Их отношения — это бесконечная кривая: изломанная, острая, до крови впивающаяся в ладони. Двигаться таким маршрутом чертовски больно и неприятно, но никто не в состоянии остановиться, оставить друг друга, оказаться без опоры. Эта геометрическая задача чертовски сложна: каждому хочется найти правильное решение, чтобы любые неизвестные исчезли и все стало на свои места.

Даже после официального признания друг другу в — нет, не любви до гроба, — в неравнодушии, ни Эмма, ни Реджина не чувствуют себя достаточно спокойно. Внезапно для всех они съезжаются, и Эмме больше не требуется стеснять Мэри Маргарет, ведь у Реджины достаточно большой дом. Впрочем, этот поступок не добавляет никакого равновесия их чувствам. Они живут как на атомной бомбе, ежедневно, ежечасно, ежеминутно рискуя разругаться вдрызг из-за мелочи — неверно понятной фразы или неправильно поставленной на полку тарелки. Генри является их единственной константной, но даже ему не всегда под силу совладать с горячими темпераментами матерей, что разом бушуют словно маленькое торнадо.
Реджине стыдно перед сыном за их с Эммой постоянные склоки, но она ничего не может с этим поделать. Движение по кривой никогда не будет спокойным и равномерным, законы геометрии не изменить. Впрочем, чтобы не провоцировать новый виток конфликта, иногда достаточно просто оборвать разговор.

Что Реджина и делает, сбегая среди ночи на улицу, словно маленькая обиженная девочка.

Она смеется над собой сквозь слезы: надо же, величественная Злая Королева, и вот так легко поддается наплыву чувств, разрешает манипулировать собой — оу, какая ирония! — дочери той, которую ненавидела больше всего на свете. Чертова Эмма Свон, и зачем ты только появилась в этом всеми забытом городе, в этом всеми забытом мире?!

Реджина уходит недалеко — набережная всего в паре кварталов от дома, к тому же на открытой площадке с видом на океан отлично думается. Эту истину Реджина за последние пару недель уже выучила назубок. Она садится на лавочку и, поежившись, пару раз энергично проводит ладонями по слегка озябшим ногам. Летние ночи бывают так обманчивы, особенно в конце августа: манят теплыми вечерами, а в ночи пытаются забраться тебе под кожу настоящим осенним холодом. Реджина тихо чихает и, уставившись на чуть слышно плещущиеся темные волны, словно застывает на долгие несколько минут.

Она не понимает, почему весь этот спектр эмоций, поселившихся внутри, абсолютно неподконтролен ей. Всю жизнь Реджина мнила себя холодной, расчетливой, умеющей просчитывать любые планы на несколько ходов вперед. Только вот ворвавшийся в ее размеренное существование юркий желтый «Фольксваген» вместе со своей хозяйкой перечеркнули весь смысл этого самого существования. Точнее — придумали новый.

Реджина хмыкает. Нынче ей кажется, что вся идея ее жизни — просто не сорваться и не убить Эмму в приступе ярости. Она знает, что после будет жалеть, но иногда руки так и чешутся применить заклинание, которое просто-напросто свернет эту — ха-ха! — лебединую шею. Частые ссоры стали невыносимыми, как для них самих, так и для окружающих. Самое печальное в том, что их сегодняшняя ночная склока случилась именно из-за того, что думают близкие Эммы об их союзе.

«Ты знаешь, Мэри Маргарет сегодня высказала мысль, что после всех наших ссор мы с тобой трахаемся, как кролики. Ну, типа переизбыток эмоций и все такое…» — размеренный, чуть насмешливый голос Эммы доселе звучит в ушах у Реджины. Она прекрасно помнит, как выгнула бровь, заслышав это, а затем спокойно — да, спокойно, черт возьми! — поинтересовалась, с каких это пор их личная, а тем более сексуальная жизнь интересует гребаную Белоснежку. Да Реджина даже слово «гребаная» произнесла только в мыслях, решила не провоцировать конфликт! Умалчивать о том, что этого не получилось, наверняка будет лишним.

Эмма взвилась тут же. Она припомнила Реджине и Кору, которая не разбиралась, где чья личная или общественная жизнь, пытаясь построить все по своему желанию, и все грехи Злой Королевы, пытающейся сгубить жизнь падчерицы и половины жителей владений заодно, и еще огромное количество мелочей, которые сейчас, казалось бы, яйца выеденного не стоят. Реджина сделала единственную, но огромную ошибку, пренебрежительно сказав, что неприятности двинулись по нарастающей как раз-таки после приезда Эммы, а до того всех жителей Сторибрука устраивала их жизнь — ну, более или менее. После этой фразы Эмма в который раз продемонстрировала свой унаследованный от Мэри Маргарет взрывной характер — не сдерживаясь в выражениях, принялась рвано размышлять вслух о том, «на что стала похожа ее жизнь после знакомства с самой несносной ведьмой столетия». Магия едва не срывалась с кончиков пальцев — Реджине до ужаса хотелось пару раз взмахнуть ладонью и заставить Эмму замолчать хотя бы на несколько минут, но она, упрямо поджав губы, сидела за столом и буравила взглядом ни в чем не повинный кухонный шкафчик, а когда стенания Эммы пошли виток эдак на третий, молча поднялась, накинула любимое пальто и так же молча покинула дом, никак не реагируя на крик: «Куда ты? Я еще не договорила!».

