- Соплячка Хару! - вырывает ее из размышлений Реборн и хлопает маленькой ладошкой по столу. - Слушай, что я тебе говорю.
- А? - глубокомысленно интересуется Хару, а очнувшись, тут же взрывается: - Реборн! Хватит обзываться! Такой маленький - и такой грубый!
- Сколько лет я тебя знаю, - вздыхает Реборн, - не поумнела ни капли. Смотри еще раз и не перебивай.
Он раскладывает на столе огромную, практически в его рост, книгу в малиновой бархатной обложке. На корочке - золотое тиснение: "Большая энциклопедия мафии". Хару с некоторой опаской заглядывает внутрь - интересно, что ей покажут на этот раз. Только бы не про дипломатию отношений между семьями третьего мира. И не "десять эффективнейших способов декапитации" (после одной из похожих лекций Хару две недели снились кровавые кошмары). И не этикет поведения за столом.
Реборн вспрыгивает на разворот и кивает на текст под ногами. Глава называется "О мафиозных браках", это сначала удивляет Хару, а потом наполняет ее голову пышными белыми видениями о подвенечных платьях, многоэтажных кремовых тортах и огромных, таких, что с трудом можно удержать в руках, букетах цветов.
- Не отвлекайся, соплячка! - топает ногой Реборн. - У тебя проблема!
Хару вскидывает голову и наконец принимается читать:
- "Каждый молодой босс мафии, располагающий средствами, обязан подыскивать себе жену". И чего? - возмущается Хару. - А я-то тут при чем?
- Не далее чем в прошлом месяце, - напоминает Реборн, - проходила церемония наследования.
- Ну?
- Ты босс мафии.
- Ну?
- И вроде бы не старушка.
- Да как ты... Реборн!
- Значит вскоре ты обязана вступить в брак. Желательно, пока лето не кончилось.
- Но мне еще рано выходить замуж, - с сомнением говорит Хару. За пышными белыми видениями начинает маячить что-то непонятное и несколько пугающее.
- Глупости, ты уже совершеннолетняя. К тому же, соплячка, тут нигде не сказано, что ты должна выходить замуж.
- Ну тем более! - хлопает по коленям Хару.
- Тут сказано, что ты должна найти себе жену.
Через несколько секунд напряженного молчания до Хару доходит.
- Но я же девочка! Реборн! Ты о чем вообще думаешь?
Реборн засыпает, ожидая, пока Хару успокоится, потом протирает глаза и зевает.
- Такое вообще возможно? - спрашивает она его, насупившись и сложив руки на груди.
- В том-то и дело, - Реборн принимается перебирать большие зеленые четки, - что вроде как нельзя. Но мы же мафия. Поэтому все будет по правилам, что бы там ни думали законы и юристы. Официальная регистрация, католический священник, небольшой банкет... человек на пятьсот, - прикидывает он. - Многие захотят поздравить Десятую, но не все удостоятся такой чести. Да, если захочешь синтоистского, то тоже можно организовать - у нас есть несколько подходящих людей.
Хару запускает руки в волосы.
- Но Реборн! Я ни за что!..
- Так что у тебя есть пара недель, чтобы выбрать себе подходящую девушку и сделать ей предложение.
Когда Хару спрашивает:
- А как же конец лета? - она понимает, что оговорилась, уже сдалась, и отступать теперь некуда.
- Готовиться надо начинать прямо сейчас, - назидательно говорит Реборн. - Чтобы к концу недели у меня был хотя бы список кандидаток.

Весь день Хару проводит, валяясь на кровати и размышляя. Сунувшийся было поговорить Гокудера быстро закрывает дверь с другой стороны - когда босс в гневе, иметь с ней дело опасно для жизни. Иногда Хару слышит, как он шушукается с кем-то в коридоре.
Настроение у нее отвратительное. Конечно же, как и любая нормальная девушка, Хару хотела выйти замуж, да чуть ли не с пеленок мечтала об этом. Где-то в шкафу, под коробками с тканями, у нее спрятаны выкройки свадебного платья ее мечты - корсет, широкая юбка, рукава с воланами, бархотка с белым цветком и воздушная едва видимая вуаль, закрепленная на прическе. Никаких футуристических конструкций - только классика, достойная такого грандиозного повода.
А еще ей казалось, что рядом с ней будет мужчина, высокий, красивый и ласковый - идеальный муж. А потом он поднимет фату и поцелует ее. Они поедут в свадебное путешествие по Тихому Океану, медовый месяц проведут на Гавайях. Там будут ужины при свечах, романтичная музыка, смуглокожие официанты, пляж, маленькие кексики и много, много шоколада... ну и все такое.
С появлением Реборна в жизни Хару наперекосяк шло решительно все - с первой и до последней буквы, и свадьбы теперь это тоже касается. Хару зарывается лицом в подушку. Будет у нее теперь непонятно что с дурацкой итальянской музыкой и страшными подвыпившими мафиози. При одном воспоминании о семействе Джиг у Хару начинают ныть зубы. И главное, даже не сбежишь никуда с этого праздника жизни, прихватив с собой Гокудеру и Ямамото, все будут на нее пялиться, а рядом окажется не симпатичный молодой мужчина, а какая-то непонятная девица, которую придется держать за руку и целовать. Хорошо хоть платье все еще при ней, думает Хару, а потом с грустью понимает, что платье тоже, скорее всего, не разрешат отставить, раз уж ей в этой церемонии отведена роль мужа.
И вот она, Хару, поправляет галстук-бабочку на жутком, неудобном костюме, откашливается и сипло говорит: "Да", - а толпа за ее спиной разражается аплодисментами. Хару накрывает голову подушкой и для верности прижимает руками сверху. А потом всю жизнь... всю жизнь...
Кто-то трогает ее за локоть, и Хару вскакивает.
