Я пытаюсь забыть. Бессонница.
И тоска по тебе запредельная.
Мысли скачут чужими обрывками,
А разлука всего-то недельная.

Я пытаюсь рисовать.

Достаю холст, когда-то подаренный тобой. На нем — незавершенный рисунок, набросок рыси в дикой природе. Подготавливаю черновики, настраиваю чертежную лампу под нужным углом, чтобы свет падал точно на нужный участок. С помощью зубочистки размешиваю засохшую краску, добавляя несколько капель воды. Сегодня на очереди самая нелюбимая — светло-желтая. Беру тончайшую кисточку. Обычно рисование мелких деталей помогает успокоиться, сосредоточиться и упорядочить мысли. Трудоемкий процесс, концентрация — все способствует тому, чтобы взять эмоции под контроль. Обычно. Но не сегодня. Я успеваю провести тонкую линию над ухом рыси, очерчивая границы, и закрасить буквально пару фрагментов, как во мне начинает нарастать тупое раздражение. Руки трясутся, волоски на кисточке топорщатся, краска ложится неровно, просвечивает нижний слой. Никуда не годится.

Бросаю кисть в сторону.

Нет.

Думала, что спустя три месяца смогу наконец-то прикоснуться к холсту, отдать дань прошлому, закончив картину, поставить последнюю точку и забыть. Прошлое — прошлому. Но вместо этого хочется исчеркать полотно, порвать картину в клочья, уничтожить все, что связано с тобой. Нет вещей — нет человека — нет проблемы. Казалось бы, все просто. Но я знаю, что это не поможет — ты уже внутри меня. Растеклась ядом по венам, расползлась по телу, как раковая опухоль. Твои метастазы везде: глаза видят лишь похожих на тебя, уши сквозь поток праздных разговоров слышат твой игривый смех. Даже мозг пропитан воспоминаниями о тебе. И я тщетно пытаюсь исцелиться, побороть тебя в себе, запрещая думать, вспоминать, чувствовать. После нескольких сеансов самостоятельной “химиотерапии” я уже мало похожа на нормального человека. Без голоса и звука, без идей и способности писать, без стремлений и надежд. Я пытаюсь вдохнуть свежего воздуха, но не могу — легкие давно поражены тобой, и я лишь задушенно хриплю, беспомощно открывая рот. Я утратила способность нормально говорить, петь, смеяться. И вполне очевидно, что я медленно умираю, но в агонии продолжаю отчаянно цепляться за жизнь.

А еще я улыбаюсь. Где-то когда-то прочла, что нужно улыбаться, когда плохо. Назло всем и, прежде всего, самой себе. И я улыбаюсь с самым дружелюбным видом, чтобы никто лишний раз не заглядывал участливо в глаза и не спрашивал, что случилось.

— Вот, подпишите здесь, — говорю я с вежливой улыбкой довольному клиенту, в то время как мне хочется упасть навзничь в сочно-зеленую траву, широко раскинув руки, царапать пальцами влажную от дождя землю и выть в равнодушное небо.

Клиент забирает документы, благодарит вполне искренне, и мне отчего-то становится чуточку теплее. Всего на секунду, но и это непривычно. Странное чувство — будто именно посторонние люди держат меня на краю, не давая упасть. Наверное поэтому я стараюсь быть в толпе — люди там слишком чужие, чтобы лезть ко мне в душу, но их присутствие заставляет собрать остатки воли в кулак.

“И к слову, я никогда не говорила, что люблю тебя…”

Но ты говорила, что мои чувства взаимны — разве этого мало?

"Такое растяжимое и абстрактное… мало ли какие там чувства… я же не уточняла"

"Да и разве ты мне что-то серьёзное предложить могла?"

“Все рано или поздно заканчивается. Чувства угасли…”

“А ты у нас такой ангел, никогда никого не бросала? Всех тварей при себе держишь?”

Столько фраз… Столько выстрелов в упор! Я лежу расстрелянная, истекающая фантомной кровью, и мне уже не больно. Только энергия еще вибрирует на кончиках пальцев. Я складываю руки в замок, пытаясь слепить из энергии тугой вязкий комок, и бросить его тебе вслед.

На! Возьми! Возьми последнюю искру жизни...

Почему я вообще до сих пор жива? По всем законам природы меня не должно существовать.

“То, что меня не убило, сильно об этом пожалеет. Ведь теперь моя очередь”, — вспоминаю свою любимую поговорку и выпускаю наружу злость. Швыряю картину и краски в угол, ломаю кисточку, рву черновики. Оставляю стол девственно чистым.

Ты любила повторять: “Суди не по словам, а по поступкам”. Но слово — это тоже поступок. И я со всей очевидностью понимаю, зачем были произнесены все те жестокие слова. Слишком хорошо тебя знаю, чтобы поверить, что ты — та еще сволочь. Просто ты наконец-то сжалилась надо мной и решила прекратить мои мучения, ведь прекрасно знаешь, что лишь злость дарует мне облегчение.

В прошлый раз ты уже пыталась закончить красиво, и за это я тебе благодарна. Но, знаешь, эта история изначально была обречена на горький финал с нотками незавершенности. Слишком яркие эмоции, слишком сильные страсти, которые мне так и не удалось усмирить, как не удалось закончить многое из начатого — дописать картину, стихи, тексты.
Но ты ведь с самого начала знала, что так будет, правда?