Нью-Йорк.
Где-то в начале девяностых.

— Пожалуйста, — тихо-тихо произнесла Лиза, глядя на смятое в кулаке приглашение, — скажи, что ты не пойдёшь.

Разумеется, Джованни заржала как лошадь, учуявшая волю, и замотала головой. Разумеется, уговоры не подействовали.

— Да будет тебе, — отсмеявшись и только продолжая болтать лохматой башкой, приговаривала она, раскладывая по тарелкам салат, гарнир и куриные ножки. — Времени ещё море, успеем побыть вместе — корпоративы же не длятся месяцами, а? Разве что я упьюсь, побуяню и попаду за решётку... но это же будет наша решётка и ты сможешь ко мне приходить. Навещать, — опустился ниже её голос, а ресницы, как она, должно быть, думала, кокетливо задрожали.

— Я многое понимаю, но не это, — сухо отозвалась Лиза, через голову стягивая витки мишуры и растирая шею. Щёлкнул чайник.

— Ханжа.

— Потому что там везде камеры.

Быстро подняв взгляд и тут же уставившись на пустую миску, Джованни поморщилась. И правда. Неловко получилось.

Она взяла пакетик с сухариками, надорвала, зачем-то помяла упаковку, дохнувшую якобы грибами и беконом, и в тысячный раз качнула головой:

— М-да. Если хочешь, то я даже сидр пить не буду. Или приходи к нам, если, конечно, тебе можно. Я же понимаю, что начальству тусить с подчинёнными не очень подобает, — договорила она ровно, хоть и столкнулась взглядами с Лизой. Даже рука не дрогнула, пересыпая сухарики. — Разные дела, разные темы для разговоров, я имею в виду. Но если зловещие коллеги в костюмах за кучу американских денег возьмут тебя в заложницы и не пустят петь и пить с плебсом — всё равно не беспокойся. Что может случиться? Террористы нападут? У нас даже старушки из бухгалтерии, кажется, знают крав-мага. Шерли нажрётся и будет танцевать на столе в одном галстуке? Найдётся непуганый дурак, который решит ко мне приставать? Этаж просядет от плясок аналитического отдела?

— Нет.

Теперь Лиза и сама опустила глаза. Как-то вдруг вспомнился и закипевший чайник, и нераспакованные зефирки для какао этой неунывающей зануды, и упавшая некрасивым комом мишура, и перегоревшая гирлянда — но никак не аргументы, почему тусоваться с коллегами, профессионально влипающими в неприятности, плохая идея. Зябко поёжившись, она повела плечом и отвернулась, наливая себе чай.

— Просто... — пробормотала она уже с меньшей уверенностью, но Джованни, подхватывая у неё кружки, улыбнулась:

— Знаешь, в чём настоящая проблема? В моей одежде. У меня шесть серых свитеров, причём я точно помню, что два раньше были голубыми. Ещё есть какая-то длинная вязаная кофта, две блузки — одна в крови, другую прожгли на воротничке, — десяток футболок с неприличными надписями и три майки для борьбы. Ещё где-то лежит юбка, но я в неё уже не влезу.

— Так, — кивнула Лиза, тоскливо кривя губы, но позволив усадить себя в кресло, вложить в руки вилку и нож и закутать ноги. — И ты хочешь...

— Да! Да, чёрт возьми!

— Ты же знаешь, — медленно, тщательно подбирая слова, произнесла Лиза, — я... я не очень хорошо отношусь к шопингу... м-м, в такое время.

Джо облизнула шоколадные усы от какао, погрелась щекой об чашку и сползла со своего места, похожая на дворовую кошку: лохматая, с ободранным в последнем спарринге ухом. Пародировать вульгарные приставания с залезанием на колени не стала, а просто села на пол, уложив подбородок на колено любовницы.

— Мне же больше некого попросить, — вздохнула она, перебирая пальцами от ступни в полосатом носке вверх. — Со всей этой беготнёй я толком ни с кем не познакомилась, а Эйра... ты же понимаешь, что мы с ней купим. Помнишь ту рэперскую цепь?

Лиза помнила.

— Ну и я быстро, — поблёскивая глазами, продолжала Джованни, — мне только и надо, что или брючный костюм и ботинки, или блузку с юбкой — туфли-то у меня есть. И, может быть, чулки... я просто не очень в этом. А вот ты... Ты же такая...

— Не плебс, — подсказала Лиза.

