Её мама сидела напротив, хотя в это время ей нечего было здесь делать. Если представить маму и школу в виде кругов на диаграмме Эйлера-Венна, то их пересечение будет ограничено торжественными случаями и днями рождения. Сегодня было ни то, ни другое, но мама была тут, одетая, как обычно, в платье в цветочек, а её волосы идеальными волнами спадали на спину.

— Привет, солнышко, — сказала мама, как обычно делала, когда забирала её после полудня. Джиллиан посмотрела на часы, хотя и без того знала, что ещё рано. У нее было очень хорошее чувство времени. «Врожденное», как говорил ее отец.

— Почему ты так рано пришла? — Джиллиан моргнула, словно мама исчезла бы за тот краткий миг, пока глаза были закрыты.

— Миссис Маллиган мне позвонила, — мама глянула в сторону стоявшей у доски учительницы, — и сказала, что ты плохо себя вела.

— Неправда, — немедленно ответила она. Впрочем, может быть и вела. Джиллиан никогда не могла понять, что значило «плохо себя вести». Часто оказывалось, что это включало всё, чем стоило заниматься.

— Она сказала, что ты встала и начала рисовать странные знаки на доске.

— У меня возникла мысль, — насупилась Джиллиан, — мы занимались оригами и складки бумаги напомнили мне про книгу, что я читаю.

— Какую книгу? — подтолкнула её мама, когда Джиллиан замолчала.

— Ту самую, которую папа взял в библиотеке, но так ни разу не открыл. Про математику в природе и спираль Фибоначчи. Так что я начала рисовать то, что пришло мне в голову, но лист бумаги был слишком маленьким, а доска всё равно никому не была нужна.

Мама внимательно посмотрела на неё, затем медленно встала и подошла к доске, где до сих пор сохранилась писанина Джиллиан, а первые бумажные черновики лежали стопкой в отделении для мела. Потом издала негромкий звук, повернулась к учительнице и задала несколько вопросов. Затем она закричала, и Джиллиан подпрыгнула. Ее мама никогда не ругалась. Ее миролюбивая мама, которая всерьёз верила, что громкие звуки могут повредить ауру. Отец говорил, что мама выросла в крикливой семье.

Но сейчас она раскричалась, а после протянула Джиллиан руку.

— Идём, солнышко.

Джиллиан взяла маму за руку и вышла из класса. Больше она туда не возвращалась. Вместо этого мама отвела её прямо в библиотеку и спросила, есть ли у них другие книги вроде той, что Джиллиан прочитала. Книги были. Не так много, но улыбающийся библиотекарь предложил несколько из небольшой секции научно-популярной литературы. Джиллиан запомнила номера на корешках книг и все их содержание.

Мать учила ее языку и истории сама, для занятий математикой и естественными науками приходил репетитор. Сначала старшеклассник, потом школьный учитель. В конце концов ее мать прочесала местные университеты и нашла женщину в огромных очках и помятом костюме, которая выразила желание прийти и поговорить с девятилетней девочкой о математике.

Они встретились в кафе.

— Меня зовут доктор Горин. — Она протянула руку, Джиллиан пялилась на нее почти минуту и только после подсказки матери пожала, — профессор физики элементарных частиц.

— Я Джиллиан Хольцман. Мне нравятся пистолеты с присосками и математика.

— Тогда мы поладим.

И они поладили.

Больше всего Джиллиан понравилось то, что доктор Горин сказала, когда мать Джиллиан ушла в туалет и наконец оставила их вдвоем. Доктор сняла свои совиные очки и положила рядом со все еще полной кружкой кофе. Кофе она даже не попробовала. Позже Джиллиан поняла, что та ест и пьет только то, что сама приготовила.

Но в тот момент Джиллиан было не до кофе, потому что доктор Горин посмотрела на нее пронзительным взглядом и произнесла:

— Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты белая ворона, Джиллиан?

— Ага, — она зажевала кончик своей соломинки, — почти все. Мама произнесла это прямо перед тем, как она сказала, что дошла до ручки. Странная какая-то ручка: мама все время говорит, что дошла до нее, но дойти никак не может.

— Да. Твоя мать терпелива, — доктор Горин сделала паузу, — а ты нет. Следуешь своим курсом. Или что там обычно говорят люди, когда пытаются казаться вежливыми. Твоя особенность в том, что ты странная. Ты невероятно умная и очень-очень странная. Если хочешь, можешь вернуться обратно в школу. Ты можешь внимательно наблюдать за всеми, кто тебя окружает, и пытаться подражать им. Вероятно, когда-нибудь у тебя получится. Ты сможешь быть как все. Возможно, станешь главным клоуном в классе.

— Ой. — Джиллиан облизала губы. — Гм.

— Думаю, что выбрать такое — сраное позорище.

— Вы ругаетесь. — Сердце Джиллиан учащенно забилось.

