— Мы победили, дети мои, — говорит господин, поднимаясь с алтаря.

Голос у него непривычно мягкий, какой-то немного вкрадчивый, и Ороро невольно ежится, покорно склоняя голову и украдкой заглядывая в лицо Эрику — тот стоит рядом с ней, бледный как смерть и как будто совершенно пустой. Они победили, когда он вогнал кусок арматуры в живот «профессора Ксавье». Когда Бетси покончила с мутантом по прозвищу Зверь. Когда сама Ороро схватила за горло рыжеволосую девушку — девушку господин и уложил на алтарь.

Они победили, и Ороро не знает, отчего ей становится так горько, когда тонкая ладонь господина требовательно касается ее подбородка.

— Ты пойдешь со мной, дитя, — говорит он, и его пальцы медленно опускаются с подбородка на шею и ниже, на ключицу, на стянутую броней грудь.

От его прикосновений Ороро почти мутит — по позвоночнику пробегает холодная дрожь, мучительно хочется отстраниться, но вторая ладонь господина опускается на талию, удерживая ее на месте, пока броня превращается в прозрачные драпировки.

«Сопротивляться глупо», — говорит Ороро самой себе. Она видит, как Эрик сжимает и разжимает кулаки, как Бетси переступает с ноги на ногу, как Архангел нервно дергает уцелевшим крылом. Они не двигаются и смотрят куда угодно, но не на нее.

— Будь преданной и послушной, — говорит господин ей на ухо, — дитя мое.

Когда он прижимается губами к ее губам, Ороро сухо, беспомощно всхлипывает, и в голове у нее как будто вспыхивает пламя.



На обломках прежнего мира господин возводит дворцы, похожие на храмы, и храмы, похожие на гробницы, — песок и костяной пепел скрипят под ногами Ороро, когда она выходит на террасу встречать рассвет.

В новом мире у нее не так много радостей — выходить за пределы дворца ей запрещено, и Ороро достаточно разумна для того, чтобы не нарушать запреты теперь, когда господин способен читать мысли. То, что они делают по ночам, не спасет ее, если она нарушит приказ, — Ороро понимает это отчетливо и старается довольствоваться малым: террасами, садом во внутреннем дворике, бассейном.

В сравнении с прошлой жизнью ей дают так много, требуя взамен так мало: «Разве этот мир не лучше для тебя?» — спрашивает господин по утрам, выходя на террасу следом за ней. В новом теле он двигается легко и почти бесшумно, и каждый раз Ороро отчаянно не готова услышать его голос, почувствовать его прикосновение.

Господин прижимается к ней всем телом: тонкие руки обнимают талию, бедра прижимаются к бедрам. Игрушку из слоновой кости он оставляет в спальне, поэтому Ороро приходится опускаться на колени и ласкать его ртом, и в эти минуты она почти рада тому, что это женское тело — думать о том, что она будет делать, когда господин выберет подходящего мутанта-мужчину, Ороро не хочет.

От этих мыслей ее тошнит.



Когда Ороро засыпает на самом краю кровати, затраханная до полного отвращения к себе, ей снится опутанный плющом замок с огромным зеленым садом. Она сидит на траве у озера, прижимаясь плечом к огромному дубу, а рядом с ней — рыжеволосая девушка.

Ороро не знает, почему не пугается — может, потому, что девушка совсем не похожа на господина, занявшего ее тело. Другие движения и взгляд совершенно другой: от взгляда Ороро вздрагивает, столько в нем чувства. «Как будто она видит меня», — думает Ороро, прикрывая глаза. На какую-то секунду ей становится стыдно за калазирис, испачканный ароматным маслом, за едва прикрывающую грудь драпировку, за собственный измученный вид.

Девушка улыбается ей — очень неловко — и протягивает руку, представляясь:

— Джин.

Голос звучит хрипло и как будто сонно. Секунду Ороро смотрит на ее руку, а потом решительно протягивает свою — пальцы у Джин мягкие, пожатие немного неуверенное, но крепкое. «Знакомство состоялось», — думает Ороро с усмешкой и спрашивает:

— Кто ты?

— Голос в твоей голове? — отзывается Джин, склоняя голову к плечу. — Хочешь другую одежду?