— Ага. Точно. Ты мне поможешь? Мне нужно выглядеть респектабельно — очень уж хочется, чтоб вот хоть раз в жизни. Я даже причешусь. А тебе сделаю пиццу, массаж или там массаж пиццей — что захочешь.

Осторожно отодвинувшись, чтобы не дать Джо коленкой по зубам, Лиза пересела, вглядываясь в окно. За стеклом в омерзительно ранних сумерках валил снег. А если подойти ближе и выключить свет — будет видно, как целый огромный Нью-Йорк мерцает огнями. Бородатые оборванцы стоят на углах и трясут колокольчиками, в торговых центрах больше обычного воняет духами и сладостями и играет гнусная музычка, люди улыбаются и скупают подарки, обогащая таких же, как она, только немного иного толка.

Чтобы приодеть Джованни, понадобится весь вечер. Или весь следующий день, что куда страшнее. А дома еда, тепло и никакой дутой праздничности.

— Ты ведь просто подурачишься, а через полчаса сменишь туфли на заранее принесённые кеды, а чулки затолкаешь в пасть тому недоумку, который будет весь вечер бубнить над ухом?

— С учётом того, что этим «кто-то» будет мой босс, скучающий по родине предков и жаждущий выспросить все подробности — не рискну. И, может, я обожаю туфли? Что с того?

У неё покраснели уши. Лиза, обернувшись, смотрела на эту пурпурную на просвет кожу и понимала, что... нет, конечно, ненависть к блестящей пустышке по имени Рождество никуда не денется, но Джованни ей точно дороже.

— Да ничего.

Поставив кружку на вышитую рыбками подставку, она уложила плед на подлокотник кресле, встала и потянулась.

— Одевайся. Но если уже передумала и решила угнести чьё-нибудь хрупкое чувство прекрасного серым свитером — я тебя поддержу.



— Я похожа на эльфийскую принцессу? — сипловатым баском третий раз спрашивала Джованни, пристроив поверх зелёного колпака пластиковую диадему. Лиза предлагала посмотреть хотя бы проволочные, но Джо только ухмылялась.

Будь она младше лет на двадцать, это выглядело бы даже мило.

— Эльфы Санты — рабочие. У них нет принцесс.

— Тогда я глава профсоюза эльфийских трудящихся. Хотя, наверное, тогда мне нужна не диадема, а каска. Как думаешь, они колпаки носят под ней или поверх?

— Не представляю, — взяв её под руку и обходя стайку галдящих подростков, хмыкнула Лиза. — Но вот ты точно несёшь чушь. Ты же католичка, — глянула она искоса, жмурясь от ярких бликов. — Ты должна любить Рождество, Санту и всё это. Или хотя бы знать, кто и почему. Нет?

Придерживая пакеты, Джованни придвинулась ближе, щекоча щёку и ухо кончиками вьющихся волос. Дыхание пропахло сладостью молочного коктейля, и это впервые в подобном антураже не показалось мерзким.

— Я итальянка, дорогая, — зашептала она с театральным драматизмом и не менее театральной серьёзностью. — У нас нет Санты, только Папа. И вместо подарков — проповеди. А вот откуда ты знаешь так много для сантафобки?

— Читала много... — рассеянно отозвалась Лиза. Толпа, не торопящаяся расходиться к ночи, пугала: ей до слабости в коленях не хотелось по привычке двинуть локтем того беднягу, который вдруг окажется слишком близко. Она поглядела на Джованни уже нормально и кивнула в сторону скамеек неподалёку от трона означенного деда в красном. Рассекая людской поток, покривилась: — Нет, серьёзно: Ма говорила, что нет ничего более бесноватого, чем люди в погоне за подарками, а когда она ушла — оказалось, что того же мнения и бабуля. Это, кажется, вообще единственный вопрос, по которому они не спорили. Так что Рождество мы не праздновали и всячески избегали таких мест, разве что выбирались в парки. Даже на катке я оказалась только в семнадцать, когда... ну, тоже перебралась в Штаты. Им и ограничилась.

Она задержала взгляд на толстячке-актёре, бормочущем очередное «хорошо ли ты себя вела?» и вздохнула. Притихшая Джо, уступившая ей место, отгороженное от большей части вездесущих огоньков здоровенным фикусом, села рядом и поглядела в ту же сторону.

— Только не говори, что никогда...

— Ага. Ни одной фотографии. Да и зачем они мне? Мерзкие бородачи, воняющие алкоголем — это отвратно.