- А, Ямамото, ты меня испугал, - говорит она и быстро пытается привести себя в порядок, одергивает юбку, поправляет волосы, вытирает выступившие было слезы. Никто не должен видеть, как она расстроена.
- Малыш рассказал, какие у нас планы. - Ямамото осторожно присаживается на противоположный край кровати. - Я подумал, ты захочешь с кем-нибудь поговорить.
И, прежде, чем Хару успевает возразить, он добавляет:
- Ах да, забыл. Я тебе тут принес, - он протягивает ей сверток, тепло пахнущий выпечкой. - Это мама Цунаёси приготовила, попробуй.
- Савада-сан всегда такая добрая.
Хару разворачивает шелестящий пакет и, решив, что сегодня как раз такой день, чтобы позволить себе что-нибудь вкусненькое, запихивает себе в рот сразу полбулочки. Пока она жует, Ямамото говорит:
- Ну, ничего же страшного, в конце концов, не будет. Ну женишься ты, с кем не бывает. - Хару хмыкает. - Мы тут с Гокудерой выяснили кое-что у Реборна. Вот у Восьмой, например, тоже была жена. И любовник, - добавляет Ямамото и страшно смущается. - То есть, ты не подумай ничего такого, но вот так.
Хару поднимает брови.
- Только об этом лучше ни с кем вообще не говорить. Реборн что-то сказал про тайну семьи и про убийство слишком болтливых пулей в затылок, но я уже не слушал, - говорит он и жизнерадостно улыбается.
Хару, получившая было надежду, снова никнет. Какой толк в любовнике, если его все равно придется ото всех скрывать?
- И потом, вокруг ведь много замечательных девушек. Вот Кёко, например.
- Ты осел! - взрывается Хару. - Хватит уже и того, что Кёко знает о мафии! Ты бы еще Хану предложил!
Вот уж кто совершенно ни в чем не виноват. Ямамото сочувственно улыбается.
- Кёко... она моя лучшая подруга! Как я могу ее так подставить? Испортить ей жизнь так же, как себе, да?
Хару вспоминает ее беззаботную улыбку, и платье в горошек, и как однажды они засиделись в кондитерской, и пожилая хозяйка разрешила им допить чай уже после закрытия. Будь у Хару выбор, она бы никогда, никогда не позволила Кёко в это ввязаться - еще в самом начале.
- Но мы вот не жалуемся, - говорит Ямамото, но по голосу слышно, что он и сам не верит, что Кёко предложение принесет какую-нибудь радость.
- Да, Десятая! Даже не думайте! - а вот незаметно просочившийся в комнату Гокудера, похоже, верит искренне. - Мы все очень счастливы с вами работать. И у Кёко ни малейшего шанса найти себе такого же достойного мужа, как вы!
- Заткнись, болван! - орет Хару, и Гокудера, надувшись, умолкает. Ямамото тянет его за подол рубашки и усаживает рядом с собой на кровать.
- Я понимаю, но если ты не хочешь привлекать никого постороннего, то сестра Гокудеры наверняка не согласится...
- Что ты несешь? - шипит Гокудера. - Никакой Бьянки!
- ...и есть еще Хром. - заканчивает Ямамото.
- Хро-ом, - задумчиво тянет Хару. Перспектива ей не нравится: вот она поднимает вуаль невесты, а там - испуганное существо, хлопающее единственным глазом, которое все остальное время только и будет что молчать, смущаться и извиняться. Хару округляет глаза: - И только не Мукуро! Да я лучше всю жизнь старой девой останусь, чем буду с ним... - Ямамото напряженно улыбается, Гокудера розовеет, и Хару предусмотрительно закрывает рот. А ведь этот тип, Рокудо Мукуро, еще и опасен, вспоминает она.
Может быть, Хару и не горит желанием быть главой мафиозной семьи, но Вонголу оставлять нельзя. Раз уж так получилось, что теперь Хару должна ее защищать - придется приложить к этому все усилия. Хару сжимает кулаки. И если Вонголе нужен сильный босс и его первая леди, то Хару сделает и это тоже.
- Десятая, - шепчет Гокудера восхищенно.
- Хорошо, - говорит Хару, - я решила.

- Свадьба босса - это, конечно, не церемония наследования, но тоже важное мероприятие, - Реборн складывает и снова раскладывает веер, локоны в его прическе чуть шевелятся от ветра. Он оправляет цветастую юбку и задумчиво говорит: - Посторонние туда не сунутся - слишком много сильных противников. А вот свои... я бы ждал подвоха от Верде. У него сейчас массовые испытания коробочек, и он не откажется от возможности попугать толпу.
- Ну и дурацкие у тебя родственники, - сердится Хару.
- Я попрошу, - с достоинством говорит Реборн. - Он мне даже не коллега.
- Что будем делать?
- Ничего, - пожимает голыми розовыми плечиками Реборн, - у нас нет доказательств. Иди, тренируйся. Если он и вправду нападет, ты должна быть готова.
- Опять? Сколько можно! - ноет Хару. Увернуться от тычка веером не удается.
Хару идет в зал для тренировок, потирая ушибленный бок. Проходя мимо кухни, она слышит смех и даже на секунду останавливается, смакуя свою зависть. Из-под двери в коридор пробивается узкая полоска желтого искусственного света, и тем, кто внутри, сейчас тепло и весело. Хару ускоряет шаг, на ходу натягивает перчатки - длинные сетчатые детища Леона, больше бы подошедшие стриптизерше. Посмешище, а не оружие - до момента активации, конечно.
Бетонные стены все искрошены и покрыты копотью - силу пламени Хару так и не научилась контролировать, несмотря на все затрещины Реборна. Она опасается, что следующей стадией обучения может стать что-то в духе эксперимента на живых людях, не рассчитаешь удар - и прощайте, друзья. Чем дольше Хару знает Реборна, тем острее, явственнее проглядывает сухой расчет сквозь весь этот цирк с командными играми, карнавальными нарядами и украшениями вместо оружия.
