«Мать благоволит милосердным, хранит робких, ведёт решительных. Мать не оставила ни единое из своих детей, но там, где одной Её милости мало, к нам приходят подаренные Ею люди.

Порой они незаметны, но их огня с лихвой хватает, чтобы разжечь измученный разум. Сильные обретают покой, измученные вновь учатся дышать без страха. Случается и так, что они, не заметив, собирают осколки и даже пыль, в кои раскрошился чей-то дух, а мы не осознаём, кто дарит нам ещё один шанс».

Из лирических записей первосвященницы Элерии ил Росс, сделанных на пустых страницах бухгалтерской книги.



Шестой день рассветного месяца четыреста двадцать девятого года от начала правления династии Кэйтан.

— Милейшая госпожа Амалия, — с неприятной улыбкой, почти перекатывая и лаская на языке слова, протянул колдун, — если вы ещё раз посмеете обвинить мою жену в неких таинственных непотребствах — вам конец. О, — взмахнул он руками в отточенном театральном жесте, — я не собираюсь вас убивать, что вы. Убийства исподтишка — удел всякой швали вроде городской стражи. Я же обращусь напрямую к городскому совету, и вас сместят. Вы буйная, дорогуша. Под стать ущербному на разум начальству, конечно, и это почти гармоничное сотрудничество, но право слово, Амалия, вы должны осознавать и сами: окружающим нужен лишь повод, чтобы от вас избавиться. Я не жестокий и не буду настаивать, чтобы вас заперли в подземельях, мне хватит простого понижения в должности и перевода куда подальше. В каждой гнилой деревеньке должны быть стражи порядка, помните? Это ваши слова, милочка.

Эйдрик Б'Рук, понизив под конец голос, улыбнулся шире. Несмотря на переезд из столицы в лес к супруге-ведьме, он ухитрился не утратить лоск. Кудри блестели пшеничным золотом, рубашка, казалось, поглощала свет, а улыбка оставалась вежливо-гнусной. Ему не было нужды кривляться ещё больше, но удержаться колдун не смог.

— Знаете, что будет в этом случае? — совсем тихо, не глядя на ускоряющих шаг и отводящих глаза людей, спросил он, наклонившись к стражнице. К запахам морозного утра примешался вкус заморской ароматной воды. — Вы будете сидеть по колено в грязи, разбирая споры о воровстве кур и отбиваясь от предложений руки, сердца и драного лаптя. А ваша подружка-калека останется здесь. Несмотря на ободранное лицо и кривые конечности, она славная. Жаль только, двигается весьма неспешно.

Короткий ноготь больно царапнул мелово-белую щёку. Б'Рук, не убирая улыбки, распрямился.

— Держитесь подальше от Эржи, и всё будет хорошо. Пока мне не надоест сам факт вашего существования. Передавайте поклон госпоже Зои, она очаровательна.

Амалия Л'Неш стояла, чуть приподняв брови и кривя тонкие губы, как земное воплощение богини невозмутимости. Стояла и десять минут спустя, когда на скрученную на макушке косу изрядно насыпало снега, а господин чернокнижник давно скрылся из виду.



«Я — меч. Меня ковали для того, чтобы защищать. Если меч тупится или ломается, его следует перековать. Хватит. Приди в себя. Переступи через это».

— Чем нужно поцарапаться, чтобы ссадина посинела? Ты, ненароком, не с драконом воевала?

— Нет. Пустое, брось.

Зои почти насильно развернула её лицом к свету и, щурясь, принялась разглядывать рану. Обмакнув клок мягкой ткани в один из заготовленных растворов, провела, смахивая синеватый налёт.

— Тихо-тихо, — по привычке благодушно утешила она сморщившуюся Амалию, хоть взгляд и остался настороженным и недоверчивым. — Пройдёт быстро. Подуть?

— Не нужно, — проворчала стражница, алея, как маков цвет. Только разошедшаяся кожа осталась бледной. — Помажь чем-нибудь, и ладно. Было б из-за чего волноваться.

