Бесконечно-лазурное небо раскинулось над головой, подобно заготовке холста для живописной импровизации художницы-природы. И на фоне голубого холста, тронутого пока лишь ослепительно-ярким пятном жизнерадостного весеннего солнца, резвились перелетные птицы, и их мелодичным трелям словно бы вторила сама земля, успевшая соскучиться по ним за долгие зимние месяцы. Вторила журчанием ручьев, через которые, недовольно ворча, прыгали вечно спешащие прохожие, вторила капелью, вторила дивной песнью за гранью восприятия, и песнь эту могут услышать лишь те, чье сердце открыто миру, еще не успевшее покрыться ледяной коркой и ощетиниться колючками под ударами жизненных неурядиц.
Спрыгнув с забора, я с громким плюхом увязла кроссовками в размокшей земле. В ноздри ударил тяжелый запах почвы, такой дикий и в то же время такой родной и успокаивающий, словно прикосновение материнских ладоней. Перебравшись на асфальт, чтобы не промочить ноги окончательно, я снова посмотрела вверх, прищурившись запутавшемуся в пока еще голых ветвях деревьев солнцу. Подумать только, как быстро оживает природа, залитая его теплыми золотистыми лучами.
Ведь прошла всего неделя весны.

Несколько шагов по скрипящим ступеням на сцену – скрипа не слышно за ритмичными аплодисментами, но я точно знаю, что ступени слегка поскрипывают, слышала не раз, приходя сюда зрителем на репетиции, смеясь вместе с музыкантами, бегая вниз и вверх, то на сцену, то в зрительный зал, пустой и гулкий, если не приходила продюсер – о, эта волевая женщина умела занимать собой все доступное пространство. Но не этой весной.
Несколько шагов – и, мельком обернувшись, чуть не пошатнулась от головокружительного вида со сцены. Никогда не понимала, как музыканты выдерживают бремя славы, такой шумной и утомительной, как их не сносит этой энергией обожания и оглушительными аплодисментами. Но раз ты мечтала об этом – я рада, что твоя мечта сбылась.
Нахожу тебя взглядом. За счастливой улыбкой и сценическим макияжем от меня не укрылась усталость. Я слишком долго и слишком хорошо знала тебя, чтобы верить в твою неутомимость, подобно твоим фанатам. Не ты ли засыпала у меня на руках прямо в звукозаписывающей студии, пока другие музыканты записывали свои партии? Не ты ли залипала в виртуальные шутеры, чтобы немного расслабиться, пока я готовила твой любимый фалафель?
Девять белых хризантем – твое любимое число, твои любимые цветы, чей аромат настолько же горек и свеж, какими когда-то были наши отношения. Когда я вручаю букет, ты лишь улыбаешься уголками губ и на мгновение опускаешь взгляд, машинально поправляя светло-русые волосы с лиловой прядью в челке.
А когда наши взгляды встречаются, я понимаю, что все было сделано правильно. И улыбаюсь.
Эта улыбка не сходит с моего лица, пока спускаюсь по ступеням, пока под шум аплодисментов покидаю зал, не дождавшись песен на бис – и ты не смотришь мне в след, я бы почувствовала, если бы ты смотрела. Оно и к лучшему. Не стоит цепляться за прошлое.
По крайней мере, я могу улыбаться, не сдерживая слезы – уже прогресс.
А на улице растения зеленели юной листвой, пока еще нежной, светло-салатовой. Налетевший внезапно прохладный ветер заставил поежиться, одновременно отрезвляя и опьяняя смесью запахов различных цветущих деревьев.
Весна была в самом разгаре.

Дни становились все длиннее, солнце – теплее, а листва – пышнее и зеленее. Друг за другом отцветали все ранние цветы, делая недели непохожими друг на друга. И ежедневная дорога на работу и обратно никогда не надоедала – то распустятся новые цветы, о которых за год я и думать забыла, то загремит гроза, заставив укрыться зонтиком и прошлепать по лужам. Но больше всего я любила солнце. Слепящее всевидящее око, такое теплое, такое желанное, как бы ни сетовала я знойным летом на жару – то, что дарует жизнь, бескорыстной любовью окутывая планету. И природа принимает эту любовь с благодарностью, раскрываясь во всей своей закономерной сложности и удивительном многообразии.
С людьми немного сложнее. Являясь детьми природы, все люди с рождения способны на эту удивительную бескорыстную любовь, подобную лучам солнца и цветам одновременно, вот только для меня всегда оставалось загадкой, как у некоторых хватает смелости отказаться от величайшего дара, от света во тьме и от крыльев над бездной ради того, чтобы укрыть холодным камнем свое раненое когда-то сердце, дабы защитить его от ледяных ветров, что дуют от таких же холодных сердец.
В свое время я выбрала быть огнем. Если мой огонь не растопил твое сердце, то пусть он хотя бы поможет согреться другим. И если ты не примешь мою любовь, я буду любить природу, буду любить весь мир, лишь бы не убить в себе то, что делает человека человеком.
Лишь бы не разучиться видеть мир во всем его великолепии, лишь бы не разучиться улыбаться солнцу и смеяться, подставляя ветру лицо. Ведь жизнь коротка, а все, что в ней происходит, и вовсе мимолетно, так разве можно позволить себе тратить драгоценные мгновения на ненависть?
Возвращаясь домой, я заметила, что под окнами начала распускаться сирень. Подошла поближе к кусту и остановилась на несколько минут у маленькой могилки под его корнями, о которой не знал никто, чья рука не касалась трехцветной кошачьей спинки.
Наверное, только животные еще не разучились любить так, как умеют любить только дети природы.
Когда я уходила, снова налетел ветер, заставив листву зашептать и бросив вдогонку свежий аромат сирени.
Скоро конец весны.

Музыка заиграла неожиданно, и спокойная переливчатая мелодия флейты показалась мне холоднее ледяной воды, вылитой внезапно на голову. Я так и застыла, не оборачиваясь, глядя вверх, куда-то на границу между деревьями в парке и небом, но на самом деле не видела ни похожих на невесомые обрывки ваты облаков, ни напоминающих каллиграфически выписанные иероглифы ласточек, чей полет так и сочился энергией жизни. Не было для меня жизни в тот момент. Была лишь музыка, и я замерла, не шевелясь и едва дыша, боясь потревожить прекрасное неосторожным выдохом.
Вечность ли длилось чудо или краткий миг, но в один момент мелодия умолкла, обрушив на меня невыносимую тишину. И только тогда я осмелилась обернуться – все это время я стояла спиной к волшебнику с флейтой, и это даже не показалось мне странным, ведь крылья, наверно, должны быть за спиной.
Я обернулась, и встретилась взглядом с флейтисткой. Та улыбнулась, тряхнув короткими темными волосами, и в ее улыбке смешались и светлая радость созидания, и безмерная печаль существа, прожившего дюжины воплощений и прошедшего сотни тысяч путей. Словно в ней воплотился весь мир, а она выразила в музыке его молчание.
Я сделала шаг навстречу. Она сощурила свои темные глаза, не давая окончательно утонуть в их беззвездной пучине.
В конце концов, не зря же меня всю жизнь тянуло к музыке, будь то концерт симфонического оркестра или пение птиц под аккомпанемент шелеста листвы.
Пятна утреннего солнца скакали по ее лицу, а она все молчала. Молчала и я, ведь зачем говорить, когда все уже давно было сказано за нас?
А ласточки вокруг кричали надрывно, отчаянно, и ветер колыхал верхушки изумрудно-зеленых деревьев, заставляя танцевать и тени, что они отбрасывали.
Завтра конец весны.