Для концентрации пламени нужно расслабиться и сосредоточиться.
- Все ищешь точку между злостью и умиротворенностью? - ехидно спрашивает Реборн.
- Не мешай. - Поток огня вырывается наружу и так же быстро исчезает. Из дыры в противоположной стене на пол сыплется сухая черная земля.
- Ну вот, ты лишила дома полторы тысячи насекомых. Иногда мне кажется, что ты совсем безнадежна.
- Тогда и не связывался бы со мной, - орет Хару, - защитник червяков!
- Меня наняли, - равнодушно замечает Реборн.
Хару вылетает из зала тренировок, как пробка, терпеть эти издевательства над собой она больше не желает. У нее обязательно получится все что угодно - только без этого отвратительного мелкого капризного ребенка. В коридоре она конечно же с кем-то сталкивается, сердито фыркает - и замирает. Перед ней - виновато улыбающаяся Кёко с корзинкой рукоделия в руках, а по всему полу теперь рассыпаны ленты, бантики, раскатились цветные клубки. Бормоча извинения, Хару опускается на колени и принимается их собирать. Нитки лезут из рук, путаются, не даются. Кёко присаживается рядом и подставляет корзину.
- Хару? - осторожно спрашивает она. Хару не хочется отвечать, ей неловко и страшно - только накануне все казалось ясным и простым, а сейчас снова грозит запутаться не хуже этой дурацкой пряжи. Хару растягивает ее на пальцах и вспоминает собственные швейные упражнения - для них требовалось терпение, определенно требовалось, а значит, она сможет и сейчас. Вдох - выдох.
- Это для костюмов Ламбо и И-Пин, мы занимались ими весь вечер, а потом я решила спуститься и посмотреть, как ты тренируешься. Извини, я такая неуклюжая. Я тебя не ушибла? Не больно?
- Нет, что ты, - мотает головой Хару, - все в порядке. А что за костюмы?
- Забавно, но я даже не знаю толком. Реборн сказал, что скоро будет какой-то большой праздник - здорово же? И Ламбо с И-Пин захотели себе костюмы индейцев. Ламбо сказал, он будет повелителем племени Тумба-Юмба, - смеется Кёко.
- Не думаю, что это хорошая идея, - выдавливает Хару. - Реборн. Он как обычно.
- У Реборна всегда очень веселые игры! - возражает Кёко. - Так что мы совсем не против.
Хару решает ее не разубеждать, кое-что Кёко, конечно, известно, но остальные подробности не так уж обязательны. Она сваливает наконец-то целые и отдельные клубки к остальным и над корзиной случайно задевает руки Кёко. Требуется усилие, чтобы не отдернуться, не начать извиняться снова и опять ничего не порушить, не испортить и не вывалить.
- Я могу тебе чем-то помочь? - спрашивает Кёко и осторожно касается тыльной стороны ее ладони. Хару вздрагивает.
- Нет. Нет, наверное.
- Жаль. Если ты сейчас идешь заниматься, то можно, я просто посижу с тобой?
- Это не самое интересное зрелище. К тому же, там опасно.
- Да ладно, - Кёко крепче сжимает ее руку, - как будто я раньше не видела тебя в бою. И я уверена, ты не заденешь меня случайно.
Хару очень хочется верить ее беззаботной улыбке.
В тот день Реборн больше не появляется в зале для тренировок, дела начинают идти лучше.

- Ну и что ты медлишь, соплячка Хару?
Хару сидит красная и злая, только что из ее выбора устроили представление с летающими вещами. Реборн приволок Футу и велел узнать самую выгодную партию для десятого босса Вонголы. Хару бы поняла, если бы они решили выяснить, кого Хару больше всего любит или с кем будет самой счастливой, но нет - "какая жена самая выгодная?" Застав их за этим занятием, Хару грохнула дверью так, что летающие под потолком книги и тетради осыпались, и разбилась пара цветочных ваз, неудачно висевших над полом. Фута по инерции произнес: "Номер один, Сасагава..." - шмыгнул носом, разглядывая разъяренную Хару, и умолк.
- Не стой столбом. Раз уж определилась - шагом марш делать предложение!
- Реборн! - возмущается Хару.
Но ведь и правда, придется договариваться. Что, если Кёко испугается? Что, если Хару обидит этим Кёко? Что, если Кёко не согласится, в конце концов сведет все к шутке и откажет? Хару бы прекрасно ее поняла. Даже наоборот - отличное развитие событий. Но как же стыдно!
- Соплячка, а ты что думала? Как твоя невеста узнает, что ей пора замуж? Руки в ноги - и вперед! - Реборн отвешивает ей увесистого пинка, так что Хару впечатывается спиной в дверь.
Фута жалостливо хлопает глазами.
- Дайте хоть переоденусь, - зло говорит Хару, я не могу идти делать предложение в таком виде.
Оставшись одна в комнате, она долго стоит перед шкафом, перебирая наряды: строгий деловой костюм? Маленькое черное платье? Что-то нарядное, но не слишком официальное? А еще ведь прическа и макияж. Или, может быть, джинсы с блузкой? Сама-то Кёко наверняка будет в домашнем. Или позвать ее на свидание, думает Хару, но быстро отказывается от этой мысли - посреди толпы людей наверняка получится еще хуже. И еще придется позвонить ей, чтобы договориться.
Хару натягивает джинсы и застегивает ремень, пальцы почему-то дрожат, попасть в нужную дырочку получается не сразу. Хару замечает, что похудела. Она смотрит на себя в зеркало - привлекательная девушка вполне брачного возраста, стройная, грудь второго размера, для ее комплекции - в самый раз. Только вот с лицом что-то не то. Хару зажмуривается, а когда распахивает глаза, на ее губах снова появляется улыбка. Она же не хочет огорчать Кёко еще и тем, что расстроена сама.