Зои только вздохнула. Спорить ей не хотелось: гораздо проще дождаться, когда лицо возлюбленной облезет лохмотьями и станет очевидно, что что-то не так. И лечить проще, и нервы не измотает. Впрочем…

— Если на тебя не плюнул лешак, то и правда не из-за чего, — согласилась она, оставив Амалию в покое и отходя к окну. Последний месяц зимы решил не сдавать позиции и сыпал бесконечным снегом, огромными хлопьями оседающим на домах и заборах. Завораживающее зрелище, если не приносить его в дом. — Я сварю мазь, чтобы изгнать заразу. Может, вся и не посинеешь.

Амалия ухмыльнулась и тут же скорчила прежнюю гримасу: щёку дёрнуло. Осторожно потрогав припухлость, кивнула.

— Если не нужна помощь, я пойду почитаю.

— В кабинете не натоплено, я не ждала тебя рано. Сядь со мной здесь, — поглядела в оконное отражение Зои. — Почитай вслух.

— О лесной ведьме и базарных воришках?

— Отчего бы и нет? — Зои обернулась, пожимая округлым плечом. Под грубой и тёплой верхней рубахой темнела нижняя, шёлковая, переливаясь краем, и у Амалии защемило в груди. — Это не новомодные заморские романы, но тоже занимательно. Что же сделали твои воришки? Обокрали возок с репой?

Стражница поджала губы. Зои умела быть тактичной, но сейчас даже не пыталась. Захотелось протяжно заскулить, позволяя прорваться настойчиво звучащему в голове «не лезь в это», но за грубость лекарка могла и стукнуть поварёшкой, а то и скалкой.

Не решившись нарываться, Амалия Л'Неш отправилась за докладами, провозившись до неприличия долго, и вернулась, устроившись у печки. Зои, увы, никуда не делась, и пришлось честно читать. История поимки дурней, влезший на гномий склад, действительно оказалась достойной вынесения в свет (да и написана не хуже иного заграничного романа), но надолго её не хватило. Стражница попыталась заполнить повисшую было тишину собственными рассуждениями, но вскоре замолчала: и выходило плохо, и щека ныла, мешая перебирать и без того путающиеся мысли.

Когда она четвёртый раз повторила «хорошо, что гномы не любят собак», Зои отставила ступку. Отряхивая руки от травяной пыли и тяжело хромая на покалеченную ногу, обошла стол и нависла над сгорбившейся грозой разбойного люда.

— Ты говорила про ведьму, — напомнила она без раздражения, но Амалия всё равно поёжилась, словно на допросе. — Что там с ней?

— Ничего, — буркнула Амалия. Дешёвые, пахнущие горелой тиной листы взяли из её рук без малейшего сопротивления. Сев на край стола, Зои убрала с лица выбившиеся пряди и принялась читать.

То, что в ступке захрустели рассыпающиеся сами собой соцветия сонных звёздочек, она и не заметила.

— Эржи Нор Ри — и шпионка? — произнесла Зои несколько минут спустя, скептически заламывая брови и поднимая взгляд на Амалию. — Право слово, я больше поверю в то, что она стала честной женой, варит на праздники приворотные зелья и обзавелась выводком кучерявых девок.

— Может, и нет, — ниже и глуше прозвучало от печки. — Мы не знаем, но должны узнать. Ничего особого, её же не обвиняют. Сначала нужно доказать, что она виновна.

— Или невиновна, не так ли?

— Несомненно. — Голос Амалии неприятно дрогнул, словно стражницу стукнули промеж лопаток, и вновь ушёл вниз. — Уж ты-то лучше многих должна понимать, что я не из тех, кто жжёт ведьм. Я… я…

«Я — меч. Я могу сломаться, но если нет времени перековать себя — не имею права. Не. Имею. Права».

Она поперхнулась воздухом и резким движением обхватила себя за плечо, другой рукой обтирая лицо. Зои отстранилась. Да, такое случалось и прежде, но никогда на пустом месте и не сидя посреди собственной кухни. Это не беспокойный рассудок, а что-то совсем иное.