— Да. — Доктор Горин едва улыбнулась. — Иногда ругательства уместны. Ты странная личность, Джиллиан Хольцман. Я очень надеюсь, что ты решишь оставаться странной и дальше.

Ей было всего девять, но Джиллиан уже понимала, что такое любовь. Она отдала свои сердце и душу доктору Горин здесь и сейчас, полюбила ее с глубокой неугасимой страстью, которая только возрастала, когда они исследовали границы физического мира, общаясь на языке чисел.

За эти годы родители Джиллиан не раз предлагали ей вернуться в школу. Обычную. Частную. Предназначенную для таких людей как она. Но она не захотела. Она училась у своей матери, которая брала ее с собой на различные мероприятия и купила ей армейские ботинки, когда Джиллиан попросила. Она училась у своего отца, эрудита в самых разных областях, проводившего свои выходные по локоть в системных платах и микросхемах, собирая и разбирая компьютеры.

И она училась, училась и училась у доктора Горин.

И оставалась странной. Она особо и не пыталась измениться.

Но все же нельзя было вечно избегать реального мира.

«Тебе нужен какой-нибудь диплом», — в унисон твердили ее родители.

Она выиграла национальную научную олимпиаду, хотя ее чуть было не арестовали, когда организаторы осознали, что ее миниатюрный ядерный реактор действительно работает. Тогда она впервые увидела мужчин в черных костюмах с отполированными до зеркального блеска именными жетонами. Через несколько недель один из университетов предложил ей полную стипендию, потом еще один и еще.

Она выбрала MIT и покинула дом с набитой одеждой спортивной сумкой матери, сделанной тайком фотографией доктора Горин, и с зажатой под мышкой книгой про спирали Фибоначчи, из которой как флаг торчал билет на поезд.

Когда она познакомилась с соседкой по комнате, то поняла, что ничего не изменилось с начальной школы. Девушка была милой. И старательной. И через неделю ненавидела Джиллиан всей душой и держалась от неё как можно дальше.
Джиллиан нравилось учиться. Ее профессора не возражали, когда она оспаривала большую часть сказанного ими, но только не посреди своих лекций. До нее это дошло с четвертого или пятого раза.

Она вступала в клубы и тут же выходила их них. Она сконструировала робота, по всем параметрам превосходившего того, что сделали ребята из клуба, но вместо того, чтобы спросить у нее, как это получилось, они стали относиться к ней враждебно. Она пробовала заняться бегом и выдавала приличную скорость, но другие девушки косо смотрели, когда она пыталась говорить с ними в раздевалке.
В течение зимних каникул она обрезала длинные кудри, слишком напоминавшие ей о матери. Короткие неровные волосы оголяли шею и делали уязвимой перед безжалостной зимой, но ей нравилось, как она выглядела.

Она позвонила доктору Горин, которая в отличие от родителей не спрашивала ее о друзьях или внеклассных занятиях. Они беседовали о том, что она узнала и что хотела делать с этим.

— Я обрезала волосы, — неожиданно сказала она, а затем задумалась, зачем.

— Хорошо. Тебе идет короткая стрижка, — ответила доктор Горин, как будто было абсолютно нормальным обсуждать с ней такие вопросы.

Джиллиан покраснела от радости и посмотрела на себя в зеркало. Она любила доктора Горин и всегда будет любить ее. Но сейчас она в первый раз задумалась, что это на самом деле означает. Доктор Горин никогда не полюбит ее в ответ. Просто не сможет. Доктор Горин не создана для такого. Может быть, Джиллиан не понимала людей, но она очень хорошо знала свою наставницу. Та не могла быть другой. Даже если она действительно думала, что Джиллиан идет короткая стрижка.

— Доктор Горин?

— Да?

— Я думаю, что я лесбиянка. — Слова слетели с ее губ так же, как и множество других: неотфильтрованных, честных, произнесенных безо всякого умысла.

— Рада за тебя, наверное? — Доктор Горин прочистила горло. — Ну, что ты там говорила про кварки?

Джиллиан улыбнулась, глядя на свои обломанные ногти. Она высказала это в форме гипотезы. Возможно, теперь стоило проверить идею на практике.

Для человека, у которого никогда не было друзей, снять кого-нибудь на ночь у Джиллиан получалось невероятно легко. Буквально с первого раза, когда она переступила порог нужного бара, женщины заинтересовались ею. Они отвечали на ее подмигивания и улыбки и думали, что она «очаровательно странная». Они приводили ее к себе домой на ночь. Она научилась трахать их языком так, что они кричали, визжали и тянули ее за волосы. Ее эксперименты выдавали один и тот же результат снова и снова. Она любила женщин, любила их вкус и нежные тела под своими ладонями. Особенно ей нравились те, кто в начале вечера были застегнуты на все пуговицы, а к утру валялись в изнеможении на смятых простынях.

Женщинам нравилось приводить домой Джиллиан.

