Лейна часто видит её в коридорах Механизма.

Она прячется в тени; ходит только вдоль стен, ведя пальцами по каменной кладке. Странная; даже, пожалуй, немного не в своём уме. Короткостриженная, синеволосая, в затасканной вязаной кофте.

И с совершенно особым запахом.

Когда Лейна первый раз вдыхает эту лёгкую горечь, перемешанную с ароматом свежего хлеба, у неё сносит крышу. Пальцы дрожат, руки сами тянутся к тварьке: поймать, заключить в объятия, присвоить себе, дышать невыносимо долго, никак не в силах надышаться.

Лейна в забытьи подаётся навстречу — но тварька перепуганно юркает в какой-то узкий проход и исчезает вместе с дурманящим запахом.

Конечно, они видятся снова: Механизм один на всех, сложно не повстречаться. Лейна каждый раз благоразумно затаивает дыхание, однако не торопится пройти-пробежать мимо; рассматривает с жадным любопытством эту нахохлившуюся фигурку.

Тварька ходит босиком; а потёртые джинсы, кажется, держатся на ней каким-то чудом. Она всегда кутается в одну и ту же кофту, всегда прячет руки в длинных чёрных рукавах. Иногда Лейна успевает заметить прижатую к груди книгу — наверное, что-то из человеческих архивов, из украденного в городе.

Она словно бы нездешняя, не из этой стаи: не похожа ни на кого из нахального, качающего права молодняка. Поначалу она даже не глядит в глаза; но потом, осмелившись, то и дело поднимает голову с ответным любопытством.

Лейна не знает, как её зовут, понятия не имеет, кто её родители и в какой комнате она живёт. Но Лейне хватает её взгляда — огненного и тяжёлого, — чтобы понять: у этой тварьки не всё в порядке.

Всё не в порядке.

Вот только Лейна не собирается возиться со всякими тварьками. Ей, конечно, любопытно; её, конечно, манит горьковато-хлебный запах. Но она не психолог и не воспитатель; она архивариус и советница Дрэя.

А Дрэй сейчас готовит наступление на город. Надо прочитать его наброски, поразмыслить, с какой стороны зайти и как продвигаться, взглянуть на состав группы захвата... Своих забот полон рот. Думать о каких-то тварьках — ни времени, ни сил.

Лейна не спит ночами, бьётся — вначале над планом, потом — лбом о стену, пытаясь понять, что же ей так не нравится. Всё продумано, всё проверено, группа — что надо... Но шевелится что-то внутри, царапает коготками, а в руки упрямо не даётся: сиди и гадай.

Лейна не спит ночами, не узнаёт себя в отражениях. И ей нет ровным счётом никакого дела до синеволосой тварьки с тяжёлым огненным взглядом и книгой в руках.

Дрэй командует наступление.

Она, разумеется, в составе группы. Хотя Дрэй и ворчал: тебя, книжного червя, убьют в числе первых, — но не посмел отказать её оскаленным зубам и заточенным ногтям. Пускай всего лишь архивариус, пускай всего лишь советница; но когда спор оборачивается дракой, она проигрывает ему, боевику, только из-за недостатка опыта.

План работает, всё идёт как по маслу — не учтена только человеческая подготовленность. Будь ты хоть трижды тварью, а против револьверов и ножей не особо повоюешь.

Они теряют четверых и поспешно отступают. Захват, конечно, провален — а люди ещё долго будут настороже. Даже наверх не выползешь, что уж говорить о воровстве еды.

Дрэй объявляет чрезвычайное положение: трупы не выбрасывать и не хоронить, детский паёк, выделяемый от общей добычи, урезать в полтора раза, а главное — не беременеть, иначе он лично позаботится о «крантах». Убедившись, что информация разносится по всей стае, он устраивает разбор полётов в комнате-штабе. Долго рычит, брызжет слюной, добиваясь непонятно чего; под конец раздаёт каждому подзатыльник — «для лучшего усвоения, так сказать».

Лейне тоже «прилетает»; она обзывает Дрэя дураком, награждает пощёчиной и уходит, хлопнув дверью. Никто не бросается следом, чтобы призвать к ответу за такую грубость; хотя она бы совсем не отказалась выпустить пар, разорвав кому-нибудь глотку.