Опуститься на колени было больно, но лекарка сделала это, сдавив взмокшую ладонь в своих. Собрав в уголках глаз морщинки, поцеловала запястье, медленно выдохнув через нос.

— Я никогда не скажу о тебе дурного, — пообещала Зои, уверенно разглаживая складки на костяшках мелко дрожащих пальцев, прежде чем касаться их губами. — Даже если тебе придётся отдать под суд одну из моего племени. Потому что я верю тебе и верю в то, что «справедливость» для тебя больше, чем слово.

«Держись. Посмотри на неё. Ей хватило боли и без тебя, так не заставляй отдуваться за двоих. Даже если ты жалкая — переступи, понадобится — так через себя».

— Давай-ка пойдём в кровать, я закончу с мазью и тоже лягу. Послушаем, как снежинки падают, выпьем чаю, — улыбнулась Зои, почти мурлыкая и водя плашмя ногтём по тыльной стороне ладони. — Тебе полезно отдыхать. А там, уже после, ты разберёшься и с Эржи Нор Ри, и со шпионом.

Стражница дёргано мотнула головой, вновь подбираясь, и Зои потянула её на себя. На счастье, тащить волоком хлюпающее носом тело не пришлось, но ковыляли они вдвоём довольно жалко. Усадив Амалию на так и не заправленную с утра кровать, лекарка, помедлив, распахнула окно, впуская в спальню влажную прохладу. На широкий подоконник посыпал снег.

— Подыши, — велела она, хромая прочь из комнаты. — Разденься и забирайся под одеяло.

Не оборачиваться, когда позади плачет женщина, славящаяся опасным для жизни бесстрашием, сложно. В прихожей, пропахшей сушёными яблоками и белой мятой, Зои остановилась, для вида прислонившись к стене и несколько раз шаркнув ногой.

«Нечестно, — подумала она, прислушиваясь и к неровному дыханию за поворотом, и к стуку посуды в кухне. — Будто я усомнюсь в её храбрости, если она хоть раз расскажет правду. Бестолковая девчонка».



Когда Зои вернулась, заместительница начальника городской стражи не сдвинулась с места. Расплетённые волосы тёмным медовым потоком растеклись по плечам и безвольно разъехавшимся в стороны коленям: всё, на что хватило её сил. В комнате стало ощутимо холодно.

Поставив резной поднос на стул, Зои молча подошла к Амалии и стала расстёгивать пуговицы сначала на жилете, а затем и на рубашке. Порядком замёрзшая грудь любовницы лекарку позабавила, но то безволие, с которым она упала на спину, позволяя вытряхнуть себя из штанов, показалось совсем уж дурным знаком.

Укладывать спать серьёзную, ответственную, но совершенно не умеющую пить Амалию ей приходилось не впервой: на сей раз она хоть не лягалась, желая задремать прямо на полу. Только подложив вторую подушку и укутав молодую женщину до подбородка, Зои взяла одну из принесённых кружек и села рядом.

— Снимет возможное воспаление, укрепит силы. А там, — кивнула она на вторую, — успокоительный настой. Выспишься без сновидений.

— Я спокойна, — сипло возразила Амалия, и Зои вздохнула: вот опять… — Просто позволь мне побыть одной. Я устала за последние недели. Так, знаешь ли, бывает. Это не травки день за днём перетирать. И, к слову, о травках: они меня раздражают. Я чешусь.

Глядя на этот отёкший нос и веки, можно было бы и поверить в её слова. Зои повела плечом, поставив кружку в складки пухового одеяла и от нечего делать складывая влажную от пота рубашку.

— Вернусь в старую комнату, — продолжала тем временем Амалия, глядя в потолок. — Пожалуй, сегодня же. Не расстраивайся, — почти убедительно фыркнула она, — это не ссора. Просто так надо, пока мне не станет лучше. Зато ты сможешь водить своих ведьмовских подруг и делать все те непотребства, что вам положены по рангу.

Зои, складывая скромный форменный жилет, нежно оберегаемый Амалией, кивала в нужные моменты и размышляла, как за столько лет не попыталась любовницу отравить. Свыше госпоже Л'Неш даровали умение гладко врать и до колик запугивать неугодных одним только взглядом, но совершенно позабыли о гибкости. Что вошло в эту длиннокосую голову, то не выйдет вовек.

