Поднимите им веки, пусть видят они,
Как бывает, когда слишком много в крови
Серебра ...
Пикник, «Серебра»

"Да что происходит-то?" - довольно вяло подумал путник.
Думанье вообще не входило в число его сильных сторон, а сейчас еще пришлось сосредоточиться на том, чтобы удержать норовящую сползти личину и собственные руки-ноги в узде.
И даже с этим он справлялся фигово. Аж рожу перекосило набок, и из угла рта потекла слюна.
Уже и купец, к обозу которого он так удачно прибился, забеспокоился, и стражники, рутинно досматривающие телеги на въезде в город, принялись хмуриться и шептаться, а он все никак не мог заставить себя сделать шаг по направлению к воротам.
Словно между ним и городом кто-то решительно и твердо поставил на ребро невидимую ладонь.
Что-то с такой силой толкало, разворачивало его назад, скручивало руки за спиной, что пришлый мужчина больше не мог сопротивляться. В последний раз поглядев на вожделенную арку ворот, за которой играли дети и ходили степенные куры, он совершил маневр "круго-о-м!" и на глазах у изумленных обозников и солдат побежал к дальней роще, запинаясь и приседая на каждом шагу.
"Кто-то управляет потоками моей силы... Кто же это меня так? Я его даже не заметил... Какая..."
Тут йома, так дерзко попытавшийся среди бела дня проникнуть в Святой город, упал на землю: ему будто отвесили изрядную оплеуху.
Упал и зарычал – от страха и ярости.
"...сука, там где-то клейморша, прячется, сторожит... Сука..."

Все люди пахнут по-разному, йома же - одинаково: кисло, дрожжевой хлебной закваской. Люди бывают по-настоящему красивы, бывают безобразны; йома же все как на подбор отвратительны: звероподобны, клыкасты, когтисты, у них твердые мышцы и темная кровь.
Аура у людей тонкая, серая, дрожащая на ветру, будто осенняя паутина. Читать ее тяжело, да и незачем: люди быстрей выдают себя словом и делом, с ними достаточно полагаться на пять основных чувств.
Аура йома сияет, как серебро, как прекрасное, белое, переливающееся кружево. Аура йома звенит, как лотрекские колокольцы. Аура йома въедается в твою собственную кожу, колет десятками острых иголок, и ты просто не можешь противостоять искушению взглянуть дальше, глубже, нырнуть с головой в эти пульсирующие потоки серебра...
- На что же похожи ваши запах и аура?
Она опустила ресницы, приподняла уголки полных губ.
- Ты знаешь не хуже меня, Эрмита, на что похож запах: мы все пахнем йома. Не сильно, но так, что от этого не отмыться. Мы все носим в себе их частицы, и это бы было воистину ужасно, если бы не одно "но": у нас тоже очень красивая, звонкая аура. За одно это следовало бы сказать Организации «спасибо».
Она запрокинула голову и ушла прочь, смеясь, оставив куратора в замешательстве.
А ведь он вообще-то хотел поставить ее на место.

- Это чего он? - c подозрением спросил у купца ответственный по караулу, молодой, драчливый парень.
- Может, живот прихватило? - робко предположил кто-то из путешественников.
- Так резко? - стражники заворчали, а молодой нехорошо прищурился. - И часто это с вами бывает? Что же вы, эту, как ее, зинтерию пытаетесь в наш город протащить?! А, засранцы?
- Пустите их, командир, - на его предплечье легла мягкая рука. - Нет у них никакой дизентерии. И человека этого они не знают, и ни разу не ел он с ними в пути... Ведь не ел же?
- Не ел, - поклонился купец, зачарованно глядя в тень под капюшоном откуда ни возьмись подошедшей монахини. То есть, монашка эта, вроде бы, и раньше была здесь - выговаривала что-то в отдалении мальчишкам, затеявшим кидаться сухим конским навозом, только вот он на нее внимания в этой суматохе не обращал. Ну, монашка, ну, высокая, в платке, в темном платье и белой блузе под горлышко... То, что она, оказывается, тоже наблюдает за путешественниками, было для него открытием. - Да он с нами один только день и ехал вместе...
- Не, а чего он тогда сбежал, а?
- Может, он сумасшедший, а может, опасный преступник, которого заела совесть, - тихо сказала монахиня, сложив руки на переднике. - Ничто злое не может войти в Священный город Рабону.
- Ага, - дрогнувшим голосом сказал купец. - То-то я думаю, заела. Видели, как он драпанул к лесу?!
- Мужик, - поморщившись, сказал командир и аккуратно развернул купца за локоть. - Топай уже со своим товаром. И за языком следи. Не видишь, святая сестра - слепая?
- Ох ты, стыд, не заметил... Бедняга. Давно ли ослепла?
- Давно.

