Будь Айрисфиль обычным человеком — возможно, она бы не смогла принять Аваллон так, как приняла.
Будь она обычной — Кирицугу, возможно, оставил бы реликвию при себе. Но это именно она принимает ножны, положив ладонь на плечо Кирицугу, и сохраняет решимость, пока он проталкивает их в неё, словно нож под рёбра. Ножны скользят сквозь неё, будто в трюке с исчезновением, растворяясь до тех пор, пока не остаётся только пустая рука Кирицугу, лежащая на её обнаженном животе.
Будь она кем-то другим, то наверняка ощутила бы себя переполненной.
Однако ножны исчезают внутри Айрисфиль, словно заполняя пустоту, торя себе путь меж рёбер и прижимаясь к сердцу. Наполняют её, словно сладостная вода, струящаяся в пустой сосуд, омывая её опустошенные внутренности чистотой и прохладой. Айрисфиль вздыхает, когда Кирицугу убирает руку — отдёргивает сразу же, как только задача выполнена, лишь бы только не допустить ошибку, позволив себе что-то столь легкомысленное, как промедление.
Она говорит себе: это словно подарок от него, вещь ценная и столь же практичная, как и всё в нём.
Что же до Айрисфиль — то даже с Аваллоном внутри, она не чувствует себя достаточно полной.

***
Вместе с Сэйбер Айрисфиль познает страну, о которой раньше только слышала с чужих слов.
Тень опасности всё так же следует за ними по пятам, но город Фуюки раскидывается перед ними, и впервые за всю свою чересчур короткую жизнь Айрисфиль чувствует себя так, словно для неё открыт целый мир. Под её ладонью — надежная рука Сэйбер; хрустящая ткань её пиджака почти не сминается на сгибе локтя. Айрисфиль берет Сэйбер под руку и позволяет своему милому рыцарю сопровождать её по залитым солнцем улицам.
— Я никогда раньше не видела ничего подобного, — признаётся Айрисфиль, когда они рассматривают широкую, во всю стену, витрину магазина. — По крайней мере, вживую.
Краем глаза она поглядывает на Сэйбер, наблюдая за невозмутимым выражением на ее лице. Глаза Сэйбер слишком остры для изучения миловидных сумочек в магазине; она окидывает всё оценивающим взором стратега, неспособного просто так избавиться от старых привычек. Айрисфиль улыбается ей, и на мгновение сверкающий стальной сосредоточенностью взгляд Сэйбер чуть-чуть смягчается.
— Я рада, что мы можем делать это вместе, — говорит Сэйбер. — В моих силах было дать это вам, и ничего иного я не желала бы сильнее.
Айрисфиль качает головой, стряхивая тяжесть церемонности Сэйбер и противопоставляя ей мягкий, теплый свет собственного голоса:
— Я тоже рада, что мы делаем это вместе.
Сэйбер в ответ улыбается незаметнейшей из улыбок, и сердце Айрисфиль наливается радостью от этой малой победы.
Они следуют дальше по городу, рука в руке, исследуя занятные магазинчики и незнакомые улицы, парки с пышной зеленью и непрерывно-меняющиеся обличья людей, толпящихся повсюду. Каждый новый вид погружается в память Айрисфиль: прекрасный коллаж, что наполняет её разум и отражается на внутренней поверхности её век. Она говорит себе, что никогда не забудет эти маленькие дары, мимолётные мгновения под вращающимся голубым куполом неба.
День клонится к концу, и оранжевый свет заходящего солнца расчерчивает косыми лучами их путь, сверкая золотом в волосах Сэйбер, когда та склоняет голову и тянется к дверям кафе даже прежде, чем Айрисфиль хотя бы пробует поднять руку.
— Позвольте мне, принцесса, — говорит Сэйбер.
Айрисфиль замирает, когда Сэйбер поднимает лицо и демонстрирует ей расцветающую на нем куртуазную улыбку. И тут Айрисфиль становится не в силах удержать смех — краткую, полную радостного изумления трель, — перед тем, как всё же войти в кафе прежде Сэйбер. И когда Сэйбер следует за ней, колокольчик над дверью издает собственный, резкий и жизнерадостный, звон, которому вторит счастливое эхо, трепещущее в груди Айрисфиль.
