила Ино. — Голодают, подъели весь Цвет, а новый без Сестер не приходит. Интересно, чуют, что весь Цвет — здесь?
Ани не вздрогнула. Недородки ее не пугали. Ино посмотрела на нее искоса и заметила, как Ани покачала головой. Она была здесь, ее Ани. Она не могла говорить, ее тело высохло и ослабло, но сама она оставалась внутри, как росток жизни внутри истощенного дерева. Интересно, она могла почуять, как бурлит в сердце Ино цвет? Ино чувствовала его каждый миг. Цвет обжигал, но не больно, как он обжигал бы Братьев. У Ино доставало сил, чтобы справиться с его энергией, не разрушаться от его касания, а становиться сильнее.
Ино взяла Ани за руку, бережно расправила сжатые в кулак пальцы и, поднеся к своему горлу, положила на него.
— Чувствуешь?
Ани кивнула. Тело плохо ей подчинялось, в Кошмаре об этом позаботились. Но она, унимая дрожь, провела по шее Ино, погладила ее плечи и спину, повернулась к ней и прижалась лицом. Ино обняла ее.
Держа ее в руках, она вспоминала, что было прежде. До Истребления.
Они любили друг друга недолго, несколько кратких циклов — после того, как им открылся Цвет, и до того, как Братья совершили Истребление, вырвали Сердце Ино и сбросили обеих в Кошмар. Свободные, оставившие позади оковы, они ласкали друг друга, и от их ласк Цвета преумножали друг друга. Они поглощали Лимфу друг друга, проращивали и тут же испускали Нервой. Но Цвет не растрачивался. Их тела и Сердца звучали в унисон, с каждым толчком пульса Цвета становилось все больше, на мертвой породе вокруг распускались ростки, в воздухе рождались светлячки, а скалы потрескивали, когда внутри них прорезались новые жилы.
Ани едва слышно выдохнула над самым ухом:
— ...ом… нишь? — Первые слова после Кошмара.
— Помню, Ани, помню все до последнего мгновения… Я так по тебе скучала.
Голодные светлячки жадно слизывали с рук Ино капли Цвета. Ани была еще голоднее. Порывисто вздохнув, она села Ино на колени, толкнула в плечи, чтобы та откинулась на ступеньки, и приникла к ее рту. Она дрожала всем высохшим, обесцвеченным телом. Ино гладила ее дряблую тонкую кожу, сжимала руки-палочки, целовала лицо, похожее на череп. Даже кости ее, казалось, истончились, страшно было их касаться, будто неловкое движение могло их переломить.
Под прикосновениями Ино кожа разглаживалась, к ней возвращалась упругость. Наливались силой мышцы. Ссохшееся Сердце как губка впитывало притекающий Цвет. Кости становились тверже.
Груди Ани висели двумя пустыми мешочками. Ино осторожно поймала их в ладони и принялась терпеливо массировать. Ани как на чудо смотрела, как они медленно наливаются соками, поднимаются. Сперва соски были расслабленными, но вот Ани прикусила губу, застонала, и соски заострились.
Цвет истекал у Ино из пор, подчиняясь ее желанию отдавать и жажде Ани. Ино почувствовала голод. Сперва она не обращала на него внимания, но когда Ани стала прежней, юной и прекрасной, голод стал невыносим. Больше не ощущая страсти, на одном чувстве долга, Ино просунула руку Ани между ног. Та приподнялась, жадно подалась навстречу. Она больше не была сухой и безжизненной, ее тело сочилось желанием и с готовностью открылось навстречу пальцам.
Отдавая себя без счета, Ино слабела. Когда Ани напряглась всем телом, когда у нее закатились глаза и она закусила губу, голод Ино достиг критической точки и — перевалил за нее, притупился. Еще не вернулась летаргия, но Ино подступила к ней слишком близко.
А затем Ани застонала в голос, стиснула своей плотью пальцы Ино, задвигала бедрами, чтобы продлить наслаждение, и тогда на Ино потоком обрушился Цвет — тот, что прорастила и преумножила Ани, и теперь отдавала Ино больше, отдавала больше, чем у нее забрала.
Снова стало как когда-то. Они не выпускали друг друга из объятий. Их стоны и вскрики эхом разносились по шахте. Каменные стены покрылись сияющим кружевом ростков.
— Остановись. — Ани высвободилась из ее объятий.
— Что?..
— Нужно подумать. Еще чуть-чуть, и я буду ни на что не способна. И ты, — она с усмешкой взглянула на Ино, — тоже.