Но ей не позволяли оставаться, вежливо указывая утром на дверь. Она получала поцелуи в щеку. Они называли ее «милой», но она прекрасно слышала, какие слова оставались невысказанными.

Ей нравился секс и не нравилось уходить по утрам. Ей хотелось задержаться и съесть завтрак в постели, хотелось остаться и поцеловать кого-то несвежим ртом. Ей хотелось чего-то… чего-то неосязаемого.

Она получила диплом. Родители были рады. Ей предложили продолжить образование. Она просмотрела все варианты и выбрала самый странный и маленький университет. Спала прямо на полу в лаборатории и создавала хитроумные изобретения, большей частью бесполезные. Искала связей с женщинами на одну ночь. Примерно месяц она ночевала на крыше и не ела ничего, кроме плавленого сыра и хрустящих вафель. Как в лагере, только вкуснее.

— Ты должна написать диссертацию. — Через разделившие их года и мили голос доктора Горин стал звучать куда резче.

— Они хотят, чтобы я написала теоретическую часть, — возражала она, — мне это неинтересно.

— Тогда сделай что-нибудь необыкновенное, Джиллиан, — рявкнула доктор Горин. — Мы с тобой работали слишком тяжело и слишком долго, чтобы ты осталась без ученой степени!

Той ночью Джиллиан спустилась в лабораторию. Она думала о физике частиц и поцелуе со вкусом пива. Она думала о воронах и докторе Горин, и о том, что жизнь не стоит на месте.

Поэтому она придумала способ замедлить время. Он сработал. Машина получилась на загляденье. Но Джиллиан не протестовала, когда люди в черном забрали ее изобретение. Ей выдали диплом, который был покруче всех других ее наград, и сказали, что она написала диссертацию по теории струн. Позже, покопавшись в базе данных, она обнаружила чрезвычайно убедительную работу со своим именем на титульном листе.

Разумеется, у нее остались копии чертежей. Потому что Джиллиан никогда не забывала то, что она сделала. Теперь у нее была ученая степень, но не было работы, и она подумывала вернуться домой. Можно было бы стать профессором в каком-нибудь колледже. Она снова хотела жить на крыше, но теперь у неё уже не было знакомых управдомов.

— Ты Хольцман? — Курносая женщина с пучком на затылке и скрытыми за толстыми очками глазами тронула ее за локоть, когда Джиллиан размышляла о своем будущем, сидя на мусорном баке позади любимой забегаловки.

— Да. — Она ударила пятками по металлу.

— Я Эбби Йейтс. — Она не протянула руку для пожатия и даже не посмотрела на Джиллиан, устремив свой взгляд в точку в конце переулка. Возможно, на то самое место, где Джиллиан разожгла костерок, мерцавший голубым и зеленым. — Ты правда сделала устройство, замедляющее время?

— Может быть. — Джиллиан соскользнула с контейнера и оказалась прямо перед ней. Эбби ничуть не вздрогнула, а просто широко улыбнулась.

— Странный вопрос: ты веришь в паранормальные явления?

— Например? Есть много вариантов. Как-то меня заинтересовала идея снежного человека, но я абсолютно уверена, что это всего лишь пьяные мужики в костюмах гориллы.

— Призраки, — пояснила Эбби, — ты веришь в привидений?

Джиллиан пропела несколько тактов из «Триллера» и прошлась лунной походкой на грани пристойности, пока обдумывала вопрос. Эбби не закатывала глаз и ничего не произносила. Она ждала.

— Меня можно попробовать убедить, — наконец допустила Джиллиан.

— Тогда у меня есть для тебя работа.

Работа была в подвале, где воняло грязными спортивными носками и марихуаной. Джиллиан там сразу понравилось, и она организовала себе рабочее место прямо под одиноким прямоугольным окошком. Эбби не возражала и не устанавливала правил. Она позволяла Джиллиан есть рядом с оборудованием и иногда даже присоединялась к ее танцам. Они разговаривали, что удивляло ее. Джиллиан не ожидала, что с ней будут разговаривать.

Сначала они говорили о науке. Паранормальном, ненормальном. Просто… просто о вещах, которые нравились Джиллиан. Эбби спрашивала ее о них. Каким образом энергия разъединяется и преобразуется. Эбби едва замечала, если Джиллиан начинала говорить в рифму или уходила посреди разговора.

— Кажется, у меня появился друг, — сказала Джиллиан своей матери. Мать перестала быть такой отзывчивой, как раньше. У надгробного камня не было улыбки матери, он не напоминал о ее бесформенных платьях.

Смерть матери изумляла Джиллиан снова и снова. Она ушла жить на крышу, отрицая случившееся, и похороны прошли без нее. Отец сказал, что они прошли хорошо. Надгробный камень не называл ее солнышком и не держал за руку. Иногда Джиллиан забывала на целые месяцы, что мать ушла и больше не вернется. Иногда она думала об этом каждую секунду каждого дня. Но время шло независимо от ее воспоминаний.