— Как вижу, рыцарство живо и здравствует, — говорит Айрисфиль. — Хотя в твоем случае это больше восхищает, чем удивляет.
— Таков долг рыцаря, — отвечает Сэйбер. — Почтительно ожидать, что понадобится даме.
Но она улыбается вновь, заново предлагая Айрисфиль свою руку, чтобы они могли вместе подойти к прилавку в задней части кафе, и радостный звон, пронизывающий сердцебиение Айрисфиль, только сильнее отдается в тесноте её грудной клетки.
После дня, проведенного с Сэйбер, Айрисфиль кажется, что пустоты, зияющие у неё в сердце, чуть-чуть наполнились.

***
Рядом с Кирицугу Айрисфиль хочет только сгладить его шероховатости, хочет придавать ему более мягкие очертания до тех пор, пока он не перестанет резаться о собственные острые грани.
Кирицугу весь — линии и углы, изломанные осколки, которые были разбиты и разъединены так давно, что Айрисфиль едва может вообразить: как они выглядели бы, будь одним целым. Кирицугу — точно крепость или лабиринт, некто отдаленный и при этом непрестанно меняющийся, преобразующий самого себя в ещё более запутанную фигуру — в то время, как Айрисфиль пытается пройти этим извилистым путем к его сердцу.
Рядом с Кирицугу Айрисфиль слишком часто обнаруживает, что стоит в одиночестве, обхватив себя руками, тогда как это его жесткие плечи она хотела бы обнимать.
Она устраивается рядом с ним, плечо к плечу, касаясь рукой руки. Она открывается — со спокойной простотой — навстречу его наставлениям, его рассказам, несметному числу вещей, которые он показывает ей: всё в пределах родного замка, который она не может покинуть. Размеренным голосом Кирицугу рассказывает ей о дальних странах, о людях, которые встречались ему во время его путешествий, о том, что он изучил и узнал.
Она любит его, напрямик сквозь его перекрученное нутро, потому что магия, которой владеет Кирицугу, напитала её всем тем, что он не способен сохранить у себя. Он — философский камень, превращающий её замок в далёкие земли, преображающий горечь и одиночество, разделенные на двоих, в сладость жизни.
В Кирицугу чудесно то, как он изменил её, не меняя при этом ни единой из множества поврежденных частиц самого себя.

***
После того, как Арчер исчезает с банкета королей, внутренний двор кажется тусклее и темнее — и не только из-за внезапного отсутствия сияющей золотом фигуры.
Айрисфиль подходит к Сэйбер и становится рядом с ней, плечом к плечу, касаясь рукой руки, переводя взгляд от неподвижной повозки на фигуру Сэйбер, поникшую с исчезновением остальных героических душ. Она напряжена настолько, что Айрисфиль может физически ощутить это: натянута, словно тетива лука, и её бледное лицо кажется еще бледнее.
— Я помню, — говорит Сэйбер с пугающей дрожью, скрывающейся в глубине её голоса. — Был некогда рыцарь, который оставил Камелот со словами, что король Артур не способен постичь чужих чувств.
Она говорит, не глядя на Айрисфиль, не осознавая, какая боль дрожит в её широко раскрытых глазах. Айрисфиль следит за взглядом Сэйбер, направленным в никуда, — словно она всматривается потемневшими глазами во что-то, слишком далёкое, чтобы Айрисфиль сумела поймать даже малейший отблеск этого места.
— Быть может, те же чувства разделяли все, некогда сидевшие за Круглым Столом, — завершает Сэйбер, стиснув зубы и на мгновение сжимая кулаки.
Айрисфиль становится больно — где-то глубоко в груди — слышать сомнение в голосе Сэйбер, слышать, как она смиряется с чужим взглядом на свое прошлое. Она помнит слова Райдера: тот советовал Сэйбер очнуться от печального сна, ибо это — ни что иное, как проклятье; помнит пугающую веселость Арчера перед тем тяжким бременем, которое Сэйбер добровольно на себя возложила.