***
- Стой! Тпру! Куда с телегой! Рынок в другой стороне!
- Не извольте сердиться, господин солдат. Мы сюда завернули, потому что везем в миссию женщину.
- Женщина? Кто такая? Почему лицо завязано?
- Мы не знаем, господин. Мы подобрали ее на восточной дороге, она там сидела, привалившись к поклонному камню. Нам показалось, вот-вот отойдет, но она держится, хотя, видно, очень страдает. Молчит...
- Что у нее с лицом? Я должен проверить...
- Проверь-ка, - тихо сказал капитан Ганес. - Быть может, она из этих... Из ведьм.
- Эй, - стражник тряхнул незнакомку за плечо. - Ты меня слышишь? Размотай-ка платок...
- Мне не хотелось бы делать это здесь, - сказала женщина красивым низким голосом. - Платок прилип. Воды бы, смочить...
"Точно из этих!" - поиграл бровями капитан.
- Ничего, я тебе помогу, - нахмурился первый, и, взяв платок за край, быстро сдернул его с головы и лица женщины.
- О, мой Бог...
- Выглядит так, будто кто-то полоснул ее прямо по лицу....
- Прости, детка, - сказал капитан, резко двинув кадыком. - Не знаю, кто сделал это с тобой, но он не останется безнаказанным. Покажешь его нам?
- Ничего не выйдет, детка, - хрипловато передразнила его женщина с обезображенным лицом и криво улыбнулась. - Чтобы кого-то показать, мне надо сперва его увидеть. А я, знаешь ли, слепая.

***
- Вот так, - пробормотал отец Винсент и в последний раз провел влажной губкой по скуле сидящей перед ним незнакомки. Та не шелохнулась, только поморщилась. - Послушайте моего совета: не заматывайте лицо платком; раны намного лучше заживают на открытом воздухе...
- О да. Раны намного лучше заживают, если позволить им заживать, - непонятно сказала она в ответ. - Я все-таки хотела бы получить назад свой платок. Без него я вроде как без кожи. Не стоит постоянно являть миру такое уродство.
- Вы сильный человек, - мягко сказал отец Винсент. - Не говорить о том, что с вами случилось – ваше право, так же, как и решать, носить платок или нет. Но, пожалуйста, скажите, есть ли в Рабоне хоть кто-то, кто сможет о вас позаботиться, или тот, кому вы доверяете?
- Я не доверяю вообще никому. Здесь у меня нет знакомых.
- Может быть, вы позволите братии позаботиться о вас, пока вы выздоравливаете?
Женщина помолчала и неожиданно попросила:
- Пожалуйста, расскажите, что здесь можно увидеть из окна?
- Крыши. Красные черепичные крыши, дымовые трубы, стены домов... Колокольня. Небо. Опять стены, крыши, черепица, опять колокольня.... Восточное крыло монастыря. Немного дальше - монастырский сад, яблони уже отцвели, много листьев... - отец Винсент умолк, потому что подумал, что собеседница устала.
Если бы не увечье, она была бы чудо как хороша: высокая, с белыми, будто выточенными из мрамора руками и насмешливым ртом. Будто статуя святой Рабоны из пресвитерия. Только одета в тряпье с чужого плеча, угрюма, и волосы слиплись от крови.
Уходя из комнаты, он услышал за спиной скрип. Обернувшись, святой отец увидел, что раненая осторожно, на ощупь, спускается с кровати и усаживается на пол - спиной к изножью, лицом к окну.
«Надо придумать ей какое-то занятие на то время, пока она остается у нас, - подумал отец Винсент. - Тогда ее будут меньше глодать скорби и боль».