Стремительно взрослеющий Генри, как-то раз заставший ссору мам, после спросил у Реджины, что с Эммой, не ПМС ли, за что схлопотал легкий подзатыльник и стремительный выговор. Действительно, их сыну не стоило вообще заговаривать на подобную тему, но именно после этого Реджина задумалась о том, что их с Эммой ссоры выходят за любые рамки. Сейчас она рада, что Генри остался с ночевкой у Прекрасных, иначе бы точно спустился к ним и пытался помирить. А это, как показывала практика, у него получалось не всегда.

Реджина снова ежится и подтягивает ноги под лавочку. Свежий океанский бриз не особо успокаивает нервы, но уходить не хочется. Эмма наверняка еще не легла, а провоцировать новую вспышку скандала у Реджины нет никакого желания. Она поднимает голову, надеясь полюбоваться на звездное небо, но оно, как назло, затянуто тяжелыми тучами — даже странно, что до сих пор не задождило. Реджина разочаровано вздыхает, качая головой, и внезапно слышит аккуратные быстрые шаги. Она поворачивается на шум и отчего-то даже не удивляется — к ней направляется Эмма.

Та, пряча руки в карманы джинсов, сбавляет темп и приближается к Реджине, виновато улыбаясь. Волосы неаккуратно заправлены в хвост, несколько прядей уже вольно пляшут по ветру, но Эмме, судя по всему, плевать на внешний вид. Она даже свою дурацкую кожанку не удосужилась запахнуть, несмотря на то, что на улице все-таки прохладно. Реджина фыркает под нос, убежденная, что Эмма такими темпами схлопочет насморк, и снова переводит взгляд на водную гладь. В душе теплится искренняя надежда на то, что сегодня больше не будет ругани. Да и Эмма, судя по всему, тоже настроена миролюбиво.

— Не замерзла? — Тихий голос звучит совсем рядом, но вторгнуться в личное пространство Реджины Эмма не спешит.

Реджине хочется послать Эмму к чертовой бабушке или хотя бы к ее до отврата милейшей маменьке, но она сдерживается, молча ведет плечом, будто не знает ответа на такой простой вопрос. Эмма, судя по звукам, делает еще пару шагов и останавливается.

На пирсе тихо, даже чайки все будто уснули, да нет — будто вымерли, никто не хочет попадать под горячую руку. Реджине кажется, что если поднапрячься, то можно услышать, как тикают главные часы Сторибрука, отмеряя мгновение за мгновением их такой неуравновешенной совместной жизни. Практически гробовую тишину снова нарушает Эмма:

— Хэй… Реджина, поговори со мной.

Реджина мысленно закатывает глаза, но все-таки поднимается с лавочки, оборачиваясь к Эмме. Та, заметив, что на нее реагируют, тотчас же расплывается в кроткой улыбке.

— Чего ты хочешь, Свон? Я устала, я правда устала. Непомерно. — Реджина чертовски старается, чтобы голос не звучал слишком обвинительно. Эмма, по-прежнему кривовато улыбаясь, делает еще один шаг навстречу. Остановившись в паре футов от Реджины, она делает несколько глубоких вдохов, зажмуривается, словно пытаясь сконцентрироваться и, мягко раскрывая ладонь, внезапно выпускает из нее небольшой шарик света. Реджина даже на расстоянии чувствует его тепло и не может не сдержать улыбки. Эмма, открыв глаза, переводит взгляд со своей магии на Реджину и начинает сбивчиво говорить:

— Знаешь… Когда-то давно я читала, что все лучи света, которые выпускают в небо, остаются в нем навсегда. Физика, все дела. Я не знаю, насколько это все правда, но… Я хочу, чтобы при любых ситуациях, при любых ссорах, при любых невзгодах ты знала — в этом небе навечно запечатаны наши чувства… — Голос Эммы дрожит, но она храбро улыбается и продолжает: — Наша любовь.

Реджина чувствует, как вся спина покрывается мурашками, но не может поверить в то, что услышала. Они никогда не говорили о любви, все, в чем заключался их союз — это обоюдная симпатия и постоянная взаимовыручка. Ну, и Генри, естественно. А сейчас…

Эмма нервно кусает губы, косясь на переливающийся комок света в своей ладони, и протягивает руку к Реджине. В ее глазах столько надежды и желания получить прощения, а еще — той самой пресловутой любви, что Реджина чувствует, как на глаза наворачиваются слезы. Она быстро делает шаг навстречу Эмме, цепко обхватывает ее за запястье и, поднеся к своему лицу руку со светящейся магией, хрипло спрашивает:

— Ты хоть понимаешь, на что подписываешься, Эмма?

Эмма, не моргая, смотрит Реджине прямо в глаза и широко улыбается:

— Да, Реджина, да.

Реджина давит смешок и, взмахнув рукой, добавляет поток своей — все еще отсвечивающей фиолетовым — магии к ослепительно-белой. Их силуэты тотчас же окутывает столб света, и практически осенняя сырость с темнотой отступают, преклонившись перед общей магией Эммы и Реджины. Ночь Сторибрука разрезает яркий луч, навсегда запечатлевая в предгрозовом полночном небе чувства абсолютно, на первый взгляд, разных, но таких зависимых друг от друга женщин.

Да, их отношения — это бесконечная кривая: изломанная, острая, до крови впивающаяся в ладони. Двигаться таким маршрутом чертовски больно, неприятно и нелегко. Но о простоте никто никогда не говорил.

Легкость — не их выбор.

Их выбор — любовь.