— Почему тебе хочется верить в привидений? — спросила она Эбби, припаивая какую-то деталь. На самом деле ей хотелось знать, есть ли у Эбби мертвецы, которые живут на задворках сознания и всплывают перед глазами, когда меньше всего ожидаешь, но не знала, как облечь эту мысль в слова.

— Потому что все не может быть только здесь, — ответила Эбби. Но она говорила не как уверенная, дерзкая Эбби. Не как Эбби, которая смотрела сверху вниз на плохо себя ведущих студентов и ругала все, что не соответствовало ее ожиданиям. Сейчас она была похожа на девочку, маленькую и юную, ждущую того, кто бы ей сказал, что она странная.

Или, может быть, Джиллиан все привиделось. Она знала, что иногда неправильно все понимает.

Впрочем, после того вечера они стали говорить не только о науке.

— Ты когда-нибудь была влюблена, Хольцман? — спросила Эбби после того, как они распили на двоих бутылку текилы. Они лежали на полу зимнего сада, предположительно часто посещаемого призраками, и наблюдали за размытым сиянием звезд.

— Однажды, — призналась она.

— И на что это похоже? — спросила Эбби.

— Как будто проглотил гидрокарбонат натрия, — осмелилась предположить она, не уверенная, что может дать экспертное заключение в данной области.

— Что, правда?

— Так это начинается. — Она выбила барабанную дробь на своем животе, гулкий звук разнесся по телу. — Не знаю, как оно кончается. Если заканчивается вообще. Она не ответила взаимностью. Вот так.

— Вот так, — со вздохом согласилась Эбби, — ты хочешь снова влюбиться?

Хотела ли она? Вопрос распался на части в ее голове, казался бессмысленным и кривым. Она ничего особенно-то и не хотела. Что-то она создавала сама, а что-то случалось с ней. Желания казались неуместными.

— А ты? — Во всяком случае, Эбби научила ее этой хитрости. Очень часто задающий вопрос хочет, чтобы об этом спросили его. Немного изворотливо, но не нечестно.

— Особо нет, — ответила Эбби, — я не хочу никого.

Ей было несложно поверить. Эбби была занята призраками. Книжкой. Злостью на женщину, которую Джиллиан никогда не встречала и не видела нигде, кроме как на фото с обложки. Эбби не интересовалась мужчинами или женщинами, от случая к случаю обращая внимание на противоположный пол, но быстро и ненадолго.

Джиллиан интересовалась женщинами, и они отвечали ей взаимностью. По крайней мере, на какое-то время. У нее даже была девушка целых две недели, пока Джиллиан не пропустила несколько СМС, потому что была занята починкой устройства для записи электронных голосов и поиском запчастей на барахолке. Выяснилось, что Лаура хотела встретиться, и что «невосприимчивость и скрытность» были для Лауры причиной разорвать отношения.

Джиллиан больше не звонила доктору Горин. Вместо этого она отправляла хаотичные электронные письма о своей работе, и доктор Горин писала в ответ систематически изложенные советы, не одобряя, но и не возражая против направления, в котором ушли ее исследования. Ее отец купил плавучий дом, ее мать была по-прежнему мертва. Призраки продолжали не существовать.

— Ты должна убрать книгу из интернета. — Женщина в твидовом костюме и занятной блузке оказалась в лаборатории.

Она едва походила на свою фотографию. Джиллиан попыталась было заниматься своими делами, но Эрин повела себя с Эбби жестоко. В этот момент Эбби выглядела так, что Джиллиан поставила запись с пукающим звуком. Она задирала Эрин всеми силами. И засняла, как ту облило слизью с ног до головы, и выложила это в интернет. Джиллиан знала все об условиях избрания на должность в университете.

Она не извинилась. Даже после того как все помирились. Всё прощено, но Джиллиан ничего не забыла.

— Эй, Хольцман, ты в порядке? — Эрин с неодобрением посмотрела на нее, когда они пили по третьей кружке пива.

— Лучше не бывает. — Джиллиан направила на нее пальцы, сложенные пистолетиком. Пэтти и Эбби аккуратно рисовали схемы поверх карты города.

— Было здорово познакомиться с твоей наставницей. Вы с ней очень похожи.
Похожи? Джиллиан представила, как доктор Горин лично изучает ее машины, такая живая и настоящая первый раз за столько лет. Она сказала, что приехала сюда на конференцию и зашла потрогать изобретения Джиллиан. Джиллиан было одновременно и девять, и девятнадцать и даже двадцать девять. Ее сердце по-прежнему билось чаще, когда доктор Горин говорила об усовершенствованиях и хвалила разработки Джиллиан.

— Я должна идти, — объявила доктор Горин, когда остальные появились и начали издавать свой прекрасный жуткий белый шум, согревавший душу Джиллиан. Но она видела, что доктора Горин он скорее раздражал.

Они не обнимались и не жали друг другу руки. Но доктор Горин улыбнулась ей почти тепло.