***
- Вы, должно быть, шутите, - недоверчиво сказала женщина. - А если нет, то это плохая идея. Я знаю, что сейчас я довольно бесполезное существо. Так случилось, что за всю мою жизнь меня не выучили ни одному простому умению: ни доить корову, ни печь хлеб, ни прясть, ни вышивать. Я последний боец в вашей маленькой армии, - женщина как-то странно пошевелила пальцами правой руки, - но всему этому, кроме, конечно, вышивки я могла бы научиться. С чем я совершенно точно не справлюсь, так это с детьми. Я черствая женщина с грубым сердцем. Я не знаю ни одной сказки. Я могу только построить их по рангу, - невесело добавила послушница, получившая вчера, после обряда крещения, имя "Латея".
- Что ж, уверен, это их тоже развлечет на некоторое время, - улыбнулся отец Винсент. - У них довольно мало радостей в жизни. Все эти дети - сироты, собранные с окрестных земель. Многие осиротели в результате эпидемии. Родителей других уничтожили йома. Знаете, теперь этих "других" все больше... Мы, конечно, кормим их и пускаем на ночлег, собираем на них пожертвования и преподаем им закон божий, но, чтобы они поверили в него, им нужна теплая женская рука.
- Если бы я могла предвидеть такой исход, ушла бы в пустыни Сутафа, - пробормотала себе под нос женщина и пожала плечами.
"Бог Рабоны, если ты есть, то ты большой шутник. М-да".

***
- Вы молодая, здоровая женщина, - отец Мор, видимо, заготовил эту речь давно, но все равно ужасно спешил и смущался. - Подождите, не возражайте. Да, вы потеряли зрение, но ведь этот дефект не слишком вам мешает. Вчера я обратил внимание, как легко вы носите подносы через двор, а когда этот сорванец Пако рухнул с яблони, вы поймали его буквально у самой земли. Я, к примеру, не смог бы, - священник сокрушенно развел руками. - Поэтому я еще раз предлагаю вам подумать...
- С яблоней - это была случайность, - мягко сказала послушница Латея.
- Конечно. Но, тем не менее, вам это удалось, - снова повторил отец Мор и покачал головой. - Поверьте, среди прихожан есть достойные мужчины, которые смогли бы стать вам опорой, и гордились бы, заполучив в свой дом такую хозяйку. Не прячьтесь от мира в этих стенах. Мне неловко об этом говорить, но даже в постигшем вас горе вы все еще очень красивы и сильны, и, я уверен, что вы бы с легкостью справились с малой домашней работой, а большего... Что смешного? - огорчился отец Мор, когда собеседница рассмеялась.
- Вы гоните меня из монастыря? Я в чем-то провинилась?
- Нет! - отец Мор выставил руки перед собой, от волнения позабыв, что женщина его не видит. - Я...
- Не беспокойтесь, отец мой. Я не подведу вас, не сбегу через месяц с усатым кавалером и не повешусь в ризнице от осознания собственной ущербности. Я достаточно заплатила за то, чтобы жить здесь в тиши и в мире - столько, сколько мне удастся прожить, - послушница подняла голову и безмятежно улыбнулась. Бельма невидящих глаз смотрели куда-то мимо священника - туда, где за витражами и стенами монастыря раскинулся город. - К тому же, эти пострелята, которых мне навязал отец Винсент... Хм. Они несколько привязались ко мне.