— Нынче к нам заходил магистр Б'Рук, — в пустоту, когда Амалия замолчала, обдумывая очередной аргумент, обронила Зои, разглаживая чулки поверх сложенной одежды. — Искал что-то в больничной библиотеке и очень настаивал, чтобы об этом никто не узнал.

На пол закапало: пролитый чай собрался в лужицу на заморском расшитом пододеяльнике и дробью зачастил по полированным доскам. Амалия отставила взятую было кружку.

Зои поморщилась, когда цепкие пальцы стиснули её запястье.

— Что он тебе говорил? — прошипела та. — Дословно?

— Если ты хочешь знать, не угрожал ли мне магистр — нет, даже не пытался. — Отгибая палец за пальцем, Зои свободной рукой переставила кружку на пол и смахнула лужицу, пока одеяло не промокло окончательно. Подняв глаза, взглянула на Амалию. — Ваши интересы к Эржи Нор Ри оказались слишком противоположными, не так ли? И тебе было бы легче, пообещай он столкнуть меня с лестницы? Если он тебе мешает, — подняла она брови, — почему не пригрозишь неприятностями уже со своей стороны? Почтенный магистр — мужчина гнилого характера, но ясного ума, творить глупости себе на беду не станет.

Ладонь, так и оставшаяся у неё в руке, не задрожала — затряслась. Передёрнуло и плечи, но на этот раз Амалия плакать не стала: стиснула челюсти, превратив губы в узкую полосу, и шумно выдохнула, боясь моргнуть.

Радужка влажных глаз показалась Зои похожей на грозовое весеннее небо.

— Ты не впервые встречаешь тех, кому не нравится твоя служба, — гораздо мягче напомнила лекарка, крепче сжимая руку. — Отчего же?..

«Я…»

— Я боюсь.

— Чего? — запнулась от неожиданности Зои. На неё поглядели с бешеным раздражением и мольбой.

Выдохнули медленнее.

— Я, — почти членя слова, произнесла Амалия, — боюсь Эйдрика Б'Рука.

— Да чего его бояться? — хотела смолчать Зои, но просто не нашла сил. Брови взметнулись вверх, неприятно натягивая старый след от ожога. — Он же болван!

— Он магистр десятка колдовских наук, названия которых я и произнести не сумею, — в сдержанной ярости, тихо, еле слышно отчеканила стражница. — Его жена и вместе с тем подозреваемая в опасном деянии — лесная ведьма-разбойница. Они могут смешивать зелья и насылать порчу.

— Да кто не может?!

— Я не могу. Я обычная. И когда обычным людям колдун грозит неприятностями, они боятся. Мы не умеем кидаться огнём в злодеев. Иногда мне жаль, что некоторые рождаются с такими силами.

Зои отпустила сжавшуюся в кулак ладонь и потёрла переносицу. Обижаться на такие слова было глупо, и ещё глупее — забыть, кого приютила под своей крышей. Амалия никогда не плясала под молодой луной, полная уверенности, что весь мир принадлежит только ей, и не кричала обидных слов в спины высокомерных учёных колдунов. Не кланялась, что тоже правда, но многое ли это меняет?

— Ты выпей чаю, — обрывая болезненную, гулкую паузу, попросила Зои, поднимаясь и передавая другую кружку. — А о побеге ради моего спасения поговорим позже. Мне нужно доварить мазь.

Сгорбившаяся в ворохе одеяла и подушек Амалия кивнула, а от стука рам и шаркающих шагов и вовсе вздрагивая. Чтобы сделать глоток, ей пришлось наклониться ещё ниже, к самым коленям, не рискуя поднимать посудину трясущимися руками. От настоя она скривилась, но предпочла смолчать: сказано и так слишком много.

Ныла щека, помня прикосновение странно острого, словно обломанного ногтя Эйдрика Б'Рука. Ныло сердце, выстукивая пугающий своей частотой марш, а в голове роился страх. Тошно было и от травяного вкуса во рту, и от пустоты спальни, ставшей вдруг слишком большой.