По пути к дому Кёко Хару покупает цветы, какие бы понравились ей самой, - нежно-голубые хризантемы с крупными пушистыми головками - и любимые лимонные пирожные Кёко. Обстоятельства меняются, а пирожные остаются теми же самыми, с грустью отмечает Хару.
- Миура, - Рёхей награждает ее крепким хлопком по плечу. - Неожиданно. Что-то случилось? Ты наконец-то решила попробовать себя в боксе? - повторяет он давно уже несвежую шутку.
Хару криво улыбается и перекладывает букет из одной руки в другую.
- Я к Кёко пришла, - говорит она.
- А, женские штучки, - понимающе кивает Рёхей, и Хару задается вопросом, известно ли ему, что происходит. - Сестричка! У тебя гости! - громогласно орет он, прежде чем подняться в свою комнату.
- Хару, - Кёко улыбается, выходя из кухни, вытирая с подбородка муку. На ней розовый передник с кармашком в виде сердечка. - Я так рада тебя видеть! Проходи.
Кёко смеется, когда Хару дарит ей цветы и, как ребенок, радуется сладостям. Она еще не знает, что стоит третьим пунктом в списке подарков.
- Как это мило, Хару. Только ты какая-то грустная, все последние дни сама не своя. Сейчас мы будем пить чай, и все пройдет. У тебя что-то случилось? - Кёко берет старательно улыбающуюся Хару за руку и отводит на кухню. - У нас родители уехали на выходные, а Ламбо с И-Пин ночуют у Цуны, так что сегодня совсем спокойно, можем хоть до ночи болтать. Да, Хару, - радуется удачной идее Кёко, - оставайся на ночь.
У Хару старается не думать о лишнем. Молча она усаживается за обеденный стол.
- Я тут немножко готовлю, - объясняет Кёко и поворачивается к плите, чтобы уменьшить огонь под кастрюлей. На столе тарелка с уже нарезанными овощами для супа, ровными рядами лежат вывалянные в муке кусочки теста. - Рассказывай, что такое?
- Я помогу тебе, - вскидывается Хару.
- Нет-нет-нет, ни в коем случае, - протестует Кёко, - ты и так постоянно устаешь, эти тренировки, заботы. А я ничем другим и помочь не могу.
Хару все равно поднимается с места, находит в настенном шкафчике вазу для цветов и ставит пирожные в холодильник. Когда все полезные занятия заканчиваются, она принимается раскатывать тесто в лепешки. Последний раз Хару готовила себе так давно, что уже и забыла все на свете.
Кёко, словно понимая, не торопит ее с ответом - так же молча помогает раскладывать начинку, изредка оглядываясь на Хару и улыбаясь. Хару очень хочется, пока не поздно, начать болтать о пустяках - у нее вообще никогда не было проблем с тем, чтобы придумать, о чем поговорить, но она снова вспоминает про Вонголу и решается:
- Это касается моих тренировок.

На скамье между ними - подаренный Хару букетик хризантем.
- Если это нужно, - Кёко перебирает цветки, греет каждый из них в пальцах, внимательно рассматривает, а потом гладит, прощаясь и переходя к следующему, - то, конечно, я согласна. Я не понимаю - правда, - почему ты так из-за этого переживаешь.
- Это же ужасно серьезно, - отвечает Хару. - Это навсегда. Мы даже развестись не сможем, только если... Это опасно в конце концов.
- Ну и что? - легкомысленно говорит Кёко. - Важнее, что тебе это нужно. Я же вижу, как ты каждый раз рискуешь из-за нас. Нет, я правда нисколько не против. Это даже романтично - если все будет как по-настоящему. Жена босса мафии, - мечтательно улыбается она.
Мысль о романтике заставляет Хару вспомнить: нет самого главного - кольца. Она собиралась делать предложение, сотни раз прокручивала в голове, как ее собственный жених будет дарить ей - маленькое, изящное, с обязательным бриллиантом, а сейчас, растяпа, - забыла. Вот позор. Хару смотрит на свои руки - на среднем пальце красуется Кольцо Вонголы, и есть еще два, пониже классом - солнце и туман. Хару торопливо стаскивает второе, с округлым темно-синим камнем, и протягивает Кёко.
- Это тебе.
Кёко закусывает губу и подставляет руку, Хару приходится обхватить ее за запястье, чтобы надеть кольцо, не выдавая дрожи. На ощупь Кёко теплая, чуть влажная - да она же тоже волнуется, понимает Хару.
Кёко вытягивает руку, рассматривая водянистый блеск камня, и на Хару вдруг накатывает волна облегчения.
- Спасибо! - Хару складывает перед собой руки в жесте благодарности и склоняет голову.
- Ты что? - Кёко трогает ее за плечо.
Она отставляет вазу с цветами, чтобы не мешала, и придвигается ближе. Хару чувствует, как острые колени упираются в ее собственные. Кёко держит ее за плечи и улыбается.
- Я, правда, пока не могу сделать тебе ответного подарка.
- Не нужно, - мотает головой Хару.
Когда она идет звонить домой, трубку берет Реборн. Выслушав, он говорит:
- Хорошо, я предам родителям, что ты останешься у Кёко. Не перестарайся там. Наутро после свадьбы я лично буду проверять ваши простыни.
- Но зачем? - ужасается Хару и, прежде чем Реборн успевает вставить что-нибудь ехидное, поясняет: - То есть я понимаю, что это и почему, но зачем это тебе надо?!
- Тупица, - все-таки говорит Реборн, - я пошутил, - и кладет трубку.
Не то чтобы Хару никогда не оставалась на ночь в доме Сасагава, но на этот раз все по-другому.
- Жаль только, мы не можем рассказать все родителям, - Кёко задумчиво теребит уголок подушки. Выражение лица у нее расслабленное, мечтательное.
Хару переворачивается на живот, следя за коленями и локтями. Кровать достаточно широкая, чтобы вместить двоих, но пространства все равно недостаточно, чтобы лежать свободно.