***
- Отец Винсент! Отец Винсент!
- Сестра Латея опять увела детей на задний двор! Вы не поверите, что они там вытворяют!
- Сестра Латея говорит, что детям нужна хорошая пища, игры, движение и свежий воздух, а все остальное приложится... А как же послушание?
- Отец Винсент, да вы сами взгляните!
Отец Винсент выглянул в окно.
Сестра Латея шла через мощеный булыжником двор, ровненько, как по натянутому над площадью канату. Левой рукой она прижимала к себе крохотную чумазую девчонку, правой - придерживала сидящего на плече мальчишку. Прочие дети вились вокруг нее верткой рыбной стайкой.
Только когда на пути ей попался отец Бонифатий, и сестра, не меняя курса, прошла так близко от него, что ее подол хлестнул священника по ногам, отец Винсент спрятался в помещение и улыбнулся.
"Иногда эта женщина ведет себя так, что я забываю о том, что она не зряча…"

***
- Сестрица, куда вы идете?
- К портомойне. Не сбивайте меня, я считаю повороты.
- Вы что, сами будете стирать?!
- Это мое сегодняшнее послушание.
- А... Как же вы будете полоскать белье?! А вдруг вы оступитесь и рухнете в реку?..
- Ну, вы же тогда помолитесь, чтобы я выплыла?
- Нет-нет-нет! - закричали, заскакали вокруг нее, будто дикари. Вцепились ей в юбку, умоляюще повисли на руках. - Мы вам не дадим упасть! Мы сами все постираем! Мы сможем, мы уже взрослые!
- Тогда нас всех точно придется вылавливать из реки, - хмыкнула Галатея.

Самое темное место всегда позади свечи, - сказал при ней кто-то когда-то, а она запомнила.
Самое последнее место, где будут искать беглую Номер Три - независимый город Рабона, в который, так уж повелось, не пускают "нечестивых ведьм".
Самый большой риск для клеймор - то, что ее выдадут серебряные глаза.
Нет глаз - нет и риска?

Не сразу они привыкли друг к другу: вольный город, Галатея и ее "пострелята".
Галатея так и не поняла, когда Рабона перестала наскакивать на нее из-за угла, подсовывать под ноги кирпичи и выбоины в мостовой, грохотать мимо колесами экипажей, скользить по лицу чужими жалостливо-брезгливыми взглядами, бряцать за спиной доспехами излишне, как казалось Галатее, бдительной стражи.
Возможно, это случилось в тот день, когда в ее руку впервые сама собой легла тонкая детская рука - липкая от смолы и вся в каких-то цыпках.
- Идемте есть яблоки! Ура! Ура!
Тогда Галатея открыла, что у Рабоны есть своя собственная аура.
Город просыпался ни свет ни заря, распахивал двери и окна, шуршал вениками, растапливал пекарни, звонил в колокола, перекликался веселыми молодыми голосами.
Рабона жила, ворочалась, радовалась, грустила, ссорилась, молилась, делилась с Галатеей теплом нагретого на солнце камня, прикосновением к лицу летящего по улице одуванчикового пуха, запахом теплой детской макушки и свежих булок. Рабона звучала младенческим плачем, женским пением и вечерней музыкой на главной площади.
- Нравится вам в нашем городе, сестрица?
- Да, - беззвучно ответила Галатея, обратившись лицом куда-то поверх детских голов. - Да, нравится.

