В Пиете они отрезают трупам головы.

– Не стоит брать воинов из первых десяток, – кашлянув, говорит Джин. – Их исчезновение может кого-то насторожить.

Она смотрит под ноги, и на лице ее явно борются отвращение и мука.

– Нам подошел бы кто-нибудь послабее, – наконец твердо говорит она. – Чье уничтожение никого не удивит. Кого не будут искать.

Клэр с ней не согласна. Теперь они обе знают: в Организации будут искать даже Сорок Седьмой Номер, а у сильной и, как следствие, более упорной воительницы и шансов быть растерзанной в клочья больше, чем у слабачки, умирающей с первого удара. Но выхода у них все равно нет, и Клэр медленно идет между телами, вглядываясь в застывшие лица.

Она хочет сказать Джин, что все равно почти никого не знает, тем более из первой десятки, но замирает у грязного сугроба. Опускается на колени.

– Номер Шесть, – говорит Джин у нее за спиной. – Наверное, она и была командиром.

– Мирия, – шепчет Клэр. Она касается скулы Мирии, поправляет прилипшие к щекам волосы. Будь та живой, Клэр бы это не пришло в голову. Но сейчас умные строгие глаза командира закрыты, на высоком лбу и переносице засохли брызги крови. А ниже плеч ничего нет: голова Мирии оторвана, из шеи что-то свисает. Даже если бы Мирия и хотела воспротивиться неподобающему поведению, то без рук ничего не смогла бы сделать.

– Простите меня, командир, – шепчет Клэр. – Ради бога, простите.

Денев и Хелен обнаруживаются тут же, по разные стороны сугроба – должно быть, до последнего пытались прикрыть командира. Ладонь Хелен все еще сжимает меч, а второй меч – меч Денев – торчит у нее в горле.

– Правильно, – говорит Клэр, глядя на Денев сухими глазами. – Старый друг не позволит товарищу «пробудиться».

Ей хочется уложить их рядом, рука к руке, но Джин уговаривает ее, что не стоит. Клэр молча кивает, рыхлит ногами снег, затирая следы. Незачем привлекать внимание, наводить на мысль, что кто-то остался.

Они медленно обходят ледяную темную площадь, на которой, как кляксы, разбросаны пятна грязного снега вокруг трупов. Иногда Джин называет женские имена. Иногда их называет Клэр.

Возле тела одной из девушек Джин оборачивается и, шумно сглотнув, с трудом говорит:

– По-моему, подойдет.

Клэр бросает на снег именной меч, расстегивает крепления ошейника, через голову стаскивает нагрудник. А потом осторожно, с невыразимым почтением раздевает мертвую девушку. У той очень длинные волосы, разметавшиеся по снегу, и нет левой руки. Клэр просовывает ее макушку в прорезь ошейника, защелкивает крепления, расправляет черную ленту под туникой, убирает волосы, чтоб не мешались. И медленно отпиливает голову от тела. Так, чтоб не выглядело слишком аккуратно. Пример Мирии научил ее, как это должно смотреться.

Окоченевшая плоть подается с противным звуком.

– Прости меня, – шепчет Клэр в волосы безымянному Номеру, забирая ее клинок. От угла дома слышится странный рвотный звук – Джин, борясь с рыданиями, повторяет ее действия. Когда они удаляются с площади, на груди обезглавленной девушки покоится черная лента с личной руной воительницы Клэр, Номер Сорок Семь.


* * *


Спеленатый, связанный йома ждет их на заброшенной смолокурне в черном еловом лесу. Когда Клэр отворяет дверь, его глаза вспыхивают в темноте нетерпеливым огнем. Он в облике тощего пожилого мужчины. Веревки, впившиеся в тело, темны от фиолетовой крови.

– Вернулись наконец, – говорит он злорадно. – Ну что, как вам прогулка?

Джин тянется к рукояти, но Клэр перехватывает ее за запястье, заставляет опустить руку, прижимает кулак к верстаку.

– Он дразнится специально, – глухо объясняет она. – Нарывается. Хотя ему тоже страшно.

– Он йома, – говорит Джин, пожимая плечами. – Страх смерти, голод и удовлетворение – вот три доступных им чувства.

– И вовсе нет! – йома приоткрывает рот, демонстрируя желтые зубы, слишком крупные для узкого рта. – Я чувствую досаду, что так с вами влип, и обиду. Ведь я показал вам все, что вы хотели, отвел, куда было сказано. Я думал, у нас уговор…

– Не может быть никакого уговора с тварью, поедающей людей! – обрывает его Джин. – Мы воины, а не торговцы, и если ты, гад…

Клэр снова останавливает ее руку.

