Миранда вскрикивает, выгибает спину — и тут же вскидывает руку ко рту, прикусывая запястье. Её колено упирается Лиаре между ног, бедро бесстыдно вжимается во влажно-скользкую плоть. Ногтями другой руки она намертво впивается в предплечье Лиары, пальцы которой всё ещё погружены внутрь, и не дает вынуть их, пока не стихнет последняя судорога удовлетворения.
Лиара выдыхает сквозь зубы. Её собственное удовольствие ускользает, скатывается камнем с горы, но она упрямо трётся о колено Миранды, стремясь получить хоть что-то ещё.
Поначалу их секс походит на бой — отчаянный, яростный, и обе они не стесняются применять биотику. Дело не облегчает и то, что человеческий способ заниматься любовью до сих пор кажется Лиаре немного странным и не вполне удобным; словно окольный путь, который зачем-то выбирают вместо прямого.
Впрочем, с женщиной в этом проще; пускай сама по себе Миранда никогда не была проста.
Проще, пускай даже первым человеком для Лиары некогда стал мужчина.
(Она осознала позже: в тот, первый раз, Шепард даже не попытался взять её так, как брал бы человеческих женщин, но времени, им отпущенного, так и не хватило, чтобы до конца понять — почему).
Даже перестав сражаться, обе они не прекращают ловить движения и жесты друг друга — точно танцуют с зеркалом, которое способно выдать не больше, чем ты сам покажешь ему.
Но Лиара Т'Сони — торговка информацией (не просто торговка: распорядитель, способный поднимать ставки и спускать задешево, поить нужными сведениями по капле или затапливать с головой, уничтожать одним-единственным словом и воскрешать надежды росписью на листке), и ей положено знать. Она знает— лучше, чем ей хотелось бы — откуда взялась та рана, шрам от которой тлеет на подтянутом животе Миранды, вздрагивающем от её поцелуев; знает, отчего Миранда с таким всепоглощающим рвением приступила к изучению технологий побежденных Жнецов.
И знает ярость, которой Миранда Лоусон защищается от собственной уязвимости — знает, как глубоко могут доставать её ногти, идеально ухоженные, но при этом дьявольски острые, и как сильны её бедра, грозящие сломать шею при любом неосторожном движении языка.
Совершенная симметрия отражений не выдерживает этого знания. Невозможно отразить то, что остается несказанным — как невозможно высказать сразу и до конца.
Миранда ни разу, за всё то время, что они проводят в одной постели, не позволила Лиаре достичь слияния.
(С Мирандой Шепард был другим; брал жадно и жестко, вбиваясь клином во все, что создал из неё «Цербер», и всего-то полугода хватило, чтобы Миранда по доброй воле сделалась частью его собственных планов).
Лиара наклоняется ближе, целует Миранду в приоткрытый рот — медленно и глубоко, как любил когда-то целовать её Шепард, — и всё же успевает заметить, как та рефлекторно отводит глаза.
Лиару готовили сживаться с потерями. Её мать — она помнит свою мать–матриарха и сотни лет мудрости в её далеких, словно звёзды, глазах, — держала птиц, желто-пестрых, которые томительно пели по вечерам. Они умирали, и Лиара с Бенезией закапывали их в саду, чтобы тельца обратились в землю, а земля — в цветущий кустарник; как диктует естественный круг вселенной.
Миранда — созданная, а не рожденная; сама по себе отрицание естественного порядка. Вырвалась, выжила, убила собственного отца — и всё же носит печать его наследственной гордости, заставившей выращивать полуклонов. Выросла, привыкла быть «совершенством» — и как же трудно, немыслимо ей признать существование пустоты в себе. Части, без которой она (не только она) теперь ощущает себя неполной.
(Быть может, дело именно в том, что Шепард пересоздал её, переиграл на её же поле, взломав столь совершенный код изнутри; тогда как Лиара сама бесстрашно шагнула ему навстречу — и поэтому он прижимался к её ладони виском, рассказывая о том, как поступил с Мирандой; а не наоборот.
Но она не может, не хочет считать себя лучше только по этой причине — и не хочет никого осуждать).
Миранда моргает, пытаясь резко отодвинуться прочь, словно бы испуганная нежданной нежностью, и Лиара вдруг вспоминает, как они встретились в самый первый раз. На станции Омега, где состоялась их сделка с «Цербером»: её отчаянная надежда — против блеска чужих амбиций.
Однажды Лиара тоже не сумела смириться. И это, со временем, изменило всё.
И она всё-таки ловит взгляд Миранды, замыкает на себя, берет в плен своих стремительно темнеющих глаз. Уворачивается от не слишком меткого — смазанного посторгазменной дрожью — захвата. Стискивает простынь по обе стороны от головы Миранды — едва удерживаясь, чтобы не обхватить ладонями её лицо.
(Она может быть жестокой и властной, и равнодушной, и острой, точно мономолекулярный клинок — но не может убить в себе сострадание; никогда не хотела этого).
Входит в контакт — медленно, останавливаясь на пару долгих мгновений, чтобы приноровиться, — и её руки скользят по всему телу Миранды, пока нервные импульсы перетекают сквозь кожу, сплетая два сознания воедино. Лиара ждет, и Миранда наконец, как с судорожным вздохом, распахивается ей навстречу — они переплетаются снаружи и изнутри, точно пальцы двух встретившихся рук.
Не прикасаясь только к тем частям разума, о которых отлично знают и так.
Второй оргазм не похож на первый: удовольствие не вспыхивает в одной-единственной точке, но накатывает из глубины, длинными и сладкими волнами, пропитывая Миранду — их обеих — насквозь.
И на этот раз Лиара кончает с ней вместе — точно так же, как бывало некогда с ним. С Шепардом, который одинаково далек теперь от них обеих — призрак и тень, хранящая мир в Галактике. Пастырь Жнецов; не «мужчина» и не «любимый».
— Мы сможем когда-нибудь забыть его? — приглушенно спрашивает Миранда.
Две влиятельнейшие женщины нового мира — Серый Посредник и глава консорциума «Рипер Текнолоджи», удушающий атласный платок и острый блестящий скальпель, — лежат в темноте, соприкасаясь влажной от пота кожей.
Говорят, будто бы самому себе можно продать всё, что угодно. Но перед зеркалом можно не лгать даже Серому Посреднику; даже асари, для которой потери — целая жизнь.
— Не думаю, — тихо отвечает Лиара, крепче прижимая к себе любовницу.