— Зои, — позвала она несколько минут спустя: ей послышалось, что в мешанине кухонных звуков скрипнула входная дверь. — Зои, ты куда?

Не дождавшись ответа, Амалия выбралась из постели, запутавшись в одеяле, и поплелась в кухню, по дороге приметив, что полушубок её ведьмы исчез с привычного места. Решив, что Зои не обгонит её даже после постыдной истерики, всё же заглянула за узкий выступ печки, в кладовку, и только затем вышла на улицу. В наспех накинутом платке было холодновато, но холод был той мелочью, о которой стражница вспомнила в самый последний момент.

Следы Зои — чёткий левый и подволакивающийся правый — отпечатались на свежем снегу, покрывшему единственную ступень, и на два шага вперёд. Там они и окончились. Самой Зои, разумеется, не было.



— Милейший господин Эйдрик, — с неприятной улыбкой, почти перекатывая и лаская на языке слова, протянула ведьма, — не нальёте ли мне ещё этого славного чаю?

— Это отвар зёрен из далёких краёв, а не ваша трава, дорогуша, — попытался взять ситуацию в свои руки магистр тёмных наук, но Зои до Новис лишь пренебрежительно отмахнулась:

— Хоть кровь летающих огурцов. Лейте, мне понравилось.

Открывший рот колдун закрыл его, любезно улыбнувшись. В конце концов, просьба гостьи — закон, особенно если зашла к нему милая и бестолковая знахарка.

Зои выпила содержимое чашки в несколько глотков и закивала:

— Недешёвое удовольствие эти чернила. Ну, хоть у вас угощусь. И у маэстрины Лив, у неё тоже вкусно готовят.

— Что же вы забыли, госпожа, у маэстрины? Неужто решили получить классическое образование, записавшись в университет? — Эйдрик рассмеялся, а Зои подхватила, не скрывая довольства шуткой. — Или туда решили брать ведьм на подсобные должности?

Округлое лицо женщины чудно порозовело, оттенённое рыжими косами и кожаными ремешками. На какой-то миг Эйдрик Б'Рук даже подумал, что может понять склочную сумасшедшую Л'Неш, забравшуюся этой калеке в постель. Есть в этой лекарке что-то уютное. И что до её обожжённого лица, рук и хромой ноги, если она умеет так славно смеяться?

— Ах, господин Эйдрик, — покачала Зои головой, не убирая улыбки, — не только, да и уже давно. Вы не поверите, но маэстрина Лив удивила меня презабавнейшей историей. Рассказать?

— Ну, будьте любезны, — пригладив буйные кудри, благосклонно кивнул колдун. Зои, сама приподнявшись, налила себе ещё «чернил», приподняв чашку, словно во здравие хозяина дома.

— Оказывается, около тридцати лет назад магический университет сделал запрос на пополнение преподавательского состава, представьте себе. Унизительная, на мой взгляд, практика. Настоящие люди искусства не должны соревноваться меж собой, особенно ежели речь идёт о сомнительном удовольствии обучать несмышлёных оболтусов. Как вы полагаете?

— Для травницы вы очень разумны, милочка.

— Я польщена. Итак, — с той долей драматичного кокетства, что любил Эйдрик даже в ведьмах, повела Зои мягкой ладонью, — в ту пору на одно из мест претендовали двое: маститый учёный и молодая, но якобы талантливая девица откуда-то из глуши. После долгих споров ректорат остановил выбор, вы не поверите, на девице, аргументировав это тем, что учёный, увы, совершенно бездарно распорядился своим, несомненно, великим разумом, заведя последние из своих открытий в тупик. Девица же оказалась весьма наглой и посмела продемонстрировать острый ум и впечатляющие способности, отчего была принята с распростёртыми объятиями. Правда, — подняв бровь, разгладила Зои юбку на полном бедре, — покинула университет через год, продолжив исследования при всяческой его поддержке, а отвергнутый колдун занял её место. За конформистские взгляды и менее опасные методы обучения, если цитировать дословно. Впрочем, и он долго не продержался, не смирившись с критикой своих работ, далёких от совершенства. Как сейчас проходит ваша преподавательская практика, магистр?