Из-за недосыпа нервы совсем сдают. Лейна долго рыдает в подушку, стараясь, чтобы никакая случайная тварь не услышала её истерики. Она сильная, она гордая, она не должна распускать сопли; но слёзы так и текут по щекам.

Они, конечно, отыграются. Они захватят власть и заставят людей признать их равными членами общества. Не сейчас, так потом, через месяц или два, через год или три...

Лейна засыпает незнамо когда и хочет не просыпаться как минимум неделю: всё равно никакой работы, да и голод во сне меньше чувствуется. Но снаружи что-то происходит: выкрики, гул, шаги. Будто кто-то нарочно согнал всех тварей к дверям её комнаты.

Лейна выходит, желая раскричаться и послать всех далеко и надолго, чем бы они там ни занимались.

Лейна выходит — и нос к носу сталкивается с Дрэем. Со странно пахнущим Дрэем: не порохом и металлом, а чем-то иным, кружащим голову.

Дрэй чуть дёргает бровями: привет, мол, — и шагает сквозь толпу. А руки его стискивают плечи синеволосой тварьки с тяжёлым огненным взглядом.

Свежий хлеб и лёгкая горечь.

— Стой, — хрипло выдыхает Лейна и преграждает путь. — Куда ты её?

— Она беременна, — это звучит как самое страшное, что только можно вообразить; страшнее эпидемии, страшнее голода.

Лейна протирает сонные глаза. Затасканная вязаная кофта почти не прячет выступающий живот. Тварька, точно почувствовав взгляд, пытается скрыть его руками. «Раньше надо было думать, девочка», — цинично усмехается Лейна — и хочет сама себе порвать глотку.

Тварька беременна как минимум две недели.

— Она не попадает под чэпэ, — слова путаются на вялом языке, не желают звучать. — У неё срок в несколько недель, а ты объявил вчера.

— Мне без разницы, когда она забеременела, — холодно цедит Дрэй. — У нас чэпэ — а она с животом; и ей «кранты».

Толпа что-то кричит — не то защищая, не то требуя убить немедленно; Дрэй, обернувшись, рявкает: «Молчать!» Лейна глядит на смирившуюся тварьку, на её спутанные волосы, на затасканную кофту — и выдыхает:

— Ты немедленно её отпускаешь.

Дрэй самодовольно ухмыляется; белые шрамы ярко проступают на его переносице. Взмах руки: отойди, не загораживай дорогу.

Горьковато-хлебный запах бьётся в ноздри.

— Отпусти её, — полурычит Лейна и впивается острыми ногтями в собственные ладони.

Она не видит себя со стороны. Но в глазах, наверное, горит решимость драться до последней капли крови, зубами выдирать вены — потому что с лица Дрэя сползает ухмылка и он враз теряет всю наглость.

Толпа гудит — кажется, одобрительно. Дрэй, изо всех сил стараясь не утратить достоинства, презрительно фыркает:

— На твоей совести! — и толкает тварьку вперёд.

Лейна ловит её в объятия, прижимает к себе, чтобы не вздумала вырваться и перепугано убежать. Тварька и не думает; цепляется за рубашку, молча сопит, уткнувшись в грудь. Толпа провожает удаляющегося Дрэя громким свистом и начинают понемногу расходиться.

Но никто, конечно, не посмеет его ослушаться — и похоронить труп, и выдать детям прежний паёк, и, тем более, забеременеть.

Запах кружит голову, забивает собой лёгкие.

— Тише, тише, — бормочет Лейна, как в бреду, — давай, отпусти, и пойдём ко мне в комнату. Я тебя никому не отдам, слышишь?

Тварька медленно, будто бы не веря, выпрямляется; глядит в глаза — чуть менее тяжело, чуть менее озлобленно. Губы у неё сухие, в свежих коростах; она разлепляет их и шепчет:

— Я Ждина. А ты, кажется, Лейна?

Лейна кивает, мысленно усмехаясь: гляди-ка, вот она, известность и слава.

