Небо к осени становится тише — за годы игры в квиддич сложно не заметить. Летом оно звонкое и настоящее, а к сентябрю блекнет и становится похожим на пергамент. По нему бегут строчки будущего обзора для «Пророка». Хотя Джинни предпочла бы сейчас летать с «Гарпиями» там, в этом притихшем небе, вместо того чтобы сидеть на трибуне. А вот малыш Тедди просто сходит с ума от восторга, сидя рядом. Это первый матч, который он видит, и Джинни ему даже завидует — когда ей было семь, у родителей не было возможности водить её на квиддич. Она взъерошивает переливчатую макушку крестника и смотрит в небо. А небо смотрит на них с улыбкой озорной девчонки. Тонкс всегда витала в облаках, а теперь поселилась в них навсегда.

Джинни всё ещё видит её во сне. Она готова проспать целые сутки, чтобы только снова её увидеть. Иногда они так и делали: терялись на денёк, когда у Джинни были каникулы, а Тонкс не была на дежурстве. Аппарировали куда-нибудь на побережье и никогда никому не говорили куда. Смотрели, как красное солнце скрывалось за кромкой горизонта, и казалось, что весь-весь мир сосредоточился здесь, что он мог бы уместиться в ладони. И чувствовали, почти физически ощущали, как время уходит — с каждым дюймом погружающегося солнца. С этим чувством ни одна из них не справилась бы в одиночку.

Джинни всё отдала бы, чтобы снова очутиться там, чтобы вокруг — вода, чтобы сверху — синее небо, чтобы целовать родинки у ключиц… И кто бы знал, как иногда становится больно жить. В одиночку. И как иногда страшно ощущать себя живой, когда её — нет рядом. И до комка в горле хочется снова почувствовать, как красное солнце вместе с её горячими поцелуями капает на живот плавленым воском, хочется ещё раз вернуться туда. Но возвращаться некуда.

Джинни выныривает из своих мыслей, когда Тедди вскакивает, едва не вывалившись за ограждения на нижний ряд трибуны. На миг его волосы становятся испуганно-малиновыми, но потом снова возвращаются в привычный светло-каштановый с лиловым отливом цвет.

— Она поймала снитч! «Гарпии» победили! — звонко кричит он, в восторге подпрыгивая на месте.

Джинни улыбается. Он так похож на Тонкс — такой же эмоциональный, непосредственный, открытый. Такой же ребёнок, каким была она даже в свои двадцать пять. Так же любит корчить рожицы, метаморфируя свой нос или уши. Джинни всегда до колик в животе смеялась над этими проказами, а теперь сдержанно улыбается, глядя на крестника. В свои двадцать пять у Джинни не получается быть такой непосредственной, лёгкой и неунывающей.

Ночами Джинни ложится в постель рядом с Гарри, но зачастую думает совсем не о нём. Она мысленно просит: «Приснись мне». Иногда, когда Гарри на дежурстве в Министерстве, даже шепчет:

— Пожалуйста, снись мне…

И хотя эти сны всегда — солью на рану, хотя каждый раз сжимается сердце, и Джинни оказывается лицом к лицу с Безысходностью, это единственный шанс её встретить, и горячее желание встретиться ненадолго задвигает боль глубже. Иногда во сне Тонкс приходит, Джинни кладёт голову ей на колени и шепчет всякие глупости. А на утро просыпается на мокрой подушке.

Джинни помнит, как весело они проводили время на Гриммо, когда ей было всего четырнадцать, когда война ещё казалась чем-то далёким и ненастоящим. Невесело стало, когда погиб Сириус, дом на Гриммо перестал быть штабом, а Тонкс влюбилась — поблекла, истощилась магически и душевно. Приходила в Нору, и Джинни было горько видеть её потускневший облик, грустную улыбку на лице, серые, словно присыпанные пеплом волосы. И однажды Джинни взяла её за руку и отвела в свою спальню. Делилась с ней своими смешными девчачьими тайнами, только бы она не чувствовала себя одинокой, а потом они вместе пели молчаливые песни — потом это стало традицией: Джинни клала голову Тонкс на колени, та перебирала в ласковых пальцах рыжие волосы, и они долго-долго молчали так, иногда по три или четыре куплета.

Джинни обнимала её, говорила, что всё не напрасно, что Ремус обратит на неё внимание, что всё будет хорошо. Потом Тонкс стала иногда приходить ночью, потому что невыносимо было выть от тоски. В одиночку она бы не справилась. Она подлетала к окну на своей старенькой «Комете», и Джинни впускала её. А иногда не впускала — вылезала сама из окна со своим ещё более стареньким «Чистомётом», и они летали наперегонки, пока воздух в лёгких не становился невыносимо колким, а ноги не начинало сводить от усталости.