Ороро кивает и давится вдохом, чувствуя, как на спине сходится застежка лифчика — Джин исполняет самую горячую мечту последних трех недель буквально щелчком пальцев. Даже если Джин — всего лишь бред ее уставшего от этой реальности сознания, оно того стоит.

«Спасибо», — хочет сказать Ороро, но Джин кивает раньше, чем она открывает рот:

— Не за что.



— Ты думаешь обо мне, — говорит господин следующим вечером. — Я вижу себя в твоих мыслях.

Ороро замирает, не донеся до рта ягоду винограда. Она не думает о господине. Она думает о поднимающемся над пустыней солнце, о тучах, которые собирает над садом, о прохладных каплях дождя и немного о Джин.

Джин совсем не похожа на господина, даже если их обнаженные тела не отличаются одно от другого: у Джин другой наклон головы, другие жесты, другой взгляд — если бы господин увидел ее в мыслях Ороро, разве не заметил бы разницы?

Он говорит так, как будто видит совершенно другое, — говорит, опускаясь на край ее роскошного ложа, забирая из пальцев золотистую ягоду, прижимая Ороро к себе.

— Будь послушной, дитя, — выдыхает он, прижимаясь губами к ее обнаженной коже. — И все будет, как ты хочешь.

Ороро хочется верить, что господин действительно обманут. Так можно было бы закрыть глаза и ненадолго представить, что это не он, а кто-то другой. Кто угодно был бы лучше: Эрик, Архангел, милашка Бэтси.

Джин — Ороро вздрагивает, когда господин кладет ладони на ее бедра и требовательно касается плеча. Они никогда не делают этого лицом к лицу: порой Ороро кажется, что господин представляет на ее месте другую женщину, беловолосую и темнокожую тоже, порой — благодарит богов за эту его привычку.

Теперь, прикрывая глаза, она думает: благословите боги ту женщину, кем бы она ни была при жизни.



Джин не приходит той ночью и не приходит следующей — Ороро спит беспокойно и с трудом поднимается утром: завязывает на шее бретель калазириса, набрасывает на плечи драпировку — лифчик, футболка, джинсовые шорты, забавные гетры, какой чудесный был сон! — и медленно бредет к террасе, привычно считая колонны в темных коридорах.

Скрип песка и пепла отдается дрожью во всем теле — в первые дни после «победы» она видела, откуда он берется, этот пепел. Она была непокорной, и господин взял ее с собой. Показал, что бывает с непокорными — они рассыпаются на серые хлопья, быстро и совсем беззвучно. Страшнее той оглушительной тишины Ороро ничего не слышала. От воспоминаний она ежится, и что-то в ней — что-то чужое и странное — как будто ежится тоже.

На террасу она выходит в полутьме, привычно опускается на прохладные ступеньки. Пустыня перед рассветом темная, мрачная, как небо над ней — только звезд нет. И зябкое: на этот раз Ороро ежится от холода, машинально протягивает руку к остывшей жаровне — и в ней вспыхивает пламя.

Она зажимает рот обеими руками — сердце колотится где-то в горле, а в груди, на его месте, бьется отчаянный крик: из пламени на нее как будто смотрят глаза, одновременно голубые и рыжие — глаза Джин из сна.

Ороро не знает, где вымысел, где реальность, но когда она протягивает пальцы к огню, он не обжигает.



На этот раз Джин ждет ее на ступеньках замка — особняка: протягивает стакан кофе и улыбается. Такая приторная. Такая лживая. Такая живая.

— Ты... — бормочет Ороро.

Тело во сне ноет точно так же, как в реальности, но Джин — не господин, с ней Ороро сможет справиться. Джин вздыхает, ставит стакан на толстую тетрадь и поднимается. Ростом они почти одинаковые, но Джин стоит на ступеньках и поэтому смотрит — сверху вниз.

Ороро морщится, договаривает:

— Ты больше, чем голос в моей голове, — и в этот момент вокруг Джин вспыхивает пламя.

— Да, — говорит она, и глаза у нее в эту секунду даже не рыжие, красные. — Я Джин Грей. Я Феникс. Эн Сабах Нур захватил наше тело, но не уничтожил нас. Значит, это мы уничтожим его.

Ороро вздрагивает. Сила Феникс искажает черты Джин, делает лицо равнодушным и хищным, но не злым, как личность господина.

— Что вы собираетесь делать?