— Этот вроде не воняет, — шепнула Джо, придирчиво оглядывая «эльфиек» местного святого и тощего, долговязого «оленя» со здоровенным красным носом и колокольчиком. Лиза закатила глаза.

— Я взрослая женщина, — произнесла она твёрдо, открывая стакан со своим коктейлем и вытаскивая трубочку, — тем более не верю в волшебство. Так что я не хочу, слышишь, не хочу и не вижу причин щёлкнуться с Сантой.

— Потому что боишься, что он будет лапать, или потому что тебе просто не полагается, м, взрослая и неверящая? Знаешь, что? — поднялась Джованни, оставив пакеты под боком у округлившей глаза Лизы. — Сиди тут, а я столкуюсь вон с тем козлом.

— Он олень...

— И хрен с ним, всё одно рогатый, — благодушно хмыкнула «принцесса», поправив и колпак, и диадему и слишком уж решительно одёргивая края рубашки. — Даже если туда пускают только детей, фото — это такой пустяк! Ты же не будешь забираться к нему на колени и требовать новые кроссовки и победы в матчах, так какая разница?

За спиной отвернувшейся уже Джо, при всём окружающем гуле, тонущем в музыке, повисла тишина.

Пожевав губами и оглядев кривляющегося толстячка в дурацком наряде, она оглянулась.

— Ты же не будешь?



— Кажется, ты напугала Санту.

Вытянув губы трубочкой, Лиза критично повертела рамку и вернула на полку. Пластик был дешёвым, качество снимка — умеренно-сносным, а Санта оказался совсем немного шире в плечах, чем она, и очень бледным.

— Похоже на то. Но он хотя бы честно отработал пятёрку. Что ты ему сказала?

— Что злые родичи запрещали тебе играть с другими детьми и покупать подарки, поэтому если в твоей жизни и должно произойти что-то хорошее, то именно сейчас. Похвастаешься перед дочкой? — уложив ей голову на плечо и зевая, поинтересовалась Джованни. — Мне кажется, ей понравится, что её мама способна запугать даже Санта Клауса.

— Да-да... Да. Особенно если учесть, что она слегка буквально поняла, что Санта — не человек.

Смешно топчась в мягких носках, выглядывающих из штанин чуть более дорогих, чем можно было себе позволить, брюк, Джованни поёжилась. Иногда она не понимала, когда Лиза шутит, но старалась списывать это на языковой барьер. Ведь никто не станет говорить маленькой девочке, что милый бородач, которого обожают все дети страны — хтоническое зло?

Вполне очевидно, что никто. Кроме женщины, никогда не выходящей из дома без ножа-бабочки и знающей, чего можно ожидать от людей.

С другой стороны, этого Санту она пожалела.

— Лиз, — не отодвинувшись, прошептала она, щурясь: в сумраке отсветы новой гирлянды казались таинственными лесными огоньками. Вспомни хтоническое зло — вспомнишь и идущие с ним в комплекте страшные сказки. — Лиз, сегодня ведь и правда праздник. Мы можем поужинать, посмотреть телевизор и пойти шататься по улицам. Зайти перекусить, спеть пару рождественских песен.

Тёплое плечо приподнялось от глубокого вдоха.

— То, — зашептала в ответ Лиза, склонившись к чернявой макушке и сдвигая носом диадему, — что я сфотографировалась с Сантой, как, возможно, мечтала всю жизнь, ничего не значит. Совсем. Совершенно.

— И рождественский кекс я могу съесть сама?

— Пудинг.

— Да нет, именно кекс...

Лиза хмыкнула. Санта с фотографии смотрел на неё растерянными маленькими глазками и грустно улыбался в бороду, гирлянда моргала бледно-голубым, зеленью и золотом, от Джованни пахло свежекупленным шерстяным свитером — канареечно-жёлтым для разнообразия, — а где-то в тайнике хранилось крайне извращённое кулинарное нечто. В памяти само собой всплыло, что последние недели от неё постоянно нет-нет, а тянуло ромом. Что ж, попытки готовить лучше тайного алкоголизма.

Джо подняла голову и заглянула ей в лицо, а потом качнула кружкой. Стаканчик с недопитым молочным коктейлем столкнулся с расписным боком, всколыхнув гладь позабытого прямо на столе и успевшего малость подкиснуть какао. Мельком подумав, что с таким наплевательством на здравый смысл Джованни до злополучного корпоратива не доберётся, Лиза поцеловала её в лоб.