- Мне вообще жаль, что с нами случаются такие вещи, о которых нельзя рассказывать.
Кёко кладет теплую ладонь ей между лопаток.
- Мы всегда можем рассказать о них друг другу.
Утром Гокудера ловит Хару на выходе из дома Кёко.
- Десятая! Она согласилась, правда? - Хару оглядывается на двери - Кёко еще не подошла. - У вас будет самая шикарная свадьба во всей Италии. Я все-все-все сделаю, вы останетесь довольны!
- Спасибо, Гокудера, - бормочет Хару, рассматривая землю под ногами.
Кёко выходит к воротам и кивает ему. Гокудера затихает и смотрит так, будто вдруг увидел кого-то незнакомого.

- То есть, мне не придется выбирать помещение?
- Этим занимается Гокудера.
- И думать, как его украсить?
- Гокудера уже нашел дизайнера.
- И подписывать приглашения?
- Гокудера согласует с тобой список гостей на неделе.
- И выбирать им подарки?
- В Италии это вообще не принято.
- А платье-то..?
- Спроси у Гокудеры, он вроде нашел подходящую мастерскую.
- А...
- Да хватит уже отлынивать от занятий! Утром - университет, вечером - тренировки. Сложно запомнить, соплячка?
- Ладно, я поняла, - бурчит Хару и мстительно добавляет: - Маленький грубиян.
На занятиях она сидит, с отсутствующим видом жуя кончик ручки. В одно ухо влетают многосложные слова: сортировка, стандартизация, совершенствование - из другого вылетают латинские буквы. Хару и без того недолюбливает лекции на иностранных языках, тем более глупые, что большую часть всех этих правил рационализации придумали в Японии, а сейчас и вовсе не может сосредоточиться на гнусавом голосе лектора.
Какое-то большое, серьезное понимание, совсем не имеющее отношения к конвейерной ленте, транспортным развязкам, разделению труда и линейной оптимизации, зреет внутри нее. Она в очередной раз прокручивает в голове свои ощущения во время боя - чувство зарождающегося пламени, теплое и распирающее, ток по мышцам, жжение на ладонях, на кончиках пальцев, а потом - мощный, уверенный поток силы, сметающий все вокруг. Где-то кроется его источник. Хару отматывает назад: поток - жжение - возникновение - толчок.
Что она чувствует в момент смерти? Захлестывающее, острое, постыдное сожаление о собственной слабости, делающей невозможными простые, размеренные и спокойные вещи. Жить как все, например. То, что у Хару раз за разом отбирали, а потом отчего-то решили вернуть, диковинным, искаженным, но, кажется, работающим способом.
Хару трет лицо.
- Пламя во лбу, - сказал ей как-то Реборн, издевательски хмыкнув, - верный признак наркомана посмертной воли. Жалкого существа, постоянно стремящегося что-то исправить.
- А Первый? - решила опровергнуть теорию Хару.
- О, ему было о чем жалеть, - отмахнулся Реборн. - Что ты вообще знаешь? А нам с тобой пора искать другие ресурсы, если ты хочешь прожить подольше.
Тогда Хару не поняла, а сейчас - сейчас она думает, что заставит пожалеть того, кто захочет отобрать у нее это простое и обыкновенное.
Пламя, как кошка, играет на ее ладонях, ласково и хищно.
После тренировки ноги сами приносят Хару к теплой, светлой кухне. На базе стоит густая тяжелая тишина - все, кто бывает здесь, либо успели уйти, либо не появлялись сегодня.
- Это ты? - спрашивает Кёко. - Я ждала.
Хару садится за стол, водружает тяжелую голову на скрещенные руки и наблюдает за Кёко из-под ресниц, пока та возится со столовыми приборами.
- Как дела? - спрашивает она, и Хару, с трудом разлепив губы, отвечает:
- Реборн говорит, я делаю успехи.
Кёко кивает:
- Все правильно, я не ожидала меньшего.
Она тянется развязать фартук, и Хару завороженно следит, как легко соскальзывает ткань, обнажая полоску молочной кожи под короткой футболкой. Кёко садится рядом, так что можно почувствовать тепло ее бедра, наклоняется поцеловать Хару в висок.
- Что ты делаешь? - смущается Хару.
- Что должна. Так ведь поступают правильные жены?
Это все происходит не здесь, не с ними, не сейчас, не взаправду. Кёко берет вилку Хару и аккуратно наматывает на нее спагетти.
- У нас еще перелет впереди, тебе нужны силы. Открой рот.

То, что обычно носит название "мальчишник", собирает гостей обоего пола. Хару видит, как переругиваются сидящие в центре стола Колонелло и Лал; одинаково внимательно заглядывают кому-то под юбку, задрав головы, Ямамото и Рёхей; Гокудера то и дело косится на Шитт П., с видом естествоиспытателя изучающую задницу стриптизерши перед своим лицом; Джанини пытается открыть бутылку таинственного вида конструкцией. В клубе полно людей, но Хару успокаивается, тут и там замечая в толпе прихотливые старомодные прически - за безопасность отвечает Дисциплинарный Комитет, его глава, впрочем, заявил, что к этому отвратительному суетливому месту он не подойдет и на километр. Хару боялась, что вечер превратится в очередной фарс, но Реборн, прихватив с собой Базиля, Футу и друга семьи Саваду Цунаёси, "из женской солидарности" предпочел посетить девичник Кёко. Там, наверное, сейчас чай пьют. Хару бы тоже не отказалась, но перед ней только алкоголь десяти разных сортов.