— Мне нравятся твои друзья, — сказала она, — они тебе подходят.

Пэтти видела, как Джиллиан провожала доктора Горин и долго смотрела ей вслед, когда та ушла.

— Давай. — Пэтти взяла ее за руку и отвела в бар, который они уже считали своим.
Эбби и Эрин объявились попозже. Они пили разноцветный алкоголь: горячий зеленый и холодный красный обосновались внутри ее живота и беспокоили ее даже после того, как они вернулись в пожарную часть.

Джиллиан возилась с щелкунчиком, когда Эрин спросила, в порядке ли она. Сказала ей, что они с доктором Горин похожи.

— Нет, — наконец ответила Джиллиан, — она похожа сама на себя, а я это я.
Эрин… Эрин ждала продолжения.

Ее раздражало, что Эрин, подобно Эбби и Пэтти, научилась дожидаться продолжения.

Они все научились ждать; это раздражало до ужаса и одновременно было так мило, с тем неожиданным пониманием, от которого ей хотелось спрятаться под половицами и никогда не вылезать обратно. Она хотела объяснить им, что находится прямо здесь, и что ожидание заставляет ее мозг догонять будущее, что она терпеть не могла. Ненавидела следствия и последовательные временные линии.
Однажды она уже сделала машину, замедляющую время. Она могла сделать ее еще раз и заморозить себя внутри, в оазисе созидания, пока мир бы жил сам по себе. Но в таком случае ей было бы не с кем поговорить или помолчать. Ей нравилось отрывать взгляд от работы и наблюдать за Пэтти, читающей толстые пыльные тома или яростно строчащей смски. Ей нравилось, как Эбби была готова проверить ее новое оружие. Ей нравилось… нравилось почти все в Эрин.

У Эрин были огромные влажные глаза и надежные руки. Она теперь могла справиться с призраком и не перепачкаться. Ее безупречные костюмы исчезли один за другим, сменившись более практичными вещами. Сначала свободные брюки и блузки с рюшами, словно она прибыла из прошлого, воспользовавшись машиной времени. Но они тоже испарились. Она все еще наряжалась, когда они куда-то выбирались, но сейчас…

Чем дольше они все жили в пожарной части, тем больше их одежда перемешивалась, и прямо сейчас на Эрин были джинсы с пятнами масла, которые, вероятно, когда-то принадлежали Джиллиан, и футболка с полустертым логотипом метрополитена на кармане. Резинка же, которой были перехвачены волосы, по всей видимости, принадлежала Эбби.

Она ожидала ответа от Джиллиан, сложив руки на коленях, глаза бегали от одного механизма к другому. В отличие от Эбби, задававшей вопросы, высказывающей предположения и до всего дотрагивавшейся, Эрин никогда так не поступала. В лаборатории она вела себя сдержанно и ждала, пока Джиллиан все ей покажет и объяснит.

Сегодня Джиллиан не хотелось ничего объяснять. Но она никогда не умела держать язык за зубами.

— Она моя наставница. — Джиллиан соединила два провода неправильно, и теперь ей нужно было их распутывать. — Блядь!

Эрин моргнула, уставившись на нее как олень на свет фар:

— Ты материшься?

— Все матерятся. — Джиллиан натянула очки обратно.

— Ты что-то расстроена, — решила Эрин, — держи.

Она достала пакет с попкорном буквально из ниоткуда, сунула его в руку Джиллиан и заставила ту сжать пальцы, затем поднялась и оставила ее одну.

Попкорн был великолепен. Она съела его, будучи в некотором замешательстве.
Пэтти высунула нос из книги, когда Джиллиан начала облизывать пальцы после еды.

— Мы мало покормили тебя сегодня? Собираешься практиковать самоедение?

— Нет, — ухмыльнулась ей Джиллиан, — думаю, я собрала штуку, которая может вызвать взрыв умеренно-высокой интенсивности.

— Может? — Пэтти использовала чек из фастфуда в качестве закладки. — А насколько сильный?

— Умеренно-высокий, говорю тебе.

Остаток вечера прошел среди оранжевого дыма и идеально соединенных проводов.

После очистки любимого бара Джиллиан от призрака четвертого уровня они остались там ненадолго. С протонным рюкзаком за плечами и прочим снаряжением она потягивала коктейль через трубочку, пока толпа женщин засыпала ее вопросами. Она была охотницей за привидениями, и никто не мог устоять перед такой крутизной. Женщины угощали ее выпивкой. Прочие охотницы сидели за столиком. Пэтти и Эбби придвигались все ближе и ближе друг к другу, рассылая, как маяки, во все стороны сигнал: «Не подходить!» Но Эрин даже глазом не моргнула. Она смотрела на Джиллиан так, будто могла видеть насквозь, словно могла проникнуть туда, где неравномерными толчками сердце разгоняло кровь по ее усталому телу.