Это всплывает в ее голове, не словами, но чередой образов: алтари, выгнутое дугой тело Джин и другое, мужское, и золотые потоки, текущие от камня к камню, и сама Ороро, стоящая на коленях, между камнями.

— Вы хотите вернуться, когда господин будет на середине, — она запинается, поднимая пальцы к виску, — и чтобы я убила... второго?

Ей кажется, что они — сумасшедшие, Джин и ее Феникс, но Джин медленно, плавно отводит ее руку от лица — тонкая ладонь с короткими ногтями ложится на ее запястье, и Ороро видит: два дешевых колечка на безымянном пальце.

— Его зовут Эн Сабах Нур, — говорит Джин.

«Он тебе не господин», — поет в ее голове вкрадчивый огненный тон.

— Эн Сабах Нур, — послушно повторяет Ороро, глядя в землю, — и он мне не господин.

Секунду они молчат, а потом что-то заставляет Ороро поднять голову, и Джин тянет ее к себе, крепко обнимая. От рыжих волос пахнет лавандой и чем-то цитрусовым, и Ороро сама не понимает, когда в первый раз всхлипывает.



Ороро чувствует себя слишком живой. Сила Феникс защищает ее и Джин, дремлющую в ее разуме, от взгляда господина, и от осознания этой свободы хочется петь, хотя голоса нет и не было — в ответ на эту мысль Феникс в ее голове тихо, с клекотом смеется.

Феникс отворачивается и заставляет отвернуться Джин, когда Ороро опускается на колени перед Эн Сабах Нуром. Утром и вечером она играет эту роль — роль покорной любовницы, — днем в дело вступает Феникс: в ее иллюзиях Ороро по-прежнему зовет Эн Сабах Нура «господином» и готова внимать каждому его слову.

«Эн Сабах Нур самоуверен, — шепчет Феникс, когда он оставляет Ороро, неспособную сдвинуть ноги, на измятых простынях. — Потерпи еще немного, девочка». Ороро бессильно мотает головой: она устала терпеть, устала опускаться на колени, устала чувствовать себя свободной вдалеке от Эн Сабах Нура и бессильной в его присутствии.

Она устала засыпать и открывать глаза возле «Школы для одаренных», опускать голову на плечо Джин и слушать ее рассказы: о профессоре Ксавье, о Звере, которого звали Хэнк, об Алексе Саммерсе, который погиб еще до того, как встретился с Эн Сабах Нуром.

Ей нравятся истории Джин — нравятся и делают больно.

Джин, даже настоящая, как будто из другого мира, и Ороро не очень знает, как объяснить ей некоторые вещи. Почему она пошла за Эн Сабах Нуром в самом начале? Почему не верит, что профессор был действительно хорошим? Почему ничего не рассказывает о своем прошлом?

«Потому что его больше нет», — сглатывает Ороро.

На месте Каира — барханы из песка и пепла, и где-то за огненными крыльями всезнающей Феникс Ороро прячет одну короткую мысль: это ее вина.



То, что они делают, работает. Ороро, превозмогая отвращение, улыбается Эн Сабах Нуру — он небрежно проводит ладонью по ее бедру, откидывается на подушки и принимается говорить: об охоте на Мистик и ее учеников — Джин в голове Ороро вздрагивает и сжимает кулаки, — о казнях непокорных мутантов, о поисках нового тела.

— Мне нравится и это, господин, — склоняет голову Ороро.

Эн Сабах Нур смеется и убирает за ухо скользнувшую на лицо рыжую прядь, и в этом жесте столько Джин, что Ороро на секунду становится страшно.

— Ничего не поделаешь, дитя мое, — он придвигается ближе, касается губами ее лба и указывает: — Спи.

Ороро послушно закрывает глаза — жмурится до кругов перед глазами. Спать ей совсем не хочется, в сознании дрожит и ноет единственная мысль: его волосы — такие же, как у Джин, — пахнут совершенно иначе, озоном и кровью. Никаких цитрусов, никакого тепла — Ороро хотелось бы прекратить сравнивать, но не получается.

Этой ночью Джин не приходит, и следующей тоже, но Ороро слышит отзвук ее голоса в шепоте Феникс и держится — улыбка, податливо раздвинутые ноги, внимание. Пока Эн Сабах Нур увлечен ею, у них есть шанс, и это значит, что Ороро выдержит все.

Все — чтобы оказаться между алтарных камней.