Напиться с непривычки она успевает удивительно быстро, и красные ковры, красные плюшевые диваны, красные шторы, красные перья на полуголых девицах превращаются в одно сплошное мерцающее алое марево. Хару успевает запомнить, как Рёхей, ничуть не более вменяемый, похрустывая костяшками, втолковывает ей, что делают боксеры, когда обижают их младших сестер; как движутся перед лицом блестящие трусики, вытянутые от наполняющих их купюр так, что уже впору сомневаться, какого пола их обладательница; как матово белеет грудь Шитт П. под надувными кругами; свой крик; вид зала с высоты стола; чьи-то руки; как Лал пытается остановить какую-то потасовку, вцепившись в брючины дерущихся; жжение на разбитых костяшках, резь в пальцах, в горле, в животе. Следующее, что она видит - твердое округлое дно раковины все в том же красноватом свете, покрытое недавним содержимым ее желудка. Хару вяло пытается угадать, что из этого было обедом, а что она съела уже здесь.
- У тебя тушь размазалась, - говорит Ямамото, подставляет носовой платок под струю холодной воды и принимается вытирать ей щеки.
- Я плакала? - спрашивает Хару. - Я что-то натворила?
Ямамото цепко держит ее за подбородок, не давая повернуться к зеркалу.
- Нет, все в порядке.
- Что я здесь делаю? Что с остальными? - не сдается Хару и все-таки оглядывается. Они в мужском туалете, абсолютно пустом.
- Хаято за дверью, - объясняет Ямамото, - никто не войдет. И с охранниками мы уже так мило побеседовали. Ты знаешь, - в тусклом свете его глаза кажутся огромными и черными, - мне кажется, ты просто испугалась.
- Я хочу к Кёко, - тихо признается Хару.
- Вот и я думаю, это была плохая идея, - туманно говорит Ямамото. - Сейчас нельзя.
- Поедем домой, - решает Хару.
На пути к выходу из зала она успевает заметить подпалины на коврах. Во внутреннем дворе охранники клуба устраивают на уже примятом газоне обломки почерневшего дивана, обгоревшие барные стулья и ровный полумесяц, оставшийся от круглого стола.

Наутро голова у Хару пустая и звонкая. Нервное ожидание все никак не прекращается. Хару выдерживает грим, укладку и маникюр, позволяет девушкам-визажисткам помочь себе одеться, рассеянно глядится в зеркало - костюм не лишен изящества, он не похож на мужской, но и платье напоминает лишь отдаленно. Хару в нем как бледная тонконогая кукла с нарисованными глазами и стопкой браслетов поверх перчаток. Она оправляет высокие шорты, чуть не рвет колготки, чертыхается и вздыхает - наконец-то пора.
- Десятая, - Гокудера с мрачной сосредоточенностью засовывает сигарету в зубы и поправляет на Хару галстук-бабочку, - плохие новости. - Он открывает перед ней дверь темной машины, приземистой, округлой и гладкой, как мыльный брусок. - Вария отказалась приехать на церемонию в полном составе...
- Так отлично же. - Хару усаживается. Слышен рев мотоциклов сопровождающих, трех или четырех, на слух определить сложно.
- ...под предлогом охраны внешних границ имения. Даже заглянуть, уроды, не соизволили, хотя им и ехать никуда не надо, - последнюю фразу Гокудера произносит уже себе под нос, щелчком отбрасывает сигарету и садится за руль.
- Сдается мне, - Реборн подает голос с заднего сиденья, в центре которого размещено детское креслице кричаще-зеленого цвета, - что это был не повод, а причина, и нападение уже началось.
Хару смотрит на него в зеркало заднего вида.
- Хару, ты уже вроде как взрослая, мой тебе совет - своего идиота-правую руку бей нещадно, может и поумнеет. В конце концов, я киллер, а не нянька.
- Гокудера, - вдруг начинает волноваться Хару, опять она упустила что-то важное с этими иностранными традициями, - а по сценарию запланировано похищение невесты?
- Я, может, и идиот, - цедит тот, оскорбленный всеми в лучших чувствах, - но не настолько же.
Первое, что слышит Хару, выбираясь из машины в парке Северо-западного особняка Вонголы, - это восторженный рев Ламбо, дорвавшегося до конфет. Гокудера немедленно скрывается в направлении звука.
- Пойдем, Хару, - зовет ее Реборн. - Кёко уже приехала.
Проходя по коридору между скамьями, Хару скользит взглядом по лицам уже рассевшихся гостей - знакомым, смутно знакомым и незнакомым вообще. Девятый одобрительно кивает ей из первого ряда, и Хару изображает ответную улыбку. А потом ничего изображать больше не приходится, потому что она видит Кёко - сияющую, светлую, невесомо плывущую по залу в сопровождении брата. Хару так увлекается дальнейшим - повторением заученных слов и взглядами на Кёко исподтишка, что забывает думать про готовящееся нападение. Они успевают обменяться клятвами и даже получить священное согласие на брак, как раздается страшный грохот. Кольцо тумана так и остается у Кёко на пальце.
Гости в панике вскакивают. В зале много сильных бойцов, но толпа остается толпой, кого здесь не хватает, так это Дисциплинарного Комитета - но все они во главе с Хибари сейчас вне здания. Внутрь сквозь открытые двери и окна начинают сочиться клочья густого темного тумана, издающие мерное потрескивание. Хранители создают полукруг вокруг Хару. Она отмечает, что Девятый и его собственные хранители успевают куда-то исчезнуть.
- Что происходит? У нас есть информация?
Хару успевает до боли вцепиться в запястье Кёко и, заметив это, с трудом разжимает руку. Кёко же, к счастью, не выглядит ни напуганной, ни даже обеспокоенной - просто серьезной, и это неожиданным образом придает Хару решимости.
- Гокудера! Реборн!
Гокудера мешкает с наушником, настраивая связь, и Реборн - с неохотой, будто его отрывают от интересного зрелища, снова заставляя работать, отвечает:
- Вария их не остановила, резиденция полностью окружена. Живых людей, не считая Верде, нет и не будет.
Хару снова оглядывается на Кёко.
- А сам?