***

- Это какого цвета?
- Синенького!
- Сам ты синенький, дурак, надо говорить: "бирюзовый"!
- Тише, тише. Смотрите, как мы будем нанизывать бусинки: одну красную, одну бирюзовую, одну золотистую... Где она, кто подскажет? Ну-ка, кто мне быстрей по...даст...
- Что с вами?!
- Сестра Латея?
- Вы такая бледная... Воды, Иржа!..
- И бусики рассыпались...
- Собирайте бусы, - одними губами произнесла Галатея, выпрямляясь. - Потом идите в трапезную. За мной не ходите... И, дети, вы помните, как мы придумали: если что-то вас в городе напугает, куда вы бежите?
- Да! В погреб с запасами, где ход до самых недр земли!
- Вот молодцы какие. Ну, все, я пошла.
Она вышла на внешнюю галерею. Оперлась о перила, «всматриваясь» в лежащий перед ней город. Воздух был сухой и разряженный - кажется, собиралась гроза.
- Бог Рабоны, ты видишь то же, что и я? И как же ты мог это допустить?
Внизу сверкало металлическое кружево. Аура йома звенела и лязгала, точно сшибающиеся в битве клинки. Переливалась перед незрячими глазами так, что смотреть было больно. Холодная, чистая, обжигающе ледяная. Огромная. Бесконечно опасная.
В город вошло чудовище.
"Аура, как у Порождений Бездны, - Галатея молча перебирала в памяти все известные ей образы. - Нет, больше. Больше, чем у Рифул. Может быть, это Исли?
Нет. Это не мужчина.
Это женщина, и она заметила меня, конечно, несмотря на все мои старания скрыть ауру, но ей пока... все равно?
Я бы рискнула подойти поближе, но, если она разозлиться, от города камня на камне не останется. И даже если я ее выманю за стены, скорее всего, она убьет меня и ворвется обратно".
Начался дождь. С козырька галереи лило на плечи и голову, синий монашеский платок очень быстро промок насквозь. Галатея стянула его и обтерла лицо.
- Что же это вы вытворяете, дочь моя? - с укором произнес позади тихий голос епископа. - Так можно очень серьезно заболеть.
Епископ был старый дед, совсем ветхий, но все еще ясно соображающий. На холодное плечо Галатеи легла его вздрагивающая рука.
- У вас очень красивые белые волосы. Ступайте скорее, высушите их полотенцем. Волосы... да. Совсем как у клеймор.
- Что? - против воли она подняла брови.
- Белые волосы, как у клеймор. Вы знаете о том, что шесть лет назад одна клеймор спасла братию, рискуя своей жизнью?
- Надо же.
- Это правда. С тех пор мы понемножку начали к ним меняться. Мы поняли, что они тоже люди: им больно и страшно, но они защищают нас из последних сил. Повернитесь, я благословлю вас. И уйдите уже наконец с улицы!
- Дивны дела твои, - произнесла Галатея, не отрывая "взгляд" от переливающейся в городе чужой ауры.


- Не-е-ет, Лаки, ты кабан, - в третий раз повторил Сид и для наглядности постучал по крышке стола - три раза. - Ты приходишь в Рабону откуда не ждали, вваливаешься прямо к нам в караулку, у тебя на поясе наш рабонский меч, и ты даже не хочешь пойти пропустить кружечку-другую в соседнем подвальчике со старыми друзьями...
- Галк, - ухмыльнулся Лаки, которому, на самом-то деле, кружечка перепала сразу, как только стражники опознали в нем мальчишку, принимавшего участие в охоте на йома шесть лет назад. - Напомни-ка, давно мы с ним такие добрые друзья? Чего ему надо?
- Соскучился, - пожал широченными плечами Галк и одним долгим глотком допил пиво. С сожалением посмотрел на дно кружки. - Чего тут не понять. Это ж город, он стоит на месте, здесь все одно и тоже, поэтому путешественникам и их рассказам тут всегда рады. Я бы и сам послушал, как ты с той клеймор бродил и где побывал...
- Рассказал бы, где потерял Клэр, - подмигнул Сид.
- Потерял, да, - скупо улыбнулся Лаки. - Теперь вот хожу, ищу. Не, Сид, не могу я в "подвальчик". У меня вон ребенок на руках.
По лицам солдат Лаки понял, что о присутствии "ребенка" они уже успели забыть. Присцилла, если хотела, могла вести себя тихо, как мышка.
Вот и сейчас она смирно сидела за другим концом стола, крошила на крышку хлебный мякиш. Подняла голову, улыбнулась взрослым, долгим взглядом посмотрела в окно.
За окном шел дождь.
- Кабан, - разочарованно буркнул Сид. - Да еще и с кабаненком. Не ломайся уже, не девка. Положи ребенка спать здесь, на койке, и пошли гулять. Здесь ее никто не обидит.
Уголки губ Присциллы слегка дрогнули.
- Не обидит, это точно, - закашлялся Лаки. Поправил сохнущий у очага плащ, зевнул, потянулся - такой непривычно-высокий, взрослый. - Не, мужики. Завтра нам в путь...
Сид приподнялся с табуретки и открыл было рот, чтобы сказать что-то ехидное, но Галк решительно дернул его обратно.
- Все, хорош, оставь его в покое. Я могу и так в лицах изобразить, как пройдет ваша гулянка. Сначала вы нажретесь, потом начнете вспоминать былое: охоту на йома, клеймор... Сид начнет расписывать, как он лобызал твою Клэр на прощание, а ты - как врезал ему по яйцам. Потом вы подеретесь, разнесете "подвальчик", а когда схватитесь за мечи, я дам вам обоим в рыло и запру до утра в "холодную". Как всегда.
- В "холодной" я однажды сидел, спасибо! - засмеялся Лаки.
- Вот только не надо говорить "как всегда"! - Сид фыркнул, что твой кот. - Это было давно, мне было шестнадцать, я был молод и глуп!
- А сейчас тебе двадцать три, и ты одуреть как стар и мудр. Не слушай его, Лаки, делай то, что считаешь нужным.
- Спасибо, мужики. Мы утром уйдем искать Клэр. Да, Присцилла?..