И это знакомое чувство — то, которое Айрисфиль испытывает тогда. Она не может как следует дотянуться, не может заставить себя взять безвольно повисшую руку Сэйбер в свою. Между ними — пропасть, которую она не знает, как пересечь; только не наперекор преданности Сэйбер своим идеалам, не наперекор той пустоте, что осталась от жертвы, принесенной Сэйбер ради людей, которые, может статься, вовсе и не ценили её душевных усилий.
Сэйбер, думает Айрисфиль, должна знать о чужих чувствах куда как больше, чем может выдержать человек. Она ощущает тяжесть, которую Сэйбер тащит на своих плечах, и которая вытягивает из нее надежду — рваными лентами, исчезающими в холодном ночном воздухе. Она смотрит на то, как Сэйбер изгоняет из себя наивные убеждения, оставляя в своей груди лишь предельно очищенную от всего остального решимость.
Айрисфиль становится свидетельницей тому, как Сэйбер закаляет себя во имя жертв, которые они обе ещё должны будут принести на этой войне.

***
— Тебя ведь на самом деле не беспокоит то, что другой героический дух может предпринять атаку? Не правда ли? — спрашивает Айрисфиль, высовывая голову наружу, чтобы увидеть Сэйбер, стоящую на страже у дверей её спальни.
В позе Сэйбер видно слишком хорошо знакомое напряжение: жёсткость, порожденная слишком большой ответственностью, что громоздится на плечи до тех пор, пока они не начнут трещать под невыносимым весом. Она отворачивается от пытливого взгляда Айрисфиль, вместо этого уставившись вглубь пустого коридора.
— Я не смогу простить себе, — отвечает Сэйбер, — если не сумею защитить вас.
И если это так, думает Айрисфиль, то кому же защитить саму Сэйбер? Она ступает в коридор и встает рядом с Сэйбер, и на этот раз поднимает руку, чтобы сомкнуть пальцы на её запястье.
Сэйбер поднимает взгляд — на какой-то миг её глаза удивленно распахиваются — и позволяет Айрисфиль развернуть себя в другом направлении.
— Заходи, — говорит Айрисфиль. — Нет никаких причин, по каким тебе не стоило бы расположиться с удобством, и в таком месте, где ты точно будешь уверена, что некому на меня напасть.
— Мне не подобает, — отвечает Сэйбер. — Вы заслуживаете уединения.
— А я говорю, что подобает. Или ты намерена отвергнуть мое приглашение?
Сэйбер колеблется, мимолетная нерешительность пробегает по её лицу. Айрисфиль слегка тянет Сэйбер за руку, и спустя мгновение Сэйбер всё-таки позволяет увести её за собой.
В спальне Айрисфиль темно, один лишь лунный свет льется сквозь незадернутые до конца шторы. Её постель уже разобрана, и как раз туда она ведет Сэйбер, присаживаясь на край матраса — но та упрямо остаётся стоять, не желая следовать за ней.
— Нам обеим не помешает немного удобства, — говорит Айрисфиль, протягивая руки, чтобы взять обе ладони Сэйбер в свои. — И разве ты не говорила однажды, что сделаешь для меня всё возможное, сколь бы малым это деяние ни было?
Выражение лица Сэйбер смягчается, словно бы она отчаялась спорить, хотя она всё же отмечает:
— Я вовсе не то имела в виду, когда давала вам обещание.
— Но всё же — ты сделаешь это? — спрашивает Айрисфиль. — Если это только по моей просьбе?
Она откидывается на подушки, своим весом потянув за собою Сэйбер, и та выставляет вперед колено, чтобы не упасть. Айрисфиль выпускает руки Сэйбер — только чтобы позволить ей опереться ими о постель по обе стороны от ее головы. Освещенное луной лицо Сэйбер охвачено удивлением при виде Айрисфиль, непринужденно вытягивающейся на простынях.
— Помнится, ты сказала мне однажды, — говорит Айрисфиль, устраивая нежные руки на талии Сэйбер. — Что стоит тебе оседлать нечто и взять поводья, и ты можешь скакать без труда.
Ошеломленный вздох Сэйбер громко разносится по тихой комнате, встреченный лишь беззастенчивым хихиканьем Айрисфиль. Когда смех затихает, в уголках её губ всё еще таится озорная улыбка, а в глубине глаз мерцает теплый свет. Её руки мягко лежат на талии Сэйбер, но ничто в этих прикосновениях не позволяет усомниться в её намерениях.