И не было ничего нежнее, чем когда Тонкс, забравшись под тёплое одеяло в комнате Джинни, обнимала её сзади и мягко целовала в рыжий затылок. И Джинни чувствовала себя самой защищённой на свете, и невыносимо холодно было просыпаться по утрам одной, когда Тонкс улетала на работу или дежурство. Теперь Джинни почти привыкла к этому, ведь Гарри тоже аврор и часто делает точно так же. Привыкла, да…

Говорят, время лечит. Но если и так, время — какой-то совершенно сумасшедший колдомедик. После бесчисленных операций, когда на сердце буквально не остаётся живого места, он поливает всё это безобразие обезболивающим зельем и доволен тем, что получилось. Нет, наверное, лечит всё-таки не время, а мелкие хлопоты, домашние дела, постоянно отвлекающие от мыслей. Лечит усталость, а время… Что время? Оно словно бежит по кругу, всё быстрее и быстрее, как дрессированный клубкопух в своём колёсике, и скорее всего никогда не устанет бежать так. И только иногда, редко-редко, в звуке этого крутящегося с бешеной скоростью колеса слышится знакомый, спокойный стук сердца, который наяву уже никогда не услышать.

Хотя хочется — хочется, как тогда, уткнуться лбом в её шею и слушать, как стучит под рёбрами. А потом целовать — горячо и порывисто — там же. Хочется услышать её. Смотреть на неё, любоваться улыбкой. Слушать её и молчать. Чтобы читала по глазам и ответной улыбке, что всё будет хорошо. Лежать в объятиях, прижиматься к горячему боку и считать звёзды. Лежать, не шевелясь, и притворяться, что не видит, что она тихо плачет. Просто гладить её плечо, целовать ключицы и мысленно шептать: «Всё хорошо…»

Джинни рада, что у неё есть Тедди, так похожий на неё. Она берёт его за руку, и они спускаются с трибун на поле, куда приземлились игроки. Джинни думает, что Тедди будет рад получить снитч от ловца «Гарпий» — она обожает, когда он восторженно распахивает глаза и делает свои волосы восхищённо-лиловыми, яркими, как у неё.

Джинни помнит, с какой радостью Тонкс сообщила, что Ремус сделал ей предложение. Как они радовались вместе, откупорив по бутылочке сливочного пива. К ней наконец-то вернулись её краски, её способности, её жизнелюбие и оптимизм — и это было самое прекрасное, что видела Джинни за очень долгое время.

А потом Гарри отправился в долгое путешествие, и потускнела уже Джинни. Наступил сентябрь, осеннее пергаментное небо над Хогвартсом стало очень тихим. Настала очередь Тонкс обнимать её, забалтывать и шептать всякие глупости:

— Ну, сырость развела! Осенью и без того постоянно мокро! — вытирала Тонкс её слёзы.

И старалась реже оставлять её в одиночку, ведь по себе знала, как это невыносимо — выть от тоски.

— Всё будет хорошо, — шептала ей Тонкс. — Гарри вернётся — у него счастливая судьба.

И Джинни ей верила, хотя и знала, что в прорицаниях Тонкс никогда не была сильна. Они вместе раскладывали гадальные карты и видели, что у Гарри с Джинни всё сложится прекрасно. Нужно только подождать… Но время уходило, время бежало всё быстрее, красный диск солнца скрывался за горизонтом слишком стремительно, и они успевали только коротко обняться, прежде чем снова разойтись по своим делам.

Когда родился Тедди, а Гарри стал его крёстным, Джинни и Тонкс практически перестали видеться. Война была в самом разгаре, орденцы прятались, а ОД превратился в диверсионный отряд. Они встретились только пару месяцев спустя, в Хогварте, второго мая. И Ремус, и Гарри были против их участия в битве. Но… наверное, не на ту судьбу нужно было гадать. «Всё будет хорошо», — постоянно крутилось у Джинни в голове, эти слова с улыбкой повторяла ей во сне Тонкс этой ночью.

И Джинни постоянно просит, чтобы она снилась ещё. И хотя без неё жить очень больно и очень трудно ощущать себя живой, когда её нет рядом, Джинни хочет видеть её хотя бы во сне. Тогда Джинни утром поднимает голову с мокрой подушки и понимает, что у неё всё хорошо. Она провожает Гарри на работу и идёт гулять с крестником.

Семилетний Тедди, пища от восторга и прижимая к груди колдографию с автографом ловца «Гарпий», сидит напротив за столиком в кафе. Он уплетает мороженое с орешками, которое очень любит, и с обожанием смотрит на свою крёстную. Джинни приглаживает его изумрудные волосы и улыбается, глядя сквозь окно кафе на тихое-тихое небо. Она очень рада, что у неё есть Тедди, так похожий на Тонкс.