— Я мечтала, что мои дети будут похожи на тебя, — вдруг торопливо, почти задыхаясь, шепчет Ждина, и её глаза лихорадочно блестят. — Такие же храбрые, такие же уверенные и принципиальные. А потом пришёл он; сказал, что сбросит на третий уровень, и я поняла, что никогда у меня не будет детей, и меня самой уже никогда не будет. А ты... — Она судорожно втягивает воздух и снова прижимается к Лейне.

Рубашка, куда она спрятала лицо, немедленно промокает.

А внутри Лейны расплавленным металлом бурлит злость. На третий уровень — да Дрэй, никак, с катушек съехал после неудачи? Нашёл, кому отомстить, на ком отыграться — на беззащитной девчонке, которая если не погибнет при падении, то всё равно не выживет там, внизу. Слишком сыро, слишком темно, много крыс и легко заблудиться — никто не осваивал эти территории: не хватало знаний и инструментов.

При следующей встрече он получит как минимум расцарапанное лицо.

А Ждина всё шмыгает носом и трясётся, зарывшись в складки широкой рубашки.

— Ну чего ты, маленькая? — растерянно шепчет Лейна и гладит её по волосам. Она знает, что Ждина уже не маленькая: ей на вид лет восемнадцать, — но совсем не представляет, как утешать тварек.

Да и Ждина, кажется, не возражает: не вырывается, не одаривает тяжёлым взглядом, только тихонько плачет.

Такими темпами, с истерикой через каждый шаг, они до комнаты доберутся к завтрашнему вечеру. Поэтому Лейна берёт Ждину на руки — без особых усилий: она весит как пушинка, даром что беременная.

— Ты чего? — вздрагивает Ждина; обвивает руками шею, прижимается к щеке своей щекой — мокрой, дрожащей от непрошеных всхлипов. И Лейна ловит себя на соблазнительном желании коснуться губами мочки её уха.

Дверь открывается внутрь, и Лейна просто распахивает её пинком; закрывает толчком ноги, локтем запирает защёлку. Опускает неподвижную Ждину рядом с постелью — опускает нехотя, не желая отдавать её, хрупкую и тёплую, в объятия неживого одеяла.

Как эта малышка собирается вынашивать детей? Они же все соки выпьют, в настоящий скелет её превратят.

Ждина плюхается коленями на матрас, гладит подушку, точно видя впервые в жизни; какое-то время молчит, глядя в никуда, теребит подол кофты с оторванными пуговицами.

«Что случилось?» — хмурится Лейна; но Ждина опережает готовый сорваться с губ вопрос.

— А может, вместе ляжем? — робко предлагает она. — Теплее будет.

С ней — в одну постель. Обнять, зарыться носом в волосы, присвоить себе, никому больше.

— Давай, — соглашается Лейна, и Ждина осторожно, бледной тенью, отвечает на её улыбку.

Она пристраивается у самого бока, жмётся так, словно стоит мороз в тридцать градусов, а у них ни печки, ни даже спичек. Её макушка оказывается под самым носом, и Лейна жадно втягивает горьковатый воздух.

Дотянуться бы до губ...

Ждина, кажется, улавливает её желание и подвигается выше; а может, ей просто не хватает подушки. Но так или иначе, их лица оказываются почти рядом, почти вплотную.

Лейна обнимает Ждину одной рукой, крепче прижимает к себе. Огненные глаза горят благодарностью и обжигающим теплом.

Лейна проклинает себя и свою гнилую душу.

Лейна наклоняется и целует Ждину в сухие губы.

Сейчас она ничем не лучше Дрэя. Тот хотел сбросить на третий уровень, она — почти насилует; из огня да в полымя, бедная девочка.

Ждина не шевелится. А потом отвечает на поцелуй — кое-как, нелепо и неумело, не зная, как дышать и куда уткнуться мешающим носом. Но с проклятием, пожалуй, можно и повременить.

Не сговариваясь, они садятся друг напротив друга; Лейна притягивает её к себе и продолжает целовать, не давая сказать ни слова. Это дико, это по-звериному; но сейчас, пока она не опомнилась, не оттолкнула, так хочется поддаться разгорающемуся желанию.