Чтобы увидеть, как, улыбаясь, убирает за ухо рыжую прядь настоящая Джин.



Джин возвращается в ночь перед ритуалом — уже Ороро ждет ее на ступеньках школы, прижавшись плечом к каменным перилам. Джин присаживается рядом, накрывает ее руку своей, бледно улыбается — она вся бледная, изломанная, с острыми тенями под глазами и чем-то очень живым в осанке, во взгляде.

Феникс рядом как будто нет — Ороро склоняет голову к плечу и придвигается к Джин поближе.

— Завтра все может закончиться, — тихо говорит Джин и качает головой в ответ на взгляд Ороро. — Ты совсем меня не знаешь.

Но пальцы сжимает крепче, и этому Ороро улыбается. Так глупо, так наивно — но, даже если у них не получится, завтра все закончится: завтра она опустится на колени между алтарных камней, произнесет слова ритуала и сделает то, что должно.

Все закончится — и она так и не узнает, как целуется настоящая Джин.

— Это были мои слова, — выдыхает она. — Про то, что ты меня не знаешь.

«Я хуже, чем ты считаешь», — думает она, откуда-то зная: это Джин тоже собирается сказать вместо нее, — только поэтому Ороро молчит.

Джин улыбается в ответ, сдаваясь, и Ороро тянется к ней, падает в ее объятия, подставляет губы под поцелуй — неловкий и нежный, с привкусом клубники и воска. С Джин ей совсем легко: подставить шею под поцелуи-укусы, позволить стащить футболку и шорты, и все остальное, раздвинуть ноги.

В первый раз Ороро стонет, когда Джин прижимается губами к чувствительному местечку на внутренней стороне бедра, во второй — когда та проводит языком по влажным складкам и толкается вовнутрь, а дальше они не считают.



Ороро просыпается с уверенностью, что у них все получится. Под длинную юбку калазириса она прячет украденный нож, в отросшие волосы — несколько острых шпилек. Она воспользуется тем, что будет удобнее доставать.

Феникс смеется в ее голове. Мысли Джин похожи на руку, опущенную на плечо. Ороро встает за плечом Эн Сабах Нура и серое марево окутывает ее со всех сторон. На другой стороне портала она улыбается Эрику, Архангелу, милашке Бетси — они ожидают господина у входа в пирамиду. Архангел поддержит навершие пирамиды, Эрик и Бетси обеспечат охрану периметра.

Это похоже на то, что показывала ей Феникс, только больше песка и праха под ногами. Ороро мельком оглядывает прикованного к алтарю мужчину — ни Ороро, ни Джин не узнают его, и это, пожалуй, к лучшему.

Эн Сабах Нур ложится на второй алтарь. Верхний уровень знаков затапливает золотом. Ороро опускается на колени, повторяет заученные слова, и с каждой секундой ей все острее, все тревожнее — Феникс в ее голове сжимается до тонкой огненной нити, Джин крепко сжимает в пальцах ее кончик, сама Ороро считает секунды.

Они начинают слишком рано: Феникс рвется в прежнее вместилище, Ороро сбивается от боли, Эн Сабах Нур распахивает глаза и смотрит на нее. Ороро вздрагивает, всхлипывает и продолжает говорить — слова, слова, за каждое цепляются обрывки воспоминаний, руки и губы, и взгляды, и эхо голосов, огонь и сады, и стучащая в груди молния. Ее Ороро пускает по шпильке, которую вгоняет в грудь незнакомому мужчине. Взгляд держит ее слишком крепко, чтобы думать об этом: один глаз принадлежит Феникс, другой Эн Сабах Нуру, но ритуал тянет его в умирающее тело, и Ороро старается говорить как можно быстрее.

Она делает то, что должна делать — когда навершие пирамиды наклоняется, свет утекает из знаков, а входы в пирамиду рушатся. Она кричит: «Джин», — и вкладывает во второй удар новую молнию.

Красный взгляд упирается ей в лопатки, когда рушится первая из опорных колонн — Ороро прижимает пальцы к шее нового тела Эн Сабах Нура, не слышит пульса и почти падает в раскрытые объятия Феникс.

— Держитесь, — бормочет та голосом Джин, и Ороро старается.



Когда она приходит в себя, глаза у Джин — синие, а волосы пахнут лавандой и цитрусами.