– …самый радостный праздник – Воскресение Иисуса! Подумайте только: он умер за наши грехи! Что из этого следует? Да, Такер?
– Что мы должны побольше грешить, чтобы его жертва была не напрасной, сестра Анна.

Класс ржёт. Монашка не меняется в лице, видимо, привыкла уже к таким вот юмористам доморощенным, а училка, пригласившая её на урок, посвящённый Пасхе, аж зеленеет от злости. Триша не удержалась – пальцы сами сложились в семейный жест. Ну чёрт возьми! Она честно не хотела – само вышло! Сейчас начнётся…
– Ты что, только что послала меня?! – заверещала училка.
– Ммм… нет? – предположила Триша. Разумеется, это не сработало.
– Отправляйтесь-ка к школьному психологу, мисс! Вы, Такеры…

Триша снова показала ей средний палец – теперь уже сознательно. Её репутацию сложно испортить. Главная хулиганка школы, яблоко от – о боги! – другого яблока? И кому не плевать, насколько это соответствует истине?

«Мы, Факеры…» – вертится в голове у Триши, шагающей по коридору. В тишине – середина урока – школы грохот подошв её говнодавов особенно звучен. Она так и не научилась ходить легко, «как подобает леди». Хуёвая из неё леди, говоря откровенно.

Мы, Факеры, проводим у психолога больше времени, чем в классе…

Маки бесит её, наверное, меньше, чем она его. Ей даже жалко эту унылую глисту, которой вечно приходится иметь дело с кем-то вроде неё или Крейга – кто пропускает мимо ушей все его слова и смотрит, как на говно. Для разнообразия, Триша иногда пытается его слушать, но надолго её никогда не хватает.
– Вы верите в Бога, мисс Такер? Разве то, что сделал Иисус…

И снова: «Бла-бла-бла…» Ну как он ухитряется быть настолько нудным?
– Верю. А что?

Мы, Факеры, верим в Бога, голосуем за республиканцев и поддерживаем традиционные ценности…

Наконец, Маки разрешил ей идти. Триша помчалась к боковому крыльцу школы, на ходу вытаскивая пачку «Винстона». Курить хотелось неимоверно. Карен уже ждала её там – стояла, прислонившись к стене и сжимая в руках старый, многократно перелатаный портфель. Светлый ангел в заношенном платье, большими несчастными глазами взирающий на её сигарету, не с осуждением, но с беспокойством. Разумеется, она ничего не скажет, но Триша и без того чувствует себя виноватой. «Я брошу», – мысленно соврала себе она. Примерно в стотысячный раз.

Курение успокаивает, а эмоции – полный отстой.

Карен робко улыбается ей. Триша без малейших колебаний убила бы любого, кто попытался бы стереть улыбку с её лица. «Я люблю Карен Маккормик, – думает она, затягиваясь и глотая горький дым. – Это грех. Не волнуйся, Иисус, всё в порядке. Ты умер не зря».

Мы, Факеры, любим неправильно и не тех…

Карен смотрит на неё проницательно – будто насквозь видит. А впрочем, никаких «будто» – она знает её как облупленную, читает, словно раскрытую книгу.
– Любовь не может быть грехом, Триш! – убеждённо восклицает она, ещё сильнее – до боли – вцепляясь в ручку ранца. – Бог есть любовь! Иисус учил нас любить, а не ненавидеть!
– Угу, – бурчит себе под нос Триша. Это означает: «Нет, ты не права, но я не могу с тобой спорить». Карен, разумеется, понимает.

Иисус, вышедший из школы через дверь для персонала, да ещё и так вовремя, удивил бы, наверное, любого – в другом городе. В Южном Парке удивляться вообще не особо получается. Ну пригласили, видимо, тоже поговорить о Пасхе. К соплякам, наверное… Вот уж диво!
– Доброго дня, – здоровается Сын Божий.
– Доброго, – вяло отзывается Триша. И, не удержавшись, добавляет с вызовом: – Спасибо, что умер за наши грехи. Пока живы мы, Факеры, твоя смерть была не напрасной!

Карен вздыхает. Триша врезала бы себе по морде, за то, что смеет её огорчать – только она ведь огорчится ещё сильнее…
– Похоже, так оно и есть, – отвечает Иисус, неодобрительно глядя на почти догоревший окурок в её пальцах. – Во всяком случае, – говорит он строго, – если вы не научитесь однажды покупать свои сигареты, а не воровать их в местном супермаркете.