«Возьми и сохрани мою кровь, выбери меня своим сосудом, о Идон, исцели наши тела и души от слепоты и несовершенства, слышишь, Идон?!»

В Хоре для неё, как для доказавшей своё молчание, всё начинается с детей. Их нужно заманчиво пригласить. В общем-то, неплохо для первого негласного испытания.

В первый день они приходят за леденцами. Даже сироты, что ошивались не первый год на улицах, оказываются не такими подозрительными. Особенно, когда на лотке в честь примерно отсидевших службу появляются кристально-алые, точно дешёвый кровавый самоцвет, леденцы в виде башенок и часов Соборного округа.
Даже самые наглые натягивают на лица пристойно благоговеющие улыбки и гурьбой тянут натёртые ладошки с каёмкой грязи под ногтями.

Йозефка улыбается и сладко вещает:
― Самым усидчивым ― лучшие сладости! Идон заботится о тех, кто принимает его благословение!

Ладно слепленные послушницами сласти липнут к её белоснежным перчаткам и следы на них после трёх орав таких ушлых детишек всё равно напоминают ей свежую кровь.

Пока она начинающая, но как легко увидеть тех, кто придут сюда ещё! Как легко набрать пару десятков тех, кто повадится сладкой обманкой для вечно ноющего голодом желудка!
Вечерние посещения лабораторий в качестве хористки напоминают: у голодных желудки и впрямь поменьше. При вскрытии это тоже неплохой признак, чтобы отличить нищих от притворщиков.

«Идон, о Идон, я знаю, ты видишь больше и слышишь больше, чем другие Великие, тебя я превозношу, ты же хитрее, ах-ха-ха! Сколько жертв ты хочешь, я их найду, только дай мне свои милости, вот, вот эти обращённые, явись же, явись!»

На второй день собирается костяк из пятерых самых упрямых. На вторую неделю они переночуют у ворот, выжидая новых подачек: пара капель крови с серебряной ложечки и краюха хлеба в будний день. Трое пойдут за ней. Там они и остаются: Йозефка не выдаёт торопливости, провожая их в приют.

― Мои сёстры принесут вам одежду, не будьте замарашками и любите воду с мылом не меньше, чем ваши новые кровати и вкусный ужин!

Услышав её вкрадчивый и насмешливый голос, скачущий от начищенных плиточных полов к высоким потолкам у колонады, самые новенькие адептки отрываются от созерцания подсолнухов и приветствуют детей Йозефкиной улыбкой.

Подопытные не должны понимать, что здесь их переродит сам Идон ― Идон сам вольёт в них это понимание на просторных металлических столах.

А она же ― получит своё благодарение и милости за добытую кровь. Нужно лишь побольше улыбаться оборвышам и старательно копаться с пробирками, что хранят образцы необычной крови.

«Идон, о Идон, я не отчаюсь, только дай мне свою силу, ты же видишь, как мне мало Авгура Ибраитас, мало, мало, что же ещё мне сделать, чтобы ты дал мне своё могущество, о самый неявный из Великих?..»

На третий день и третий месяц она как новенькая тренируется бить на нищих, а позже ― на заражённых. Она должна быть как минимум выдающейся ученицей Хора, чтобы сама новоиспечённая викария одобрила её кандидатуру на помощь Ярнаму в поисках новых типов крови.

Сироты всё охотнее бегут к её лотку со сластями, Йозефка всё легче их раздаёт и от предвкушения улыбается детям с гораздо меньшей болью:
― Видите вон тех прелестных малышей у скамьи с резными подголовниками? Эти костюмчики они носят каждое воскресенье, а у каждой девочки есть ещё и три муфточки!

Малышня завистливо таращится на приютских, а вечером Йозефка шутит про их наивность с девушкой из посёлка Бюргенверта:
― Похожи на головастиков, так сильно пялятся на сегодняшних!

Сквер у церковных ворот ― не место для вечерних посиделок. Юри ― не практикантка, а та, что всё чаще заглядывается в сторону Бюргенверта, если недавно пожелала отвергнуть тайны Хора, в обмен на секреты мастера Виллема. Но перед их расхождением на ночь охоты есть душные августовские сумерки, а у Юри — даже сквозь перчатки — очень умелые руки, что согласно принимают от Йозефки белые лилии с голубыми, точно ленты поверх воротничка на её теплой шее колокольчиками и мнут её усталые плечи. Может, завтра Юри презренно покинет эту обитель, но пока она вдевает колокольчики под брошь, как в петлицу и трёт переносицу под тиснённым убором на глазах:
― От тебя пахнет лилиями, и они прекрасно оттеняют запах такой юной крови. Приходи ещё.

Что бы ни было дальше ― Йозефка придёт.

Эта рука не должна коснуться тайн Хора, и если Юри это понимает, то она, притворившаяся студенткой, ищущей свитки в скупой библиотеке за Соборным округом, будет жить.

А пока ― несколько часов охоты после конспектов и стола для вскрытий. Превращённые в гигантских стражей милостью крови и Идона не тронут её в этот час. Звёзды мнятся Йозефке их разномастными улыбками.

«Я смогу заставить всех поверить в могущество Великих, о Идон, я сумею!»

Мужчина в шляпе ― обычный воришка (немного такой же обычной крови для донорства), дети ― пойдут для призывающих Идона существ, а вот с целительницей Йозефка возится долго, она подозрительна, даром, что её тёзка. Лишь заражённый старик поинтересней, да и если повезёт ― она раздобудет охотничью кровь. Но этой приславшей ей немного новеньких женщины лучше поостеречься…

В конце концов, Идон внимает её молитвам: за одну ночь её клонит к земле, рубаха и юбка становятся всё тесней, а живот увеличивается до синих полос от растяжек на коже.

Это тяжело, но чужачка ушла, все нужные в её исследованиях уже показали свойства своей крови, а значит, она дождалась своего часа.

Пора не стесняться просить всего, что пожелаешь.

О Идон, о Идон! Она сделает ещё больше, чем просто выносит его дитя! Там, в том письме, есть ещё одна возможность, ещё один тип крови, что привлечёт Великого, ещё одна подсказка о том, что нравится Великим…

Ведь для того, чтобы добиться их милостей, недостаточно просто верить.

Нужно действовать.