— Мне нравится твой запах, — торопливо выдыхает Ждина между поцелуями. — Когда я почуяла тебя... — вместо продолжения она касается пояса и проскальзывает под рубашку пальцами — ледяными, но обжигающими до жаркого пота.

«С ума сойти, — коротко усмехается Лейна, — кому-то нравится моё ромашковое поле. А Дрэй так потешался, когда учуял: сразу, мол, видно, никудышный из тебя воин...»

Но вспоминает она краем сознания, стараясь не отвлекаться. Сейчас так важно — чувствовать всё, что происходит; ощущать каждой клеточкой тела чужие прикосновения.

Ждина медленно проводит пальцами по рёбрам, поглаживает грудь, чуть оттягивая затвердевшие соски. Лейна, дрожа от возбуждения, прикусывает кожу на её плече — и тут же отпускает; скользит языком по шее, по подбородку, лижет уголок губ.

— Не останавливайся, — выдыхает Ждина. И Лейна мысленно просит её о том же.

Пальцы спускаются на живот, царапают его неровными ногтями, заставляя прикусывать губы и часто дышать, чтобы не сойти с ума. Лейна, тихо простонав, расстёгивает вязаную кофту, почти стаскивает её с Ждины; запускает руки под майку, невесомо поглаживает спину с выступающими позвонками.

— А как твари вообще к этому относятся? — рвано дышит Ждина, вцепившись в её бока. — Если кто-то узнает...

— Всем плевать, — шепчет Лейна и целует, прикусывая, мочку её слегка оттопыренного уха.

Воздух насквозь пропах горечью и хлебом — а Ждина, должно быть, точно так же ощущает дурманящую ромашку.

Лейна хватает ртом этот запах, желая без остатка заполнить лёгкие, захлебнуться, утонуть в нём, точно в одном из каналов Механизма.

Видел бы их Дрэй — лопнул бы от злости. С ним, вожаком, Лейна спать отказалась, а с какой-то беременной тварькой...

— Пожалуйста... — шепчет «беременная тварька» и утыкается носом в плечо.

Лейна угадывает её пожелание; проникает под майку спереди и массирует грудь. Горячее дыхание ласкает плечо — и ни одни прикосновения не способны с ним сравниться.

Ждина гладит шею кончиками пальцев, медленно поднимаясь выше, к волосам. Она умудряется нащупывать самые чувствительные места и задевать их так, что всё внутри содрогается. Кажется, что у неё было с десяток партнёров; но Лейне ужасно хочется думать, что она первая и единственная — не считая тваря, от которого Ждина забеременела.

От затылка до спины прокатываются мурашки: пальцы зарываются в короткие волосы, ногтями царапают кожу. Лейна, протяжно выдохнув, отпускает грудь.

Трусы, кажется, промокли насквозь. Она бы не отказалась от более откровенной ласки, но ей куда больше хочется довести до пика удовольствия Ждину, чем кончить самой.

Поэтому Лейна осторожно, как бы спрашивая разрешения, проскальзывает рукой под джинсовый пояс; помедлив, слегка оттягивает резинку трусов.

Ждина только глубоко вдыхает и касается носом шеи: я, мол, ничего против не имею.

Как она вздрагивает, когда Лейна задевает её возбуждённый клитор...

Как она вцепляется в плечи, трясясь и хватая ртом воздух, пока Лейна массирует его пальцами и шепчет: «Не бойся, сейчас будет хорошо»...

Как она выгибается в спине и, прикрыв глаза, стонет... А Лейна, выскользнув влажной рукой из трусов, осторожно ловит её в объятия и впивается зубами в шею, не в силах иначе выразить эмоции.

***

Ждина расслабленно опускает голову на плечо и бормочет:

— Спасибо.

Лейна с тихим смешком: «спасибо», надо ж такое придумать! — ерошит ей волосы и покрепче прижимает к себе.

О произошедшем, конечно, никто никогда не узнает, особенно Дрэй: поди догадайся, что стукнет ему в голову после такой новости.

А Ждина отныне будет только её тварью.

Только. Её.