— Тогда мне показалось, что это очень удачная игра слов, — добавляет Айрисфиль доверительным тоном. — И я не раз задавалась вопросом, не имела ли ты в виду нечто подобное.
— Моя госпожа... — Сэйбер пытается скрыться за рыцарскими манерами, пусть и знает, что они уже не помогут. — Я не хотела бы преступать границу.
— Возьми поводья, — говорит Айрисфиль, понимая, что и ей они больше не нужны. — И если ты слишком поспешишь — я скажу тебе.
Одно бесконечное мгновение Сэйбер просто смотрит в лицо Айрисфиль острыми и внимательными зелёными глазами, пристально изучая её умиротворенные черты в поисках какой-то неправильности, которая — как она думает — обязательно должна быть. Но Айрисфиль — само спокойствие, и когда Сэйбер наклоняется к ней ближе, Айрисфиль поднимает голову и встречает ее поцелуем.
Губы Сэйбер, мягкие на ощупь, одаривают Айрисфиль легчайшим прикосновением. Она действует поначалу неуверенно — короткие поцелуи, медленные, чтобы дать Айрисфиль возможность остановиться в любой момент. Она не останавливается. Она прижимается ближе, раскрывает губы, слышит биение собственного пульса в ушах. Каждый поцелуй — капля воды, падающая на иссушенную землю, сладостное обещание, которое Айрисфиль бережно вбирает в себя.
Она запускает пальцы под пиджак Сэйбер, прослеживая линию её позвоночника под тканью рубашки. Сэйбер выгибается под её руками, изящная и податливая, и поднимает голову, глядя на Айрисфиль затуманенными нефритово-зелёными глазами.
Она опускается ниже, вжимаясь коленом между бедер Айрисфиль. Та сгибает ноги, и её сорочка задирается почти до пояса — и Сэйбер протягивает руку, сдвигая ткань еще выше, чтобы не мешалась.
— Если так, — негромко произносит Сэйбер, не сводя пристального взгляда с лица Айрисфиль, — не думаю, что здесь поводья окажутся в моих руках.
Айрисфиль смеётся — радостно и удивлённо — и притягивает Сэйбер к себе, запечатывая её губы счастливым поцелуем. Сэйбер источает заботу, и это успокаивает ее, как и было задумано, — уверенность, исходящая из тщательной точности во всем, что бы Сэйбер ни делала. Айрисфиль прижимается к ноге Сэйбер, обнимает ее за все еще укрытые одеждой плечи.
Это тоже служба — та же чистосердечная служба, что Сэйбер готова предоставить ей всегда.
— Ты не против? — спрашивает Айрисфиль, пока ее руки соскальзывают с плеч Сэйбер на грудь. Ее пальцы быстро справляются с пуговицами пиджака, а потом переходят к застежкам рубашки. — Если я это сниму?
— Как пожелаете, — отвечает Сэйбер, и Айрисфиль стягивает пиджак с ее плеч.
Расстегнув рубашку, Айрисфиль снова позволяет Сэйбер отстраниться после поцелуя, и ее руки жарко касаются живота Сэйбер, плавно скользят по ребрам. Она чувствует плоть и кровь, чувствует тепло — более реальное, чем всё то, что пережила Айрисфиль с тех пор, как началась война Святого Грааля. Сэйбер едва заметно вздрагивает, и Айрисфиль испускает восхищенный вздох ей в ответ.
— Следует ли мне... — начинает Сэйбер, опуская взгляд на их переплетенные тела, а затем снова глядя Айрисфиль в лицо, — следует ли мне уделить вам более пристальное внимание?
Айрисфиль кивает.
— Пожалуйста, — чуть слышно выдыхает она.
— Полагаю, единственный способ это сделать, — Сэйбер соскальзывает вниз, между ног Айрисфиль, — это отыскать дорогу наощупь.
Айрисфиль смеется снова — мягко, с терпеливым ожиданием, и поддергивает свою сорочку еще выше, обеими руками. Теплое дыхание Сэйбер щекочет внутреннюю сторону ее бедер, золотые волосы мерцают в лунном свете, когда та наклоняет голову. Айрисфиль втягивает воздух, когда язык Сэйбер наконец касается ее кожи.