— Убирайся, — велел давно прекративший довольно скалиться Эйдрик, но Зои поморщилась, отмахиваясь от него с видом утомлённой шалостями ребёнка матери.

— Я хочу вон тот кекс.

— Пошла вон.

— Эйдрик, — поглядела женщина в потемневшее лицо колдуна, — если вы хоть как-то решите досаждать моей любимой, все узнают о ваших бездарных провалах, и не из моих уст, а по рассказам ваших коллег. Если потребуется, я попрошу приехать уже не столь юную Дженив Л'Оу, дабы она в красках описала ваше сморщившееся лицо, когда вы узнали, что уступили простой ведьме. Вы можете не бояться, что ваш дом сожгут снова — вы смирились с прошлой потерей, не сомневаюсь. Вы плюёте на мнение окружающего сброда, и это даже не секрет. Но что скажет ваша драгоценная жена, услышав о воплях про ведьмину бездарность? Или о том, как вы умоляли не разглашать рецензий на ваши работы?

Лицо Эйдрика перекосило, но на возражения ему не хватало слов: воспоминания нахлынули с новой силой, впечатав в прежде казавшееся удобным кресло. Прежние унижения он действительно перетерпел, но от мысли, как отреагирует Эржи, становилось дурно.

— Какое мне дело, что она скажет, если ваша тощая девка хочет затащить её на плаху? — совладав с голосом, спросил он почти ровно.

— Если готовы принять моё слово под залог, то не тревожьтесь: «тощая девка» хочет только справедливости. Если Эржи Нор Ри попала под подозрение по случайности или чужому умыслу, госпожа Л'Неш это узнает и защитит её. Если она виновна — значит, будет наказана. По закону, — подчеркнула Зои не без раздражения, глядя, как подобрался колдун. — Без расследования и суда ей приговора не вынесут.

— Я буду защищать свою жену.

— А я — свою женщину. Нам разумнее дружить, дорогуша Эйдрик, дабы никому не навредили по глупости. На вашем месте я бы хорошенько подумала, стоит ли игра свеч, если вы всё равно останетесь с носом. Или без, — предупреждающе подняла руку Зои. Плотно обнимающие запястье ремешки с глупыми побрякушками показались Эйдрику в этот миг неприятно зловещими. — Вам нравится ваш нос?

— Вне сомнения, — сквозь зубы бросил колдун.

— И я уважаю ваши симпатии! Думаю, о полной компенсации мы договоримся позже и более мирно, как деловые люди, а пока я всё ещё хочу этот кекс. И этих ваших чернильных зёрен.

— Забирай хоть все, — с досадой, чувствуя себя на редкость паршиво, отмахнулся Эйдрик. — Подавать нищим — благое дело.

— Заверните, — велела Зои, неловко поднимаясь. Под рукой — с мерзкой ведьминской непринуждённостью! — соткался крепкий посох. — И проводите до двери. И, право слово, загляните завтра на чай, раз уж у нас больше нет взаимных претензий.

Благороднейший магистр, поджав губы, подчинился. Ему было бы легче смириться с поражением от типичной сказочной страшной особы, которая вцепилась бы ему в руку костлявыми пальцами, обдав старческим дыханием и обещая тысячу проклятий на кудрявую голову, а не от… Зои до Новис. Ведьма, опирающаяся на его локоть, была круглой, мягкой, румяной и возмутительно добродушной. Казалось, она даже искренне поблагодарила его за «откуп», прежде чем бережно сдавить руку маленькой ладошкой и, от души саданув посохом по крыльцу, исчезнуть в метели.

Эйдрик тупо глядел на заметаемые следы, в полной заторможенности перебирая ругательства. Эти ведьмы… Они не просто лезут не в свои дела, портят идеальные угрозы и не дают напоминать смертным их место. Они мешают жить.



