Она никогда не курила, но сейчас, глядя на часы, отсчитывающие последние минуты перед пресс-конференцией, ощутила вялое и смазанное желание сунуть в рот сигарету. В карманах обычно валялись карамельки и жвачка, но этот день был вдвойне паскудным: начальство решило, что привычные костюмы О'Шейн «не отличаются аккуратностью». В таком положении, как заявили ей, важна каждая деталь.

Каждая... Какая разница? Все будут наслаждаться душевным стриптизом и ждать соплей и слёз, и никому не будет дела до степени отутюженности её воротничка. Если бы О'Шейн решала что-то сама, то вышла бы под камеры в джинсах и растянутом свитере. Всё равно она в жопе.

— Они ждут, — сообщила Хлоя, заглядывая в комнату, но не решаясь зайти. Лицо О'Шейн, отражающееся в зеркале, блестело от пота. — Вы как, мэм?

— Погано. Хлоя, — обернулась к ней заместительница генеральной прокурорки, — сделай одолжение? Нет, два.

Девушка кивнула.

— Принеси мою водолазку.

— А стоит?..

— От рубашки у меня зуд, а если я буду чесаться и дальше, то растеряю весь настрой.

— Ну... хорошо, — в мыслях прощаясь с жизнью, не иначе, кивнула Хлоя. — Что ещё? Воды?

— Не стоит, иначе я превращусь в фонтан. Скажи, как твоя фамилия?

— Танз, мэм.

О'Шейн поднялась, растирая колени, а заодно избавляя ладони от излишков влаги, и протянула руку своей маленькой верной помощнице.

— Было приятно работать с тобой, Хлоя Танз. Дуй за водолазкой.



Щурясь, она пригляделась к пришедшим, приметив несколько знакомых рож, и впервые осознала, какую огромную работу проделали люди миз Маршалл. Журналистов было куда меньше, чем заслуживал этот скандал.

О'Шейн тронула микрофон.

— Благодарю вас, что нашли время.

Она наклонилась, убирая за ухо выбившиеся из сложной причёски волосы, выдохнула в сторону и кивнула самой себе.

— Позвольте мне не тратить его ещё больше и сразу перейти к сути. Если у вас будут вопросы, я готова на них ответить после моего монолога: я прежде почти не выступала на публике и чувствую себя неловко. Признаться, — облокотилась она на край стола, — именно поэтому я провела выпускные в одиночестве. Для близких знакомств нужно иметь хорошо подвешенный язык и обаяние. Да, — согласилась О'Шейн, не слишком вслушиваясь в комментарии из зала, — это говорит не в мою пользу. Однако я, как и министресса Биквин, выступала за отклонение закона, ограниченно легализующего проституцию, и делала это по причине политических, этических и личных взглядов, сформированных болью и опытом. Несмотря на убедительность представленного вам видео, я не могла ни купить тех проституированных мужчин...

— Тех?

О'Шейн качнулась назад, поверх микрофона и стакана с водой глядя на падальщиков с камерами. Её вдруг окатило полным спокойствием: позади, у одного из выходов, стояла азиатка в точно такой же водолазке, скрывающей обвившие шею татуировки, неподобающие правительнице едва-едва отвоёванной страны.

Было плохо видно из-за вспышек и слишком яркого для усталых глаз света, но О'Шейн поняла, что ей улыбаются.

— И тех, и любых других, как не могла провести с ними ночь, — решительно обрубила она. — Я лесбиянка.

— «Ньюсдей». Миз О'Шейн, это уловка? — бросил выбранный ею журналист. Женщина растянула губы в ещё вежливой, но неприкрыто хищной ухмылке:

— Вы всё равно станете рыться в моём лесбийском грязном белье. Я никогда не скрывала ориентации. Вы?

— «Вашингтон Пост», мэм. Вы не состоите в браке из-за гомофобных законов?

— Нет. Я ношу траур.

— Кто эта женщина?

— Неуместный вопрос.



— Вы хорошо держались.

— Благодарю, мадам. Хлоя, садись, здесь хватает места.

Девушка, дёрнув краем рта вверх, опустилась на свободный стул, огляделась и цепко схватила ближайшее пирожное. Госпожа правительница поглядела на неё с некоторой долей умиления, госпожа заместительница министрессы — не посмотрела вообще. О'Шейн подташнивало.

— У вас все шансы стать любимицей публики: безвинно оскорблённая феминная красавица, скорбящая по погибшей невесте — прекрасный образ.

— Я не феминная, — проворчала под нос О'Шейн, завистливо глядя, как дамы, не страдая слабостью желудка, перебивают стресс ударной дозой сахара. Лучше так, чем выть в сортире, царапая лицо и задыхаясь от безысходности. — Я обычная.

Та-о отвлеклась от пончика, убирая салфеткой остатки помады, перемешавшейся с липкой пудрой. Змеиные глаза, подведённые броской бирюзой, сощурились.

— Напрасно. Это политика, миз О'Шейн, вам нужно научиться играть. Иначе в следующий раз они одарят вас видео с проститутками правильного пола.