Ани отстранилась и села рядом на ступеньке. Она переводила дыхание, запрокинув голову и запустив пальцы в короткие волосы. На ее висках по-прежнему краснели отметины — единственное свидетельство того, что она перенесла в Кошмаре.
Она всегда была умнее. Умела, даже всецело отдаваясь чему-то, не терять голову. В Промежутке им это не помогло, может быть, поможет сейчас.
— Эли сказала, что Братья нас здесь не найдут, — сказала Ино.
— Как жаль.
Им не нужно было тратить слова, чтобы объяснить смысл сказанного. Если бы Братья были угрозой, Эли нашла бы способ лететь дальше.
— Эли сказала, дирижабль выше не поднимется. У меня самое сильное Сердце, но не хватит и его.
Ани затихла, размышляя. Ино забеспокоилась:
— Ты же не думаешь собрать все наши Сердца?
— Если ни у кого из нас не останется Сердца, как мы сможем вернуть их себе?
Они снова замолчали. Сидеть рядом с Ани, снова живой, снова сильной, само по себе было наслаждением. Уходящая вниз шахта больше не пугала. Может быть, из-за ростков Цвета, может быть, из-за того, что снизу больше не доносился шепот Сестер из Промежутка.
— Ты говорила с Сестрами? — наконец спросила Ани.
— Только с Эли. Я не хотела их видеть, пока ты... — Ино беспомощно взмахнула рукой.
— Я кое-что помню. Пока ты спала, я сидела рядом с ними. Они говорили со мной, хоть я не могла им отвечать. Жалели, рассказывали. Знаешь, они… счастливы? Пожалуй, нет. Довольны.
Ино кивнула и, торопясь, перебила:
— Еще бы им не быть довольными. Здесь нет Братьев и нет оков. Теперь всегда можно достать Цвет. С летаргией покончено. Спокойное безболезненное существование, без страха и голода. Нам с тобой никогда не будет этого достаточно.
— Решать тебе. Способ есть. Его подсказал твой маяк… Но будет больно.
— Думаешь, я испугаюсь боли? После того, что тебе… — Не зная, как продолжить, Ино протянула руку к виску Ани — но прикоснуться не решилась.
Та грустно улыбнулась:
— А я боюсь. Помню и боюсь. А ты, может, на моем месте бы и не боялась.
Ино сжала зубы и вскочила, пока не успела засомневаться. Они отправились к Юне, в ее кузню.
Их обожгло раскаленным сухим воздухом. Пахло металлом и углем, вокруг летал пепел. Грохотали молоты. Юна склонилась над наковальней — крохотная худая фигурка. Ей никогда не хватило бы сил, чтобы поднимать в воздух молоты, но ее механизмы делали всю работу.
Она не слышала гостей, пока те не остановились у нее за спиной. Юна обернулась. Узнав Ино, свою госпожу, она метнулась к ней, схватила за руки, поцеловала поочередно каждую, не отрывая горящих глаз от лица Ино.
Когда Ани сказала, что нужно сделать, Юна заплакала. Плача, она погладила Ино горло, то место, где раньше был шрам, где сейчас билось невыносимое Сердце Прорыва.
Юне предстояла долгая, ювелирная работа. Ино и Ани ушли, чтобы ей не мешать — и чтобы побыть друг с другом, пока это еще возможно.
Впервые за все их существование им не надо было бояться и прятаться, не надо было спешить или страдать от голода. Они обе считали, что счастье здесь невозможно, и все-таки были счастливы — потому что знали о том, как краток срок, оставшийся им.
Это было последнее время, когда Ино чувствовала что-то кроме боли. Они не виделись ни с кем, не показывались никому на глаза, проводили время в шахте и говорили, говорили, обнимая друг друга и целуя. Они больше не ласкали друг друга, чтобы раньше времени не переступить черту, за которой не будет возврата. Только один раз Ино не сдержалась. Отдаваясь Ани, она целовала ее виски, своими поцелуями стирая последние следы Кошмара.
А потом их нашла Юна и сказала, что зеркала готовы.
Они снова спустились в кузню. Теперь грохот молотов звучал как похоронный марш. Перед плавильней сверкала, преломляя лучи, хрустальная клетка. Ино молча смотрела на нее, пока Юна объясняла Ани, как она работает. Ино слушала, но смысл от нее ускользал. Ей было страшно, как никогда прежде.