Всю ночь она просидела на подоконнике, под которым был спрятан меч, лаская пальцами рукоять и наблюдая за городом.
А утром та "пробужденная" ушла.
"Бог Рабоны, - торжественно сказала про себя Галатея, прислонившись затылком к оконному переплету и бессмысленно улыбаясь в никуда, - мы, кажется, нашли с тобой общий язык. Спасибо".

***

- ...приказываю отыскать бывшую Номер Три, Галатею, дезертировавшую из Организации семь лет назад и уничтожить ее. Не забывайте, что Галатея специализировалась на чтении ауры йома, поэтому вы будете принимать пилюли для подавления своей ауры...
- Но тогда мы сами не сможем ничего чувствовать!
- О, насчет этого не беспокойтесь. Здесь вступит в дело особая сила Миаты...

- Винсент! Беда, беда!
- Отец Мор, вы не ранены? Вы ужасно выглядите.
- Отец Винсент, вы знали?..
- Что?
- Что сестра Латея... Ох... Они убьют ее.

***

"Ох уж мне эти невидимые пути, - думала Галатея почти год спустя после того случая с аурой, балансируя на мокром коньке крыши в своих узких туфлях-лодочках - измотанная, простоволосая, в пропитавшихся кровью чулках и разорванном до бедра платье. Без левой руки, зато с мечом в правой. - Никогда не знаешь, куда они тебя приведут".
Где-то там, внизу, копошились рабонские солдаты, лихорадочно и упорно выполняя свое смешное и неэффективное построение - она чувствовала их страх и решимость. Где-то там же бегала и кричала рыжая, как выяснилось, девка, посланная Организацией за ее, Галатеиной, головой.
Рыжая!
Клеймор-недоделок!
И смех, и слезы.
Между дымовых труб, как маленький чертик, скакала вторая - вообще дитя, юный, хоть и смертельно опасный, безумный дикий зверек.
Впереди, на площади, на живом, костистом постаменте, ждал и дразнился новый враг - "пробудившаяся", уже искупавшая свое голое, холеное тело в теплой людской крови. Аура, не такая убийственная, конечно, как у прошлогодней пришелицы, но все равно достаточно сильная, чтобы внушать к себе уважение, предупреждающе мерцала и переливалась серебряными искрами.
За спиной Галатеи лежала Рабона.
Тихая, будто вымершая.
Колокол перестал бить тревогу, словно ему отрезали язык, и в городе, не различимом для Галатеи, воцарилась полуобморочная тишина, заполненная шелестом лупящего по крышам дождя.
- Мне даже больно смотреть, как отчаянно ты цепляешься за жизнь, - донесся до нее насмешливый голос Агаты. - Ты упорно не хочешь признать поражение и пытаешься встать на сторону посланных по твою душу воительниц. Я не понимаю причин, по которым ты это делаешь.
- Я просто хотела защитить этот город.
- Если так, то причина до смешного глупа.
- Я тоже так думаю, - Галатея мотнула головой, стряхивая прилипшие к лицу волосы, и засмеялась. - Но она не так уж плоха.
И едва успела прикрыться мечом.