Сэйбер предельно внимательна каждым движением своих губ, каждым трепещущим прикосновением языка — как она и обещала. Айрисфиль неровно дышит, выгибает спину, прижимаясь ко рту Сэйбер, когда не может уже сдерживать себя. Она вся дрожит, ее тело пронизано искрящимися электрическими импульсами, и ощущения переполняют ее, пока не переливаются наконец через край; напряжение утекает из её тела, когда она распадается на части под ласками Сэйбер.
После финала она снова чувствует себя пустым сосудом, но Сэйбер возвращается к ней, целуя в щеку, и Айрисфиль убеждает ее — с куда меньшим трудом, чем ожидала, — остаться и согреть ее постель до утра.

***
— Ответь ей, Кирицугу, — просит Айрисфиль с умоляющей ноткой в голосе. — На этот раз ты обязан объясниться перед ней.
Она не хочет слышать его объяснений — этих разжевываний, высказанных так, словно бы он делает ей одолжение. Она стоит между ними — между Сэйбер, напряженной и отстраненной, и Кирицугу, принижающим их своими небрежными словами. Она никогда не притворялась, будто он не был убийцей — и ей не нужно, чтобы он пытался представить дело так, словно оправдывается перед ней. Это вовсе не выход в теперешней ситуации.
— Говори с Сэйбер, — настаивает она. — Не со мной.
Она не хочет быть здесь, зажатой между яростью убеждений Кирицугу и несокрушимой стеной решимости Сэйбер. Они изливают друг на друга ненависть под видом спора, бросаются оскорблениями и просто нападками, и ни один из них не желает хотя бы на шаг отойти от того, на чем выстроено всё их чувство собственного достоинства.
Она слышит, как Кирицугу говорит, что хочет спасти мир — чувствует искру идеализма, пылающую в его желании избавить человечество от бедствий и войн, сделать что-то хорошее.
— Справедливость не спасет этот мир, — завершает он свою речь об оружии и убеждениях. — И я не собираюсь ее добиваться.
В этом-то и состоит разница между ним и Сэйбер, не так ли? Она благородна до мозга костей, она превратила себя в воплощение справедливости и рыцарства. Когда Кирицугу говорит о своих делах в обычной своей манере — безжалостно и фаталистично — разве может Сэйбер примирить эти чуждые даже на слух желания с ее собственными?
Сэйбер осуждает гнев и ненависть Кирицугу, но Айрисфиль не думает, что в этих двоих так уж много отличий. У каждого из них — столько потенциала, у каждого есть способность собственными руками претворять перемены в жизнь. Айрисфиль смотрит на свои руки, которыми обнимает себя за плечи, — такие слабые, что она едва может удержать собственное хрупкое тело. Сэйбер и Кирицугу могут изменять мир; Айрисфиль может только стоять между ними, отражая их желания от своей внутренней пустоты.
— Эмия Кирицугу, — говорит Сэйбер. — Я не знаю, кто предал тебя, или что привело тебя к такому отчаянию. Но твои гнев и скорбь... Они принадлежат тому, кто некогда искал справедливости. Кирицугу, ведь в юности ты тоже надеялся стать справедливым героем, верно?
Кирицугу никогда не признает подобного — Айрисфиль знает это прежде, чем он произносит хоть слово. Она слышит эхо в ушах, далекий шум — точно ветер дует в пустоте, и все слова Сэйбер теряются в этом шуме.
Для неё Кирицугу — герой, рыцарь для тех, кто не может сражаться сам за себя.
Возможно, думает Айрисфиль, она настолько доверяет Сэйбер потому, что Сэйбер — точно такая же.

***
— Я не думала, что всё это зайдет так далеко, — говорит Айрисфиль, что означает: «Я не думала, что проживу так долго».
Сэйбер обеспокоенно смотрит на нее, отодвигая кресло для Айрисфиль — ее собственные пальцы только слабо дрожат на подлокотнике. Она придвигает кресло обратно к столу, идеально исполняя роль благородного рыцаря — до самого конца.
— Спасибо, — говорит Айрисфиль.
