Когда ты видишь, как просто ей даются хлёсткие удары или невероятно резкие взмахи саблей, тебе одновременно становится не по себе, и это почему-то даже немного возбуждает. Она бы ни за что не согласилась тебя обучать, но укоризненный взгляд Оливера обычно никого не оставляет равнодушным, у неё он вызвал очевидно раздражённый вздох, и она взялась за твою утомительную подготовку. Когда ты выбираешься из Ямы Лазаря невредимой, и твоё чудесное воскрешение становится вдруг довольно серьёзной причиной для слухов и перешёптываний в тёмных уголках Стар Сити среди таких же тёмных личностей, в один момент ты приобретаешь столько врагов, сколько не имеет целый квартал наворовавших свои состояния богачей, в котором ты живёшь. Если бы ты жила в единственном доме во всей округе, то ночами многие бы ломились в твою дверь, объединяя усилия в развенчании мифов о твоем бессмертии, а самые ебанутые фанатики пытались бы у тебя его как-то украсть.

Оливер боится за тебя, он отмалчивается и хмыкает тебе в лицо на прямые заявления об этом, но ты видишь затаённый страх в его глазах, когда вокруг скапливается чересчур много людей или за окном раздаётся незнакомый шорох. Он вряд ли боится за себя, слишком уж много времени его голова провела под зелёным капюшоном, он боится не оказаться рядом, когда особо удачливый ублюдок придёт за тобой, чтобы доказать, что ты смертнее мыши, пробегающей в закоулках преступных районов Стар Сити, и умрёшь, не успев издать ни звука.

Нисса ничего этого не замечает, она бесстрастно выслушивает нудёж твоего брата, почему-то воспринимая его серьёзно, и показывает тебе очередной дико сложный прием, оставляя на твоём теле всё новые и новые болезненные синяки. Ты больше не можешь спать на правом боку, и каждую ночь к твоему телу прикладывают дюжину гадко воняющих припарок и грелок со льдом, чтобы наутро снова наносить ещё больше ударов, непрестанно крича на тебя за ошибки.

В один день Оливер встревает в драку и отталкивает от тебя Ниссу, которая в особенно страстной рукопашной схватке без особых усилий разбивает тебе нос, едва ты, зазевавшись, пропускаешь от неё довольно очевидный удар. Она раздражённо кривится от твоей беспомощности, но отходит, когда гиперопекающая наседка Оливер кидается к тебе, падая на колени. Ты обиженно сопишь, утираешь кровь и без того заляпанным рукавом водолазки, скрывающей незажившие кровоподтеки на твоём теле, и отпихиваешь от себя брата, но он всё никак не унимается, чем ещё больше раздражает Ниссу.

Она, прихрамывая, направляется к умывальнику и опускает руки в леденящую воду, смывая с костяшек пальцев твою кровь. С какой-то мстительной удовлетворённостью ты понимаешь, что тоже неплохо её приложила, когда подсекла удар, повалив её на пол. Оливер недовольно бурчит и что-то кричит Ниссе, но ты едва регистрируешь его слова в своей голове, наблюдая за тем, как прозрачные капельки воды стекают по лицу Ниссы, сбегая по шее и скрываясь в вырезе чёрной спортивной майки. Она обладает какой-то притягательной, не по-европейски аристократичной красотой, хотя ты никогда не видела её в подобном свете. Несмотря на ноющую боль в лице, ты в этот момент думаешь, что она не делает с тобой ничего из того, чего бы ты сама не хотела. Скорее, она делает не всё, что ты бы хотела, чтобы она сделала с тобой.
Ты замечаешь, как Нисса устало потирает виски и жмурится, а потом вы единодушно орёте Оливеру, чтобы он заткнулся, и он обиженно тащит свою задницу наружу.

Только когда вы остаётесь наедине в тренировочном зале, Нисса наконец поднимает на тебя свой взгляд и смотрит прямо в глаза, и ты видишь в её взгляде что-то неопределённое, смешанное с беспокойством, если такое вообще возможно. Она окунает кусок чистой тряпки в холодную воду, выжимает её, а потом ты не успеваешь заметить, что она опускается перед тобой на колени, как до этого сделал твой брат, и приятный холод распространяется по твоему лицу. В первую секунду ты чувствуешь только влажное прикосновение ткани, но чуть погодя по твоей щеке растекается противоречивое тепло от мягких прикосновений Ниссы, которая ласкает твои скулы пальцами.

Ты удивленно смотришь на неё, но ничего не говоришь, лишь тихонько вздыхая и прикрывая глаза. Она продолжает утирать твою кровь, погружая тряпку в набранную чашу с ледяной водой, которая с каждым разом приобретает всё более заметный розовый оттенок. Ты погружена в её едва ощутимые призрачные прикосновения, по телу бегут приятные мурашки, которые лишь усиливаются, когда она мягко шепчет тебе на ухо что-то по-арабски. Ты не понимаешь, что она тебе говорит, но это звучит слишком возбуждающе хорошо, чтобы прерываться и спрашивать о значении.

Она стирает последние следы крови с твоего лица и прислоняется своим лбом к твоему, роняя обагренную ткань тебе под ноги. Ты чувствуешь её дыхание на своих губах и слышишь едва различимый шёпот, будто молитву на незнакомом языке, а потом ты больше не чувствуешь ничего, даже боль как-то притупляется. И когда вновь открываешь глаза, её больше нет в комнате. Ты остаёшься наедине с собой и своей обескураживающей неудовлетворённостью.

Вечером ты находишь её на вершине холма у колодца, сидящую на траве в скоплении одуванчиков и затачивающую кинжал. Она никак не реагирует на твоё появление, но ты знаешь, что твоё присутствие не осталось незамеченным, просто потому, что это Нисса Аль-Гул, и мало что может укрыться от её зоркого глаза и тонкого слуха. Когда спустя десять минут ты продолжаешь стоять чуть поодаль, она опускает кинжал перед собой и кладёт ладонь на местечко на траве рядом с ней. Ты не сразу понимаешь, что это немое приглашение, но не смеешь упускать шанс узнать её поближе, понять природу притяжения, возникающего между вами, даже если оно не так уж реально, как ты себе внушаешь. Когда ты садишься рядом с ней, прикасаясь к её плечу своим, она снова молча берёт свой кинжал, и ты погружаешься в успокоительный скрежет. Незаметно для себя ты вскоре дремлешь, склонив голову на её плечо, а утром с улыбкой обнаруживаешь себя в своей постели, заботливо укрытую покрывалом, а на тумбочке у твоей кровати лежит чуть завядший венок из одуванчиков.