Пение птиц и шепот ветра в листве не нарушали, а лишь подчеркивали воцарившуюся тишину, оживляли ее. Высокая живая изгородь отсекала маленький домик от сада лазурных глициний, позволяя его хозяйке уединиться, когда в том была необходимость. Маленькая, завернутая в однотонное сиреневое кимоно, перевязанное синим поясом, Киносита Сэйери выглядела необычайно хрупкой, особенно сейчас, когда сидела на пороге дома, подтянув босые ноги к груди, держа в руках несоразмерно большую по сравнению с крохотными ладошками пиалу и напряженно вглядываясь в сторону сада, будто могла увидеть что-то сквозь изгородь. Засмотревшись на подругу, Хару поймала себя на мысли, что она сама в своих джинсах и майке, по-простому скрестившая ноги и закусывающая чай крошечными пирожными, казалась чрезвычайно неуместной в этом волшебном месте. Да, оно было волшебным даже несмотря на то, что основного чуда — лазурных глициний, нигде не встречающихся за пределами сада Киноситы — отсюда видно не было. Домик Сэйери словно находился вне времени и как будто сохранил в себе то, что должно было исчезнуть давным-давно.
— Так почему все-таки ты ее избегаешь? — Хару сама вздрогнула от своего голоса, от того, как даже негромко произнесенная фраза взрезала тишину. Так исходит кругами водная гладь, если в нее бросить камень.
Сэйери медленно вздохнула и так же медленно прикрыла глаза. Плотнее сжала пальцы рук, покрепче взявшись за пиалу. Там, за живой изгородью, гуляли люди, сейчас не такие толпы, как вскоре после открытия сада, но и безлюдными его тропинки назвать было нельзя. Глицинии Киноситы, раскинувшиеся по ветвям старых деревьев в некогда заброшенном саду на окраине, цвели почти круглый год, и люди со всего мира съезжались в этот маленький городок, чтобы полюбоваться на цветы, которые не росли больше нигде в мире. Казалось бы — не так уж сильно отличается цвет от обычного для вистерии сиреневого или лилового, но выглядело все так, будто осколки неба не долетели до земли да так и остались покачиваться на ветру. Многие просили у хозяйки сада семена, предлагали баснословные деньги за побеги глицинии, выпускающей необычные лазурные соцветия, но нигде больше они не приживались. Так и стал сад лазурных глициний Киноситы местной достопримечательностью. Хозяйка сада была не против, она радушно принимала гостей, часто угощала их чаем с пирожными, со многими непринужденно заводила беседы обо всем на свете. Но иногда — как сегодня — закрывалась в своем домике за живой изгородью, допуская к себе лишь немногих, например, лучшую подругу Хару. Поначалу Хару не понимала причин, но потом заметила, что Сэйери уединяется, когда в сад приходит Такано Кохэку — бывшая сокурсница хозяйки сада по Школе, откуда та ушла, так и не доучившись. Больше Хару пока выяснить не удалось, и хотя ее раздирало любопытство, она понимала, что давить на подругу, выпытывая подробности, жестоко.
Но сейчас вопрос сам сорвался с языка. Хару замерла, ожидая реакции Сэйери. Та тоже замерла, держась за пиалу, как за спасительную соломинку. Между подругами стоял поднос с чайничком и пирожными, и в какой-то момент Хару показалось, что на месте этого подноса начинает разверзаться пропасть…
А в следующий момент Сэйери прикрыла глаза и, расслабленно улыбнувшись, сделала глоток чая. Хару облегченно выдохнула, для успокоения отправив в рот очередное пирожное.
— Знаешь, думаю, мне стоит рассказать, — наконец отозвалась Сэйери, намеренно приглушая голос, чтобы не сильно нарушать тишину. — Пусть хоть кто-то знает… а тебе я как раз могу доверять.
Хару затаила дыхание, дабы не спугнуть готовую открыться ей тайну. Сделала глоток чая — давно остыл, но не время отвлекаться на подогревание чайника.
Сэйери тем временем тоже отпила чаю и заговорила:
— Мы с Кохэку познакомились, когда учились в Школе — ну, это ты знаешь. Подружились почти сразу. На учебе все парные задания выполняли вместе, после уроков вместе читали, смотрели мультики, а если удавалось ускользнуть от внимания воспитателей, то ввязывались в какие-нибудь приключения вроде разведывания заброшенных домов неподалеку от Школы. Поддерживали увлечения друг дружки. Я тогда, помню, оригами увлеклась, вся комната была в бумажных поделках. Ну, а Кохэку… — Сэйери вздохнула, взгляд ее затуманился воспоминаниями. — Кохэку рисовала. Обычно акварелью, иногда карандашами или тушью. Людей рисовала редко, чаще животных или пейзажи. Но лучше всего у нее получались…
— Глицинии, — Хару эхом закончила за подругу фразу, будто уловив ход ее мыслей. Ей и правда казалось, что она вот-вот поймет, о чем ей хотят рассказать.
Сэйери кивнула:
— Не просто глицинии. Лазурные. Как говорила Кохэку, природа не угадала с цветом для этого растения, поэтому она исправляет хотя бы на рисунках, — хозяйка сада улыбнулась, отпила еще немного чая, после чего стала серьезной: — А из Школы я удрала вскоре после того, как впервые нашла лазурные цветки глицинии у себя на подушке.
— В смысле? — Хару нахмурилась. Не может же быть, что это…
— Ханахаки, — грустно улыбнувшись, высказала Сэйери мысль, которой опасалась ее подруга. — Болезнь, при которой безответно влюбленные люди откашливают лепестки любимых цветов своих возлюбленных.
На некоторое время снова воцарилось молчание. Не видимая глазу птица будто решила его заполнить, разразившись переливистой трелью.