Настой подействовал так, как и должно: к возвращению Зои Амалия спала, только не в кровати, а на стуле у печки, завернувшись в платок и два одеяла. Ссадина на щеке уже начала подживать. Ухмыльнувшись, лекарка проверила, нет ли жара, а затем занялась насущными делами: начала колдовать. Возиться с ужином, уборкой и переносом Л'Неш в постель совершенно не хотелось.

Вскоре, хорошенько спрятав отобранное у Б'Рука подальше и выпив чашку бульона, Зои присоединилась к Амалии, не без труда отвоевав себе край одеяла. Длинные волосы стражницы переливались в свете последней свечи каштановым мёдом и пахли терпкостью пота, дешёвой бумагой, чернилами — настоящими, а не пойлом из зёрен — и металлом. Здесь бы и умилиться спящей труженице, но Зои знала, что даже во сне, пряча лицо в подушку, её любимая не улыбается и больше походит на взведённую пружину.

— Нельзя так, — пробормотала лекарка, отводя волосы с плеча Амалии. Странно это — каждый раз ждать холод то ли камня, то ли стали, а чувствовать живую плоть.

Взбудораженность и злое веселье, оставшиеся после «прогулки», разом вдруг сошли на нет. Сев, Зои наклонилась, прижимаясь губами к белому, почти светящемуся в темноте плечу и попав на один из старых, плохо леченых шрамов. Сколько всё это может продолжаться? На сколько их хватит, прежде чем бестолковая девка сведёт себя в могилу?

— Нельзя, — повторила она тише, но Амалия и не услышала.



Сердце глухо бумкнуло и словно замерло. Будь у Амалии Л'Неш хоть немного сил, не ушедших в удержание тела на ногах, и господин колдун лишился бы целостности носа куда раньше обещанного. Вместо удара дверью стражница смотрела на пришедшего, чувствуя, как лицо в очередной раз теряет подвижность.

— Почтенная госпожа Л'Неш, — заговорил колдун незнакомым вежливым тоном, — позвольте принести глубочайшие извинения за моё поведение. Вчера я был в изрядном подпитии и позабыл о гранях дозволенного, о чём крайне сожалею. Если позволите, я хотел бы убедиться, что вы в полном здравии и не в обиде, а так же засвидетельствовать почтение госпоже до Новис. В надежде на снисхождение и в качестве скромного дара я принёс вам кекс.

Амалия с трудом перевела взгляд с холеной рожи Б'Рука на его руки. В корзинке, прикрытый сдержанно-чёрной, но чистой на вид тряпицей, покоился означенный дар. И будь на то воля Амалии, его бы отправили за порог вместе с дарителем. Однако…

— Господин Б'Рук! — с удивлением воскликнули у неё за спиной. Зои, вытирая руки, выглянула на крыльцо, улыбнувшись то ли солнышку, то ли гостю. — Вы? Впрочем, чего стоять по колено в снегу, заходите. К кексу как раз чай остывает.

Глядя, как мимо протискивается доброжелательный, как храмовая жрица, Б'Рук, Амалия подавила дрожь. Удержать язык она уже не успела.

— Почему он коричневый? — без подобающей холодности, но почти весомо поинтересовалась она, не замечая, как придирчиво щурятся глаза. Словно на обыске. — Похож на то, о чём и в тавернах не болтают.

На лице Б'Рука не дрогнул ни единый мускул. Обтоптав сапоги и вручив корзинку Зои, он поглядел на Амалию сверху вниз и сдержанно улыбнулся:

— В него добавили шоколайдус, госпожа. Редкость в наших краях.

— Не потравимся?

— Изволите, чтобы я попробовал первым? — любезно уточнил Б'Рук, и женщина только мотнула головой. После, сидя за столом и наблюдая за полным очарования и покаяния колдуном, за Зои в новом переднике, за быстро исчезающим кексом и нескончаемым чаем, она поймала себя на мысли, что никак не может поверить в происходящее.

Вероятно, совесть есть даже у Эйдрика Б'Рука, но сыскное чутьё и здравый смысл твёрдо говорили, что уж таких-то чудес на свете не бывает.