Когда Юна достала нож, Ино без колебаний легла на пол у кузни и закрыла глаза.
Дальнейшее осталось в памяти разными оттенками боли, которая непрерывно нарастала, и стоило Ино подумать, что сильнее мучиться невозможно, как она тут же понимала, что ошиблась.
...Спустя вечность она шевельнулась, оперлась локтями о пол и поднялась. Ноги дрожали. Она потрогала горло — его снова пересекал грубый шрам. Грудь распирало что-то чуждое и острое, резало ее плоть.
— Станет легче, — прошептала Юна. — Тело приладится, прогнется под выступы, заполнит впадины, будет не так больно.
Ино кивнула и на нетвердых ногах пошла прочь. Ани поддерживала ее под правую руку, Юна под левую.
— Скажи мне, Ани. Когда ты была там… Внизу. Скажи. Это больнее, чем Истребление?
— Во сто крат.
— Да. Во сто крат, — согласилась Ино.
Юна довела их до маяка и оставила. В шахту они спустились вдвоем.
На этот раз в их ласках не было желания. Отчаяние, гордость, невозможность отступить — вот что заставляло их устремиться друг навстречу другу. Впервые Ино тяжелее было принимать, а не отдавать. Цвет истекал из нее как прежде, без сопротивления. Но теперь Сердце вбирало в себя Цвет, который отдавала Ани, с болью. И каким же огромным оно стало! Бездонным. Юна говорила о системе зеркал, о новом пространстве, созданном в пересечении их отражений. Ради этого пространства, ради нового вместилища для Цвета Ино на это и пошла. И теперь они вместе с Ани наполняли его. Наполняли со стонами и слезами. То, что раньше дарило наивысшее счастье, теперь мучило Ино. Оттого плакала и Ани, хотя сама не чувствовала боли.
Это продолжалось долго. Когда-то, в Промежутке, их ласки прервали Братья. В прошлый раз они остановились сами. В этот раз им не помешал никто.
Они остановились, почувствовав, что стали сильны как никогда. Они наполнились Цветом до предела — достигли невыносимого состояния, Тургора. Новое Сердце Ино распирало от Цвета, от готовности к подвигу.
Теперь Цвет жег ее плоть. Так ли он жег плоть Братьев? Не для того ли, чтобы избежать этой боли, они делали в своих телах емкости для Цвета?
Этот путь для Ино заказан. Она не будет хранить Цвет. Она потратит его, чтобы совершить свой последний Прорыв.

3.
Ино лежала, опустив голову Ани на колени. Скрипели тросы, наверху покачивалась огромная оболочка, и вместе с ней раскачивалась гондола. Глаза слепило от яркого света. Его испускало Сердце. Яркое само по себе, его усиливала система зеркал. Все как обещала Юна.
Снова Ино находилась в полудреме. Она лениво следила за тем, как светится ее Сердце. За время пути оно потускнело. Заметно, но пока его хватало, чтобы дирижабль двигался дальше.
В руках Ино держала светлячка. Теплый, гладкий, он прижимался к ее груди, время от времени поворачивался и что-то стрекотал. Ани перебирала ее волосы, шептала слова утешения, обещала что-то.
Ино не хотела видеть никого. Ей неохота было вслушиваться, голоса остальных Сестер слились в надоедливый гул, прикосновения к волосам утомляли. Она чувствовала, как полнятся Цветом Сердца остальных Сестер, как их жилы наполнены силой, как она пульсирует, у каждого своя. Этому можно было бы, кажется, позавидовать, но Ино стала слишком вялой, и ее не хватало даже на это. Все, что она могла, — это не отводить глаз от своего сияющего Сердца, которое сообщало дирижаблю тягу.
Она не смогла бы сказать, сколько продолжалось это путешествие. Эли высматривала вверху новые земли, раз за разом повторяла: «Ничего нет», и эти слова звучали тем тревожнее, чем тусклее светило Сердце. Наконец в нем осталось совсем мало Цвета. Он горел слабо, как лучинка. Дирижабль замедлился. Они едва двигались сквозь серый туман.
Ино еще смотрела на Сердце, но вот-вот готова была сдаться и закрыть глаза.
— Земля! — закричала Эли.
По гондоле разнесся облегченный вздох Сестер, кто-то закричал от радости, кто-то захлопал в ладоши.
Ино не стала ждать, когда дирижабль причалит, когда ее Сердце потухнет. Она перевернулась на другой бок, соскользнула с колен Ани и, обхватив светлячка обеими руками, уснула.