— Ты влюбилась в Такано Кохэку? — ошеломленно переспросила Хару. Ее поразил не столько сам факт, что ее подруга влюблена в ту, кого она игнорирует, сколько подкрадывающееся осознание того, как именно хозяйка сада на самом деле выращивает эти необычные глицинии.
— Сама не заметила, как, — Сэйери снова грустно улыбнулась, пожала плечами. — Глупая болезнь, на самом деле. Если не хочешь умереть, твоя возлюбленная должна ответить взаимностью. Как будто можно заставить человека полюбить, надавив на жалость! Но умирать мне тем более не хотелось. Приступы болезни усиливаются, когда видишь объект своей любви, поэтому я сбежала из Школы. Поначалу было тяжело морально, зато легче физически. Зато когда боль от расставания с Кохэку приутихла, болезнь начала прогрессировать. Я ведь была обречена, так или иначе, прекращение общения с Такано лишь отсрочило бы мою смерть.
— Но ты не выглядела больной, когда пришла к нам, — прищурилась Хару. — Да и сейчас ты на вид вполне здорова.
Сэйери загадочно улыбнулась краешками губ. Допила свой чай и отставила пустую пиалу, тихонько стукнув керамикой по деревянному полу. Вытянула ноги и, прислонившись спиной к краю открытой бумажной двери, снова стала вглядываться будто бы сквозь живую изгородь в сторону сада. Лишь спустя полминуты и два тихих вздоха она, словно собравшись с мыслями, размеренно заговорила:
— Я много путешествовала в поисках исцеления. Вначале пыталась просто выбросить Кохэку из головы и сердца. Когда поняла, что это бесполезно, стала искать лекарство вовне. Но оказалось, что люди им и не интересовались: больные либо вскоре умирали, не в силах расстаться с возлюбленными, как я, и задыхались цветами, либо находили способ привязать их к себе, — Сэйери поморщилась, ей явно не доставлял удовольствия такой способ лечения. — К тому времени, как я пришла к вашему городу, надежды у меня уже не оставалось. Я почти не могла спать из-за кашля, длительная ходьба тоже давалась с трудом — цветы глициний в легких мешали дышать. Я заночевала в заброшенном доме на окраине города, — женщина обвела рукой дом и сад, где они с Хару сейчас находились. — Он был достаточно далеко, чтобы я не мешала своим кашлем спать другим людям. К тому же его окружал дикий сад. Я решила, что это неплохое место дожить свои последние дни, красивое…
— Но когда я впервые встретила тебя в городе, тащащую сюда стройматериалы для починки этого дома, ты была вполне бодрой и даже не кашляла! — удивилась Хару и с нетерпеливым любопытством подалась вперед, ожидая продолжения истории.
Сэйери перевела взгляд на подругу и снова заговорила:
— В ту ночь, когда я впервые заночевала в этом доме, ко мне под утро явилась ками-хранительница этого сада. Оказалось, своим кашлем я потревожила ее покой. Я извинилась перед ней, объяснив, что больна ханахаки, и пообещала покинуть ее сад, как только взойдет солнце. Мне кажется, ками тронула моя история. Она рассказала, что десятки лет назад прежние владельцы покинули этот дом, переехав в крупный город, и с тех пор сад находится в запустении. Хранительница сада предложила мне свою помощь в обмен на то, что я поселюсь в этом доме и стану ухаживать за ее садом.
— Но ками ведь тебя не вылечила, иначе бы ты не избегала Кохэку, — нахмурилась Хару.
— Верно, — кивнула Сэйери. — Даже ками не знала иного лекарства от ханахаки, кроме взаимной любви. Но она изменила мою болезнь так, чтобы лазурная глициния цвела не в моих легких, а вилась лианой по деревьям этого сада.
Подогнув ноги под себя, хозяйка сада с легкой улыбкой посмотрела на подругу, мол, теперь ты знаешь, откуда взялась в этом саду такая красота. Затем долила себе из чайничка немного остывшего чая и стала мелкими глотками его потягивать.
Несколько минут Хару ошеломленно смотрела на Сэйери. У нее были иногда подобные мысли, что не селекцией и не генной инженерией она получила лазурную глицинию. Но чтобы это оказалось правдой? Хару покачала головой.
— Но я все еще не понимаю, почему ты игнорируешь Кохэку, — сказала она. — Ведь если ками изменила течение болезни…
— Я больна ханахаки уже много лет, Хару, — снова эта грустная улыбка, от которой разрывалось сердце. — Никто до меня столько не продержался. Если я увижу Кохэку, даже ками не сможет остановить рецидив. Я умру на месте. А я не хочу этого.
— Но а что если бы Кохэку полюбила тебя? — не унималась Хару. — Ведь есть же маленькая возможность? Тем более что ты выращиваешь ее любимые цветы. Ведь можно это же как-то выяснить? Например, я могу спросить…
— Нет, этого не нужно, — отрезала Сэйери, строго покачав головой. — Даже если допустить, что это так, и я исцелюсь, когда увижу ее… — Киносита вздохнула. — Вместе с болезнью исчезнут и лазурные глицинии. А я не хочу лишать Кохэку ее любимых цветов, ведь они больше нигде не встречаются.
С этими словами хозяйка сада единым движением поднялась на ноги, взяла с подноса чайничек и ушла в кухню заварить новый чай, оставив подругу наедине с ее мыслями и остатками пирожных.
Очнувшись от оцепенения, Хару лишь головой покачала и отправила в рот очередной кусочек сладости, не дожидаясь, пока Сэйери принесет новую порцию чая.
— Похоже, ты действительно ее любишь, — задумчиво произнесла она, хотя знала, что с кухни ее не услышат.