- Появится с минуты на минуту.
Хару быстро представляет себе план сражения и так же быстро раздает указания: сгруппироваться всем, кто может сражаться, небольшими отрядами по периметру здания и на крыше, всех, кто не может, - собрать в дальнем зале. С Кёко она оставляет Бьянки и Рёхея. Остальные занимаются организацией защиты. Верде наверняка больше заинтересуется ей самой. Хару получает от Гокудеры передатчик и направляется в часть замка, противоположную той, где собраны дети и не обладающие пламенем.
Верде не замедляет появиться. Он проходит, разрушая стену, изнутри управляя роботом - желтой человекоподобной громадой с маленькой головой и увесистыми кулаками. Сквозь стекло в брюхе Хару видит его самого, сидящего на объемной розовой подушке, которой для полноты картины не хватает только полудюжины щупалец. Все новое - это хорошо забытое старое.
- Ты испортил мне свадьбу, - говорит Хару.
Верде скучающе кривится:
- Мне нет дела до извращений в стиле Вонголы. Можешь оценить мое снисхождение - я задержал атаку до момента, когда старикашка перестал бубнить торжественные речи. Мне просто нужна была подходящая толпа.
Хару знает, что нужно делать - у нее нет с собой таблеток посмертной воли, она сжимает и разжимает кулаки, концентрируясь на внутреннем образе - сейчас нужно воссоздать условия, дающие толчок пламени.
- И как, удачно? - спрашивает она.
- Да. На редкость завораживающее зрелище. Аморфные существа, при желании принимающие любые формы. С легкостью уклоняются от атаки, эффективно нападают сами.
- Верде. А то, что ты подвергаешь опасности такое количество людей?
На этот раз сам Верде не двигается, но великан вокруг него недоуменно чешет лысую макушку.
- Ты о чем, девочка?
- И если тебе легче это понять так - это все мои люди, моя семья.
- Твои солдаты, ты хочешь сказать? - кивает Верде. Робот скрежещет.
Хару мотает головой.
- Моя семья и моя ответственность.
- И что за глупость, хотя я тоже не отказался бы жениться на такой красотке, будь у меня тело получше этого, - задумчиво говорит Верде, очевидно пропуская ее слова мимо ушей.
Жар разливается у Хару в груди и течет к кончикам пальцев, будто кто-то разом сорвал все предохранительные клапаны внутри. Хару чувствует все поле боя как часть себя и готова с точностью до сантиметра сказать, куда должен попасть поток пламени. С удивлением она обнаруживает присутствие посторонних, думать об этом болезненно хочется, но некогда - и она просто меняет угол подачи пламени, удерживающего ее на месте, так, чтобы никого не задеть. Вероятность Верде остаться невредимым и успеть скрыться теперь повышается до тридцати процентов, но он и не стоит таких жертв.
Хару считает до трех.
Огонь срывается с ее раскрытых ладоней.

Хару выходит из гиперрежима.
Сила мгновенно покидает тело, приходится опереться о колени, чтобы не упасть. Впереди - разгромленный зал, полный почерневших обломков мебели, на пережженном паркете начинает конденсироваться влага, занавески отъедены огнем до самых гардин, противоположная стена разрушена, впрочем, как раз в этом Хару не виновата, а прямо в центре пролома валятся одинокая желтая нога с торчащими из нее еще искрящими проводами.
Мысли потихоньку начинают возвращаться на место: обожгла палец, где-то колготки успела порвать, и ноет царапина. Каблук держится на соплях, надо будет попросить Гокудеру подогнать машину прямо сюда - Верде отступил, а значит, и с остальными должно быть все в порядке, можно не беспокоиться. Хару принимается стягивать с рук перчатки, но те будто намертво прилипли к коже.
- Хару, - перед глазами возникает Реборн. Он хочет что-то сказать, вместо этого смотрит куда-то за нее - Хару давит желание оглянуться - но, раздумав, молча скрывается в выходе из зала.
- Да что такое! - топает ногой Хару, от негодования и обиды даже забывая об усталости. - Что я опять не так сделала?! Реборн, отвеч...
Она замолкает на полуслове, когда поперек туловища ее обхватывают тонкие теплые руки.
- Так ты не осталась там, - едва слышно бормочет Хару. И только в этот момент ей становится страшно, все внутренности словно превращаются в ледяной ком. Все что угодно могло случиться. - Сбежала от них?
- Конечно, - дыхание Кёко согревает шею, а по голосу слышно, что она улыбается. - Я была уверена, что никто лучше тебя не защитит меня.
- Кёко, - беспомощно шепчет Хару. Как ты не права, хочет добавить она, но Кёко прижимается щекой к ее плечу.
- Ты у меня самая лучшая, - говорит Кёко, и Хару хочется расплакаться. Кёко зачем-то тянет руку вниз и касается края разошедшегося капрона, не дотрагиваясь до ранки.
Хару трет переносицу тыльной стороной ладони, крепко надавливая, и насилу улыбается, прежде чем развернуться. Кёко принимается гладить ее по бокам, по спине, по бедрам монотонными успокаивающими движениями. Хару дышит через рот, часто и мелко, пряча лицо на плече Кёко, и они долго так молча стоят посреди пустого зала.
- Десятая!.. - Хару оглядывается на скрип двери. - Извините, простите, Десятая, - спохватывается Гокудера. - Все уже уехали, только ваша машина ждет. Мы поедем в северный особняк Вонголы, это в двух часах отсюда. Там уже готовятся к вашему прибытию. Нужно, - неуверенно говорит Гокудера, - наверное, нужно все-таки закончить. Извините еще раз.
- Пойдем, - Кёко отпускает, Хару берет ее за руку и, прихрамывая, идет к выходу из зала.
В машине, когда Хару кажется, что Кёко засыпает, привалившись к ее плечу, она спрашивает угрожающим шепотом:
- Как вы могли ее отпустить, - и неважно, что Гокудера в тот момент должен был быть в другой части поместья.