Это звучит даже чересчур похоже на «мне жаль».
— Возможно, нам стоит провести еще один призыв? — предлагает Сэйбер, опускаясь в соседнее кресло рядом с Айрисфиль. — Если есть что-либо, что я могу предпринять для улучшения вашего состояния, прошу, позвольте мне предложить ту малость, что у меня еще осталась.
Айрисфиль улыбается, слыша знакомые слова, — легкой и чуть печальной улыбкой.
— В этом нет нужды.
Война Святого Грааля подходит к концу. Все участники понимают это, пусть даже в состязании до сих остается четверо из них. Но Айрисфиль знает это вернее всех, и эта определенность отдается в ее костях ноющей болью. Пустота внутри нее никуда не делась — пустота, которую она так отчаянно пыталась заполнить: историями Кирицугу, работой, делами войны. Присутствием Сэйбер, теплом, что она дарила ей даже среди битв и сражений.
Что-то ноет в груди; останется ли от нее хотя бы малая часть, чтобы хранить все эти счастливые воспоминания?
— Должно быть что-то, что я могу сделать, — повторяет Сэйбер. — Позвольте мне помочь.
Айрисфиль смотрит на нее, так предельно сосредоточенную — ее слова просто не могут казаться мольбой. Но она видит напряжение, проступающее в морщинках вокруг глаз, тревогу, которую — как считает сама Сэйбер — она вообще не должна испытывать. В этом мире у нее есть задача, которую нужно исполнить: победа в войне, — так же, как у Айрисфиль есть своя собственная судьба, приближение которой становится всё сложнее не замечать.
— Дай мне руку, — Айрисфиль усилием воли заставляет свою руку подняться — только чтобы уронить ладонь на стол.
Сэйбер тянется к ней, переплетает пальцы с пальцами Айрисфиль. Она сжимает их, и на мгновение кажется, что Айрисфиль сжимает пальцы Сэйбер в ответ — как будто у нее еще остались силы для таких жестов.
— Я сжимаю твои пальцы так крепко, как только могу, — бормочет Айрисфиль с виноватой улыбкой.
Сэйбер стискивает ее ладонь так, что, кажется, сейчас треснут кости. Айрисфиль морщится, но затем смеется — и этот смех звучит куда как искреннее.
— Ну, во всяком случае, здесь у тебя хватит силы за двоих.
Сэйбер отводит взгляд, ее губы на мгновение изгибаются в извиняющейся улыбке.
— Хотя бы на что-то я еще гожусь.
Айрисфиль не знает, что ответить, и на несколько долгих минут они погружаются в молчание. Она чувствует, как сила Аваллона, точно холодная вода, течет через ее магические цепи — и течение усиливается, когда рука Сэйбер сжата в ее руке. Но даже этого уже недостаточно, и Айрисфиль мысленно подбирает возможные варианты прощания.
— Спасибо, — говорит она вместо этого. — За то, что была моим рыцарем, и за то, что сопровождала меня по городу.
— Это была честь для меня, — отвечает Сэйбер — не добавляя, что с радостью сделала бы это снова.
За это Айрисфиль неожиданно благодарна. Пустота внутри нее распахивается зияющей пропастью, бездной, которую не заполнит даже Аваллон. Но вместе с прохладным течением магии она чувствует тепло взгляда Сэйбер — и это Айрисфиль хочет сберечь, ибо потерять такое сокровище было бы невыносимо.
— Выиграй эту войну, — говорит Айрисфиль, не в силах подобрать других подходящих слов, чтобы выразить чувства, теснящиеся у нее в груди.
— Я никогда не надеялась проиграть, — отвечает Сэйбер, поднимаясь из-за стола, но не выпуская руки Айрисфиль. Она кланяется, запечатлевая поцелуй на ладони Айрисфиль. — И я могу лишь сделать всё возможное.
Пусть это и требует от нее невероятных усилий, Айрисфиль сама поднимается на ноги. Она наклоняется вперед, целомудренно целуя Сэйбер в щеку, а потом — еще мягче — в губы.
— Всё возможное — воистину, никто из нас и не надеялся пожертвовать ничем меньшим. Но то, что отдала ты, значит для меня больше, чем всё другое.