— Ты не остаешься с ней? — спросила Эбби, когда Джиллиан попрощалась с симпатичной рыжей девушкой и направилась к выходу.

— Сегодня она обойдется без меня, — пробормотала та в ответ, теребя петлю для ремня и засовывая в нее палец.

Эбби взяла Джиллиан под руку, и они пошли домой пешком. За ними шли Пэтти и Эрин, споря, что важнее во вкусе хотдога — кетчуп или горчица. Аргументы перемешались, Джиллиан так и не смогла понять, кто что больше любит. Сама Джиллиан предпочитала хотдоги с квашеной капустой, но ей было лень встревать в спор о приправах, поэтому она просто следовала за Эбби.

Они поднялись на третий этаж, где у каждой теперь была небольшая квартирка. Поскольку официальной обязанностью Джиллиан было будить остальных охотниц (она спала меньше всех и употребляла больше всего кофеина), она успела побывать у всех дома.

Комната Пэтти нравилась Джиллиан больше всего. Пэтти выбрала такие занавески, что солнечный свет окрашивал помещение розовым и оранжевым. Ее серьги висели на металлической статуэтке как фрукты на дереве, а вокруг кровати были стопки книжек, которые приходилось перешагивать, чтобы добраться до постели. Пэтти разрешала Джиллиан греться на солнышке в оранжево-розовом квадрате ближе к вечеру, если та не трогала ее книги и серьги. Пол пах сосной и немного духами от Диора.

Эбби поддерживала тщательно контролируемый хаос статуэток и блокнотов. Где-то в глубине жил кролик в клетке. По крайней мере, так утверждала Эбби, но никто никогда не видел ничего кроме клочков шерсти. Тем не менее, Эбби покупала специальный корм, и он куда-то девался. Джиллиан будила Эбби с помощью оставленной у двери палки, уверенная, что иначе наступит на сломанную половицу и уронит на ее голову десяток фунтов сувенирных фигурок Хаммел.

Комната Эрин была почти пустой, только на тумбочке рядом с белой кроватью с белым постельным бельем, накрытой бежевым покрывалом, стояли три фото в рамках. Ее вещи были убраны в шкаф или лежали в корзине для грязного белья. На столе лежали ноутбук, книжка и блокнот. Джиллиан выводил из себя такой стерильный порядок, и она всегда производила кучу шума, когда будила Эрин. Все бестолку. Эрин всегда просыпалась, открывая один глаз и кивая ей, затем заторможено садилась, словно была роботом, и ее воткнули в розетку.

Никто не заходил в комнату Джиллиан, куда она и отправилась по возвращению из бара. Она считала своим домом лабораторию, где ела и частенько спала, но комната — ее святая святых. Под фальшивым окном с нарисованным видом на Центральный парк была кровать, но ею почти не пользовались.

Здесь Джиллиан была окружена своей машиной. Затейливый гул бесконечного движения звучал отовсюду. Хитроумное приспособление, которое было создано без всякой цели и постоянно обновлялось, тикало, жужжало, гудело и скрывало ее в своих электрических объятьях. Никто никогда не заходил в ее комнату, потому что все думали, что оно может взорваться.

Так что Джиллиан пошла к себе. Она сидела на полу, сжимая одной рукой антистрессовый мячик и рисуя другой наброски чертежей, и пила через трубочку энергетик из чудо-шляпы, которую стащила когда-то с бейсбольного матча. Машина щелкала и жужжала вокруг, посылая шарики по различным маршрутам.

В дверь постучали. Джиллиан нахмурилась.

— Чего? — гаркнула она.

Дверь открылась, и Эрин зашла внутрь так, словно была здесь дюжину раз. Проскользнула между электрическими разрядами среди низко свисавших сталактитов из алюминия. Перескочила через железнодорожные пути и ловко избежала столкновения с булькающим в стеклянной колбе раствором. В своей особой манере Эрин устроилась рядом с Джиллиан. Она ничего не говорила, просто смотрела, как работает машина.

Набросок обретал формы. Не отдельное устройство и даже не полностью продуманная мысль, просто намек на идею. Она подождала, но Эрин ничего не сказала. Та просто заснула, и Джиллиан чувствовала тяжесть головы на плече.
Джиллиан смотрела на нее и вдыхала запах ее волос с примесью выхлопа от протонного рюкзака. Через некоторое время зад Джиллиан начал ныть от столь долгого сидения на полу, так что она подхватила Эрин, уложила ее на кровать и устроилась рядом. Эрин даже толком не проснулась, только свернулась клубочком, положив голову ей на плечо, словно ее притянуло туда магнитом.

Над кроватью туда и обратно ездил электрический поезд, били часы с кукушкой.
Джиллиан спала. Когда она проснулась, Эрин все еще была здесь. Она сидела, держа на коленях одну из книг Пэтти. Ее волосы были мокрыми, а одежда отличалась от вчерашней. Джиллиан попыталась сделать из этого выводы.