– Мы больше не воительницы Организации, – сухо говорит она. – Воительницы остались в Пиете. Но мы и не купцы, – она опережает ее, уже готовую возразить. – Теперь мы… охотницы.

Она наклоняется к йома, долго смотрит ему в глаза так, что тот пытается отстраниться.

– Что? – говорит он с нарастающим страхом.

– Мы охотницы, и мы поймали тебя на перевале, – говорит Клэр, и собственный голос кажется ей скрипучим, как растрескавшееся на морозе дерево. – Ты как раз двигался с обозом беженцев из северных земель. Мы хотели прикончить тебя сразу, как только раскрыли. Нас остановило лишь то, что для маскировки ты успешно выбрал обличье… человека Организации.

– Первый раз вижу такого наглого йома, – подает из своего угла голос Джин.

– Это был действительно смелый поступок, – Клэр разглядывает костистое лицо «черноробого» с брезгливым интересом. – Ведь тебя могла раскрыть любая воительница, с которой довелось бы иметь дело. Нам стало интересно, чем же может заниматься в Организации «черноробый», который избегает общения с воительницами.

– Поэтому вы меня вытащили из каравана и выкрали! – раздраженно кричит йома. – Но я все рассказал вам! Сдержал слово!

– Не шуми, – обрывает его Клэр. – Никто не придет на твой крик. На многие мили отсюда все люди и йома мертвы. И тебя следовало бы немедленно убить тоже.

Йома корчится в своих путах, пытается выкрутить шею и перегрызть веревки.

– Ты сказал, – продолжает Клэр, и перед ее глазами словно встает сцена, в которой они с Джин по очереди гоняли мечами этого обманщика, – что твоя фальшивая служба напрямую связана с судьбой проданных на север молодых мальчиков. Ты провел нас окольными тропами через долину к шахтам на склоне вулкана. Ты обещал, что там мы все увидим сами, и намекал, что если у меня и будет шанс встретить проданного в рабство человека, который был мне дорог, то только здесь.

Клэр приходится замолчать, потому что голос подводит ее. Она вспоминает, как они с Джин, наскоро сговорившись, обходили Пиету, где светились теплые огоньки йоки собравшихся соратниц, как шли за трусящим йома по берегу замерзшей реки, как пересекали лес, черный и тихий, в котором по снегу не бегала ни одна белка. Как она сама все прислушивалась к лесу, но не чувствовала нигде ни намека на чужую ауру – ни йома, ни «пробудившегося» вокруг, словно север был отрезан куполом от всего остального мира. Клэр помнит, как они поднимались по склону горы, а вокруг них лежали тьма и холод северной ночи, и в этой мохнатой темноте над головами со скрипом качались сосны, и снег сыпал, сыпал, забиваясь под пластины доспеха, и таял под наплечниками. Когда они с Джин поднялись на самый верх, то молча переглянулись. Перед ними угрюмо темнел ход огороженной шахты, которая вовсе не была шахтой. Йома в черных одеждах сказал невозможное, немыслимое. Где-то там, под землей, пряталась лаборатория, в которой из мальчиков делали… делали…

Когда он сказал им, они не поверили. И Клэр до сих пор помнит эту вертящуюся в голове мысль: «Лучше бы я сейчас была в Пиете, вместе со всеми. На этот раз лучше бы было не нарушать приказ».

– Клэр, – тихо говорит рядом Джин, и она встряхивается.

– Но когда мы подошли в шахте, она оказалась завалена. Что-то – или кто-то – порушило ход, обвалило опоры, выдрало подъемный механизм и сбросило в пропасть, прежде чем обрушить земляной свод целиком. Никакой возможности спуститься… чтоб проверить или убедиться в обратном… чтоб найти мальчиков… Лаки… Ничего не было.

– Клэр.

Голос Джин звучит предупреждающе.

Йома ежится.

– Я не виноват! – бормочет он. – Это все он… Серебряному королю не нравились эти шахты. И, когда он наконец перешел в наступление, он послал кого-то их уничтожить. Я не знал! Я…

– Я не знаю, было ли в твоих планах отвлечь нас или это получилось случайно, – говорит Клэр, вытирая костяшками пальцев сухие глаза. – И я никогда не узнаю, остался ли Лаки там, внизу, или его уничтожили по дороге. Мы с Джин опоздали. И хуже всего, что, стоя там, на склоне горы, мы почувствовали, как в долине внизу поднимается нечто чудовищное. Как один за другим, точно фазаны из-под снега, открывают свои ауры «пробудившиеся».

Клэр покачивает ногой в блестящем сапоге.