Но Гокудера мрачнеет и молчит, вскоре Хару саму начинает клонить в сон, и разговор приходится отложить.

Заканчивают они уже в узкой компании: наконец лучится довольством Гокудера, смущенно ковыряется в своей тарелке Цуна, Хром сидит, чинно сложив руки на столе, серьезно сопит Рёхей, Ямамото, видимо, только что после душа, стирает с шеи капли воды, Ламбо с И-Пин под наблюдением Футы делят на двоих гору виноградных леденцов, Бьянки достает из духовки остро пахнущий пирог подозрительного фиолетового цвета. После того, как Реборн передает Хару подарки от Девятого, она осторожно целует Кёко в губы и отпрашивается спать.
Приходит в себя она уже посреди ночи - огромная комната с высокими потолками наполнена пустотой. В темноте по правую руку видно нежное белое тело Кёко, та дышит едва слышно, так, что Хару успевает на секунду испугаться, жива ли она. А потом видит, как мягко приподнимается и опускается грудь. Хару садится на постели. На столике рядом с кроватью обнаруживается стакан воды, и она жадно пьет, забывая об аккуратности, вытирает мокрые пятна с щек. Кёко вздыхает и сонно потягивается, приподнимается на локте и смотрит на Хару.
- Ты проснулась, - замечает Кёко и тянется к ней, обхватывает за талию, прячет голову у нее за спиной.
Хару вздрагивает от этой горячей близости. Фонарь, льющий свет сквозь прорезь штор, часто моргает и гаснет. В непроглядной темноте Кёко движется плавно, осторожно. Хару чувствует прикосновение ее ладоней на спине, под задранной футболкой, влажные оттиски рта вдоль линии позвоночника. Хару открывает рот, но не может сказать ни слова.
Кёко усаживается у нее за спиной, ткань ночнушки скользит по голой коже, уходя вверх, а потом Кёко обнимает Хару коленями, прижимается мягкой грудью, выступающими плотными сосками, кладет руки ей на живот. Тяжелое горячее напряжение разливается по телу, Хару пытается обернуться, чтобы посмотреть на Кёко, и та касается губами ее щеки. В кромешной темноте все еще ничего не видно. Кёко скользит пальцами по телу Хару, словно ищет выпуклости и складки, цепляет ключицы, сложив лодочками ладони, очерчивает контур грудей, проводит два полукружия под ними. Обхватив бока, определяет изгиб талии, плоско гладит по животу, лепит ее, как слепой скульптор - статую мягкой глины. Хару перехватывает запястья Кёко уже под поясом пижамных штанов, но та настойчива и неумолима. Ее прикосновения тянут из Хару воздух, ускоряя дыхание, тянут воду, и она чувствует, как испарина выступает над губами, тянут тонкими нитями боль, заставляя забыть о царапинах и ожогах, тянут густой жар, охлаждая, делая слабым взмокшее тело, но сворачивая в животе тугой горячий ноющий ком. Кёко держит так крепко, как если бы Хару падала, и так осторожно, как если бы могла повредить это новое, едва созданное тело. Хару откидывает голову, прижимаясь теснее, и хнычет, когда скопившееся в ней напряжение ритмично и остро дергает изнутри. Кёко вынимает из нее влажные пальцы.
Уже в какой-то полудреме Хару чувствует, как Кёко трется о ее спину, просовывает руку между их телами, вжимается лицом в изгиб плеча. Хару поворачивается, чтобы поцеловать ее, трогает губами горло. Она не знает, чем помочь, просто гладит везде, куда может дотянуться, и Кёко дрожит, замирая на выдохе, и тихо, тонко всхлипывает.
Они валятся на кровать, фонарь за окном разгорается с сухими дрожащими щелчками.
- Хорошо, что было темно, - Кёко улыбается Хару в плечо, - а то мне было бы совсем стыдно.
- Откуда ты... Почему ты вообще... - Хару никак не может найти подходящих слов, но кажется, и не нужно.
Кёко легко пожимает плечами и просто молчит, прижимаясь всем телом.

Утром Хару просыпается от звона посуды, запаха еды и осторожных шагов вокруг постели, первым делом нащупывает руку Кёко и только потом открывает глаза. Перед ними в окружении тарелок и чашек на накроватном столике расположился Реборн.
- Ты все-таки пришел, - бормочет Хару, садится и тянет одеяло на грудь. Кёко хихикает.
Реборн помахивает какой-то распечаткой.
- Тут Верде прислал письмо. Говорит: "Спасибо за чудесно проведенное время, много нового узнал и даже кое-что понял. Мой следующий план будет еще коварней. До встречи".
Хару заливается краской, кажется, до кончиков ушей.
- Так это все-таки была игра? - спрашивает Кёко.
- Он вполне трезво оценивает перспективы - трудно было придумать что-то глупее вчерашнего. И, справедливости ради, - замечает Реборн, - ты тоже многое поняла и даже кое-чему научилась. Да ты небезнадежна, соплячка.
- Да оставьте же... нас в покое! - орет Хару. - Вон из комнаты!
Реборн вспрыгивает на руки Бьянки, до того молчавшей и заговорщически улыбавшейся, и они оставляют их с Кёко наедине.
Хару откидывается на подушки.
- Извини, - бормочет она, - они всегда так.
Через секунду над ней нависает улыбающееся лицо Кёко.
- Я знаю, - она беззаботно поправляет волосы у виска.
- Бесконечные издевательства. Сражения, попытки захватить власть, угрозы, просто тренировки. Настоящие жертвы. А потом - управление, коалиции, интриги, в которые совершенно не хочется ввязываться, и вся это огромная, многолюдная Вонгола на шее.
- Ты справишься. Я в тебя верю, - говорит Кёко, и Хару замечает, как на кольце тумана загорается крохотный густо-синий огонек.