— Ешь. — Эрин вложила в руку Джиллиан разогретый пирожок. Все знали, что Джиллиан не может устоять перед горячим пирожком, и они держали их под рукой на случай, когда количество съеденной ею пищи начинало отставать от количества прошедших дней.

Пока она жевала, Эрин читала ей книжку. Слова не слишком-то много значили: куча имен, дат, битв, которые гоняли переселенцев по всему острову, что они называли домом. Голос Эрин был монотонным и тихим, едва различимым на фоне гула машины. Джиллиан облизала пальцы. Когда она подняла взгляд, Эрин закрыла книгу.

— Эй, Хольцман.

— Эй, Гилберт. — Джиллиан подмигнула. Ее очки валялись на полу, и глазам было немного больно. Ей нужен был фильтр, чтобы спрятаться от грубости окружающего мира. Но прямо сейчас ей нравилось смотреть на лицо Эрин, не запятнанное яркой помадой или янтарным светом.

— У меня была девушка в колледже. — Эрин положила книгу на пол, для чего ей пришлось перегнуться через Джиллиан. Теперь она пахла как Эрин: шампунем Хербал Эссенс и их общим стиральным порошком. Она встала пораньше, приняла душ, переоделась. И вернулась в постель к Джиллиан. — Несколько месяцев.

— Ой. — Джиллиан проследила за движением ее спины и волос, когда Эрин села обратно.

— Ты очень странная личность, — продолжила Эрин, словно доказывая теорему. — И Эбби относится к тебе как к сестре. И мы с тобой коллеги.

— Я согласна с этими фактами. — Джиллиан нахмурила брови.

— Гипотеза, — Эрин вытянула руку, как будто давала лекцию, — возможно, нам будет хорошо вместе в постели. Но есть и другие факторы.

Ой. Ой. Ой. Джиллиан улыбнулась не самой привлекательной своей улыбкой. Скорее безумной, чудовищной. Кончики пальцев и волосы были словно наэлектризованы.

— Здесь необходим эксперимент. — Она поднялась на колени, затем села на лодыжки.

— Но что если ничего не получится? — Эрин закусила губу.

Последствия. Будущее. Задержка времени. Джиллиан вдохнула и медленно выпустила воздух из легких.

— Я знаю, как устраивать взрывы, — осторожно произнесла Джиллиан, — но я также хорошо умею все чинить.

Эрин кивнула и разжала зубы. Губа была алой и слегка припухшей. Джиллиан выгнулась вперед, и Эрин встретила ее на полпути.

Она показала Эрин, как хорошо умеет устраивать взрывы без детонатора, пользуясь только руками и языком. Она гордилась тем, как доводила Эрин до пика блаженства, и медленно целовала изгибы ее бедер и живота. Джиллиан запоминала расположение родинок и то, как щекотали ее ладонь лобковые волосы. Джиллиан никогда не забывала.

Они провели в постели весь день. Они ели снэки из заначек Джиллиан и разговаривали о теории струн и темной материи. Эрин доказала, что тоже умеет устраивать взрывы. Они выбрались из комнаты, когда все остальные давно ушли спать, и приняли душ вместе. Поскальзываясь и хохоча, Эрин завладела волосами Джиллиан и отмыла их дочиста так, что они потом торчали во все стороны.
Эрин не ушла на следующий день, не вернулась в свою собственную тихую комнату. Пэтти и Эбби косо на них посмотрели, но ничего не сказали. Ничего не сказали.

Прошла неделя. Две. Три. Эрин начала прикасаться к Джиллиан не только ночью. Приобнимала за талию, проходя мимо. Касалась губами подбородка Джиллиан, когда та собиралась выносить мусор. Легонько обняла, когда Джиллиан подарила ей усовершенствованную версию призракобойки (патент ожидается).

— У вас все хорошо? — спросила Эбби, когда они ели соленые крендельки в два часа ночи. Обе были покрыты эктоплазмой. В это же время Эрин и Пэтти требовали оплаты от клиента.

— Угу. — Джиллиан смотрела, как струи дождя стекают по тротуару.

— Она тебе подходит? — Эбби предложила ей бумажную коробочку с горчицей, и Джиллиан опустила туда крендель.

— Отстань, — буркнула Джиллиан и засунула крендель в рот целиком, чтобы к ней больше не приставали с вопросами.

Пэтти ничего не спрашивала. Она подсаживалась поближе и рассказывала о своем последнем парне, который оказался полным дерьмом. Она дотрагивалась до всего, пока Джиллиан не давала ей по рукам. Она просто была здесь, показывая, что будет рядом в случае чего.

Они устраивали то же самое с Эрин. Джиллиан знала, потому что Эрин со смехом ей рассказала.

Всё продолжалось. И продолжалось.

Пока Джиллиан наконец не признала, что, возможно, в этом что-то есть. Что, может быть, Эрин не застряла на стадии эксперимента, и что пора сделать вывод из случайных прикосновений и постоянного присутствия второго тела в ее тесной кровати.