– Зачем ты мне все это рассказываешь, воительница?– с ненавистью говорит йома, отчаявшись выпутаться. – Шахта разрушена, Пиета в руинах, а все твои соратницы мертвы. Никто не доложит в Организацию, что вас не было на поле боя. Отпустите меня. Клянусь перебраться в далекие южные земли и никогда не притворяться «черным». Клянусь никогда не есть молодых мальчиков и… что такое?!

– Жилище Серебряного короля, – говорит Клэр, глядя мимо головы йома. Она чувствует, как рядом легонько вспыхивает аура. Джин закручивает правую руку в штопор. Увеличивает количество оборотов.

– Я хочу знать, как найти жилище Серебряного короля.

– Что она делает с рукой? – взвизгивает йома, и его голос звучит не рыком чудовища, а лепетом испуганного старика. Клэр морщится, трет висок. – Что она делает со своей рукой?!

– Прослужив немалый срок человеком Организации, – тихо говорит Клэр, – ты уже должен был бы перестать удивляться разного рода превращениям.

Джин шагает вперед. Клэр видна лишь ее спина, широкий разлет наплечников, неестественно напряженная правая рука, похожая на закрученное выстиранное белье.

– Ты прожил долгую и насыщенную для йома жизнь, притворяясь не кем-нибудь, а «черноробым». – Клэр разглядывает свои руки. Ей кажется, что она все еще чувствует в них вес головы мертвой девушки из Пиеты, хотя давно похоронила ее в лесу, под сугробом. – Но одной твоей наглости мало, чтобы оставить тебя в живых. К тому же, я видала и понаглее. Однажды мне встретился йома, который нацепил личину клеймор.

Джин подбрасывает в руке меч, и йома начинает кричать.

Клэр устало прислушивается, сидя над холодной смолокуренной ямой. Весь пол вокруг устилают куски коры и ошметки фиолетовой плоти. Пахнет снегом, старыми углями, и деревом, и кровью йома, но Клэр все еще чудится вонь выпотрошенных человеческих тел. Вонь Пиеты.

Покачиваясь взад-вперед, она прикрывает глаза и пытается представить, была ли когда-то так тяжела голова Терезы в ее руках, как головы Мирии и безымянных клеймор, и понимает, что совершенно не помнит.


* * *


Чужой дом встречает их молчанием, темнотой окон, сугробом под дверью, запахом остывших комнат. Клэр и Джин врываются в гостиную с мечами в руках, оставляя комки снега на разостланных на полах коврах и пушистых шкурах, и молча разглядывают чехлы на креслах, наброшенные на утварь полотенца и мерно тикающий вертикальный ящик, внутри которого ходит тяжелый маятник. Они врываются – но могут и не спешить. В доме нет никого. Ни в комнатах, ни на чердаке, ни в подвалах.

Здесь жили на широкую ногу – до того, как уйти, спокойно собравшись и простившись с любимыми вещами. Клэр тянет носом, но чувствует только остаточный след присутствия нескольких «пробудившихся» мужчин и одной женщины.

– Присцилла, – говорит Клэр мертвым голосом, хватаясь за угол книжного шкафа так, что дерево ломается и в пальцах у нее остаются подточенные жуками щепки. – Она была здесь вместе с Порождением Бездны Севера и его слугами. Но мы опять опоздали.

Ей кажется, что сама она стала внутри пустая и растрескавшаяся, точно так же выгрызенная жучком-короедом.

Джин расхаживает по дому, рассматривает картины, развешанные по стенам расписные блюдца, оружие. Трогает салфетки и вазы с расставленными в них ветвями хвойных деревьев и сухих колосков. А потом широко размахивается и швыряет вазу в стену. Высоко поднимая меч, крушит, ломает и рубит диваны, мебель, утварь.

Клэр опускается на низкую кушетку, застеленную ковром, бессильно свешивает руки между колен и смотрит на это буйство.

Хрустит раздавленная посуда.

– Это он во всем виноват, – говорит Джин, и ее бледное лицо становится застывшим и строгим, – Порождение Бездны. В том, что было на площади. В этой бойне. Слышишь меня, Клэр? Ты… – Она быстро подходит к Клэр, и та даже на расстоянии чувствует колотящую Джин дрожь. – …не виновата ни в чем.