***
- Эй, сестра! Ну... Я хотел сказать «спасибо».
- Хм?
- Ну, вы спасли мне жизнь, там, на площади.
- Ваши жизни спасла не я, а те семеро прибывших воительниц.
- Да нет же, то есть, я знаю, что это так! Но из лап-то этой твари меня вытащили вы. Вы что же, меня не узнали?
- Я же слепая, - привычно уточнила Галатея и услышала, как люди вокруг смеются. - Как рука?
- Спасибо, уже подживает. А ваша?
- Спасибо, уже отросла.
- Это здорово! Вам так, с рукой, намного лучше. Вы вообще очень красивая, сестра...
- Сид!
- Да иду я уже, Галк! Что ты так смотришь, я же ничего такого не хотел!

***
- Мы только подойдем.
- Нет! Нет!
- Я буду рядом.
- Нет! Нет!
- Мы только спросим, как их зовут...
- Нет! Нет! Мама, мама, мама!

- Она не слишком молода, эта Кларисса, что бы быть матерью Миаты? - осторожно спросил отец Мор. - Я рад, что отец настоятель разрешил этим... юным созданиям остаться при монастыре, даже после того, что они тут устроили в тот день, когда мы узнали, что вы... клеймор. Но, мне кажется, Кларисса не справляется с воспитанием девочки. Простите, если сказал что-то не так. Все это вообще очень странно.
Галатея, придерживающая подол простого синего платья, чтобы не оступиться на высоких ступенях, на мгновение замерла с занесенной ногой. Испугавшись, что слепая потеряет равновесие, отец Мор поспешно придержал ее за локоть.
- Благодарю вас, святой отец, - произнесла "сестра Латея", улыбаясь, и аккуратно выпростала руку. - Видно, придется мне кое-что вам объяснить про всех этих юных и не очень созданий. Чтобы вы поняли, что такая забота, которую оказывает Кларисса Миате - для нас вообще, хм, редкость... Нас, так уж вышло, создали не для материнства, - деловито добавила она, привычно пересчитывая рукой колонны и сворачивая на нужную галерею. - И это не пустые слова. Отец Винсент, кажется, догадывается об этом, теперь и вы будете знать...

- Тело клеймор, поджарое, гибкое, ловкое, отличается от тела обычных женщин не только отсутствием пигмента и скоростью реакций. Чтобы создать нас максимально боеспособными, вы забрали все лишнее, в том числе и возможность зачать ребенка. Попутно убрав все связанные с этим неприятные явления...
- Ты жалеешь об этом? - коротышка Эрмита, едва достающий макушкой до пояса рослой воительнице, скептически нахмурился. - Представь, если бы в пути или в бою вам бы пришлось регулярно истекать кровью...
- О, - Галатея с уважением покачала головой. - У людей Организации, оказывается, есть чувство юмора. Я поражена. По-моему, мы достаточно часто истекаем кровью. А еще временами и руки-ноги теряем.
- Не ерничай, Номер Три. Не зарывайся.

- Это жестоко, бесчеловечно, - отец Мор, судя по голосу, был очень смущен и расстроен.
Остановился, прошелся взад-вперед по галерее. Галатея слышала, как раздраженно стучат по каменному полу его сандалии.
- Они посягнули на самое святое. Еще один ужасный грех, который взяли на себя ваши хозяева. Я хочу сказать, что никто, кроме Бога, не должен вмешиваться в такую деликатную сферу, ибо никому не дано видеть всех невидимых путей...
- Знаете, Бог, похоже, не такой бестолковый парень, как вы считаете, и прекрасно знает, что делает, - серьезно сказала Галатея, проводя рукой по холодному мрамору колонны, поддерживающей свод галереи. За спиной у нее громко звякнуло - отец Мор, кажется, уронил ключи от ризницы. - Страшно подумать, что было бы, если бы полу-йома, четверть-йома и прочие... способные "пробуждаться" могли появляться естественным путем. Если бы я лучше могла видеть "невидимые пути", по которым все мы ходим, я бы, наверно, не пошла проверять ту реальность, где это могло бы происходить. Человечество в таком случае никогда бы уже не стало прежним. А с бывшей Номер Сорок Семь я поговорю. Но поверьте, она на диво хорошо справляется с бывшей Номер Четыре.
Мимо прошли двое послушников, и Галатея со своей неизменной улыбкой смиренно поклонилась священнику.
- Благословите работать в саду, - сказала она, и, получив благословение, медленно принялась спускаться во двор.
- Бог, каким ты его видишь, похоже, действительно знает что делает, сестра, - пошевелил губами отец Мор, глядя ей в спину. - Пускай он и дальше пребудет со всеми вами.