Она позвонила доктору Горин. Потому что ее мать была мертва, а отец искал себя на другой стороне земного шара. Потому что у нее не было друзей детства, а семья уже была в курсе.

Доктор Горин должна была это услышать.

— Здравствуй, Джиллиан. — Линия ожила, и Джиллиан улыбнулась, глядя на испачканные маслом кончики пальцев. Теперь они были аккуратно подстрижены и покрашены ярким зеленым лаком, потому что Пэтти было нечем заняться, пока Джиллиан дремала посреди рабочего дня за своим столом. Эбби написала на ее указательном пальце напоминание купить молока.

— Здравствуйте, доктор Горин. — Она запустила руку в волосы. — Хотела спросить, собираетесь ли вы в Нью-Йорк в ближайшее время?

— У меня не было таких планов, но я могу приехать. Зачем?

— Хочу, чтобы вы познакомились с моей девушкой.

Возникла пауза, и внутри у нее все сжалось.

— С удовольствием, — сказала наконец доктор Горин, — с большим удовольствием.

Как и Джиллиан. Они договорились и назначили дату. Она пометила день в календаре, чтобы все знали. Эбби хотела испечь торт к торжественному мероприятию, но у нее ничего не получилось. Зато у Кевина вышло очень хорошо, даже с учетом того, что он написал «добро пожаловать» с ошибкой.

И он воткнул туда свечи.

Впрочем, свечи создали своего рода праздничное настроение. Ужин проходил в общей комнате в пожарной части. Стол был накрыт очищенной от пятен скатертью (за это отвечала Джиллиан), на которой были: доставленная вовремя горячая тайская еда (Эрин), столовые приборы и тарелки из одного сервиза (Пэтти) и вино (Эбби). Торт Кевина сиял в центре стола. Доктор Горин хлопнула Джиллиан по плечу и села справа от нее, а Эрин прижалась слева, и эти двое разговаривали через ее голову об идиотизме испытательного срока в научной среде и стеклянном потолке. Пэтти перебивала их историями о приставаниях в метро, а Эбби травила все более абсурдные байки про колледж, где они когда-то работали (большая часть была правдой).

Джиллиан словно настроилась на новую частоту, резонируя с кирпичными стенами и теплом человеческих тел по обе стороны. Она съела целую тарелку лапши и четыре спринг-ролла, и даже не заметила их вкуса.

Уходя, доктор Горин задержала взгляд на ее лице:

— Я горжусь тобой.

— Доктор Горин, — выдохнула она, пораженная в самое сердце.

— Полагаю, Джиллиан, что ты теперь можешь называть меня Ребеккой.

— Нет, — широко улыбнулась Джиллиан, — для меня вы всегда останетесь доктором Горин.

К ее удивлению, доктор Горин улыбнулась в ответ и неловко обняла ее, прежде чем раствориться в темноте.

Эрин прижалась к Джиллиан сзади, обняла за талию и положила свой подбородок ей на плечо. Они вместе смотрели, как доктор Горин уходила.

— Мне она нравится, — произнесла Эрин.

— Я тебя люблю, — выпалила Джиллиан.

Эрин замерла, словно ожидая продолжения. Но Джиллиан было нечего больше добавить, нечего сказать. Просто так было. Именно так Джиллиан влюблялась: никакой стопроцентной уверенности, никакой страховки. И никакого конца.

Эрин аккуратно развернула ее и некоторое время смотрела в глаза Джиллиан, прежде чем поцеловать:

— Я тоже тебя люблю.

Джиллиан оказалась в невесомости.

Они приземлились в кровати, грандиозная машина жужжала вокруг.

Никто, даже Эрин, никогда не задавал вопросов, почему ей так нравится охотиться на призраков. Может быть, они боялись спрашивать. Может, считали очевидным, что она любит создавать разные штуки и надирать кому-то задницу. Возможно, Эбби подозревала, что Джиллиан согласилась работать с ней годы назад только потому, что ей больше нечем было заняться. Может быть, Пэтти полагала, что Джиллиан паронормальна сама по себе. Возможно, Эрин думала, что история про маленькую девочку и поиски семьи дошла до своего счастливого конца.

Джиллиан не спрашивала, что они думали. Ей, в общем-то, было все равно.
Она конструировала ловушки и оружие, занималась любовью со своей девушкой, практически женой. И оставалась странной.

А если она когда-либо и мечтала увидеть, как мать снова сядет напротив нее за столом и назовет ее солнышком; представляла, как держась за руки с матерью и Эрин уйдет прочь от идиотского абсурда окружающего мира, то это было ее личным делом.

Ей нравилась ее жизнь, настоящий момент и перспективы. Она пила, ела, трахалась, смеялась и создавала, создавала, создавала.

Она Джиллиан. Она Хольцман. И она танцует по жизни смеясь.