***
- Рыженькая! - глубокий голос с легкостью перекрыл и залитый солнцем монастырский двор, где играли дети, и сад, где росли розы (даже странно, что после нашествия йома в разгромленном городе еще оставался такой мирный уголок) и достиг забора, у которого топтались Кларисса и Миата. - Подойди сюда!
Кларисса еще раз со вздохом поглядела на Миату, прилипшую к прутьям калитки, и медленно прошлась до Галатеи, загребая пыль подкованными башмаками. Монахиня сидела в холодке на каменной скамейке, совсем не благопристойно положив ногу на ногу.
- Видишь там двух солдат на стене? Обычно они всегда там находятся.
- Ну... да.
- Сможешь пригласить одного из них в баню?
- Ты что, издеваешься? - бледные щеки Клариссы пошли красными пятнами. - То есть, простите меня, Галатея. Нет, это совершенно невозможно.
- Ну, вот и она пока не может, - движением подбородка Галатея безошибочно указала в сторону вцепившейся в калитку Миаты. - Для нее подойти к детям - как тебе предложить себя мужчине. Даже, пожалуй, страшнее. Так что пускай пока просто смотрит. Не убегает же больше - и это здорово...
- Мне бы очень хотелось, чтобы она стала чуточку ближе к людям, - уныло сказала Кларисса, присаживаясь на край скамейки и принимаясь чертить в пыли линии носком башмака. - Как вы думаете, это возможно?
- У нее есть время всему научиться, в конце концов, она действительно ребенок, а дети учатся быстро. Сейчас ее главная задача - выжить в этой войне. А наша - сохранить город. Чтобы ей было, с кем играть и у кого учиться.
- Вы говорите о войне так уверенно, - Кларисса поежилась, точно жаркое солнце зашло за тучу, - а ведь мы даже не знаем, что там сейчас происходит, на востоке...
- До востока далеко, а у нас тут - своя война. Видишь, полгорода в руинах... Не думай об этом. Отгадай загадку, которую мне рассказал епископ? Кто утром ходит на четырех ногах, днем - на двух, вечером на трех?
- Ох... "Пробудившийся"? Днем он притворялся человеком, а к вечеру ему отрубили одну лапу...
- М-да. Вот и я так сперва подумала.

- Кларисса!
- А?
- Там почему-то притихли мои сорванцы. Проверишь?
- Сейчас гляну... Что-то я их не вижу... Ох!
Миата по-прежнему одиноко стояла у калитки. Со своего места Кларисса могла видеть только ее напряженные руки и свисающие до колен белые волосы. Однако кое-что изменилось.
По ту сторону калитки лежал мяч.
Миата просунула ступню в тяжелом серебристом сапоге сквозь прутья и подтолкнула мяч куда-то в сторону розовых кустов.
В кустах негромко зашебуршались, после чего мяч, как по волшебству, выкатился обратно.
На этот раз он остановился слишком далеко, но и Миата просунула ногу дальше...
- Она играет, - потрясенно пробормотала Кларисса. - Они катают мяч ей, а она - им. Ох... Я не верю своим глазам.
- Зато я верю, - просто сказала Галатея.

Мы продержимся. Мы все выживем. И когда мы все снова встретимся вместе, я услышу, как тонко звенит серебро в крови тех, кто ушел на восток, чтобы попытаться спасти нас...
Потому что у каждого из нас есть то, ради чего даже нам стоит жить.