– Я виновата, – Клэр перебивает ее, смотрит снизу вверх, и доброе лицо Джин расплывается перед ней, будто в глаза накрошили лука. После разговора с йома на смолокурне она молчала, как онемевшая, и только здесь, в этом доме, слишком прекрасном для людоедов, вновь почувствовала тягу говорить. – Мы обе это знаем. Если бы не дурацкая мысль, что «черный» может навести нас на след Лаки, мы бы прибыли вовремя на общий сбор…

– И, скорее всего, полегли бы там вместе со всеми, – тихо говорит Джин и ее теплая рука ложится Клэр на плечо. – Клэр, ты правда думаешь, что наше присутствие обеспечило бы перевес в битве?

– А ты так не считаешь? – Клэр еле шевелит губами: ей кажется, что кожу на лице натянули, как на барабане, тронь пальцем – и она лопнет, пролившись потоком невыплаканных слез. – Джин, я не думаю. Я это знаю. Я виновата, потому что опоздала помочь им. Опоздала найти Лаки. Опоздала встретить Присциллу. Я опоздала вообще везде.

Джин моргает, и ее светлая челка «сосульками» наклоняется вперед вместе с ней. Нет нужды произносить слова вслух: между ними с Клэр будто происходит невысказанный диалог, словно за время пути из Лотрека на север они научились делиться мыслями друг с другом.

– Ладно, – говорит она, сдавшись. – Если ты считаешь это виной, я возьму ее на себя. Мне не привыкать. Я старше тебя по званию. Здесь и сейчас из нас двоих ты обязана была бы подчиняться мне.

– Джин.

– Клэр. – Пальцы Джин касаются волос Клэр, осторожно перебирают их. – У нас мало времени до того, как наш обман раскроют. Мне не хочется думать, что сегодня я напрасно отпиливала соратнице голову.

Щеки у Клэр вспыхивают от стыда, будто к лицу приложили горячую сковородку.

– Я вижу три пути, – шепчет Джин. – Первый – это сбежать от всего. Спрятаться на севере… Здесь, среди елей и гор, или ближе к западному побережью, где каменные хижины и вересковые пустоши, или к востоку, где море затянуто льдинами и живут толстые черные птицы, не умеющие летать, а люди весь год напролет ходят в шубах. Скрываться. Забыть обо всем. И… и ждать.

– Выбор Илены, – говорит Клэр, прислушиваясь к тиканью ящика. – Спрятаться и ждать, пока за нами не пришлют Галатею. Или ту, странную, прячущую собственную ауру. С выбитым глазом.

– Второй путь – это искать твоего мальчика, – Джин садится рядом с Клэр на кушетку, по-прежнему обнимая ее за плечи. – Искать Лаки. Не верить поганому йома, паршивому «черноробому» и обвалившейся шахте, а распрашивать людей, поднимать волну и искать… И, если понадобится, разрыть эту чертову шахту до основания.

– Выбор Мирии, – Клэр пристраивает голову Джин на плечо.

– И третий путь… Если мы не найдем Лаки… – Джин вздыхает коротко и судорожно. – Покинуть север и двинуться на юг. Искать Порождение Бездны и ту однорогую. И отомстить им… отомстить за всех наших товарищей.

– Или самим пасть от их рук – или от рук тех, кто придет за нами, – задумчиво говорит Клэр. – И это…

– Выбор Клэр?

Вместо ответа Клэр поворачивает голову и говорит:

– Джин.

Губы Джин склоняются к ее губам, и они соединяются – неумело, неопытно. Клэр думает, что дыхание Джин очень чистое и теплое. Она разворачивается и торопливо расстегивает на плечах Джин крепления ошейника, принадлежащего незнакомой воительнице, стаскивает с нее ленту нагрудника. Быстро скидывает свою. Рамы наплечников и пояса, наручи и тяжелые сапоги – все отправляется на пол. Ни одна из них не отваживается снять с себя что-нибудь еще.

В этом доме так пусто и холодно, и когда они опускаются на кушетку, слышно, как за стеной от мороза трещат доски. Клэр сильно выгибается, когда ладони Джин сжимают ее грудь через одежду, обвивает ее руками, как плющ. Они целуются сомкнутыми губами, и каждый такой поцелуй наполнен болью, и горечью, и мягкой нежностью, и когда влажный язык Джин случайно проникает Клэр в рот, обе вздрагивают – так то, что они сделали, неприлично и сладостно.

Клэр первая протягивает руку к паху Джин. Она трогает ее поверх штанов, но Джин замирает, а потом придавливает Клэр всем своим весом, зажимает ее запястье между телами. Трется сильно, приподнимаясь и опускаясь, и Клэр чувствует, как в запахи стылого дома вплетается новый – душистый, обволакивающий аромат Джин. Она вытаскивает руку и нюхает пальцы, и Джин целует ее – яростно и обреченно.

– Прости, – шепчет Клэр, возвращая руку на место, растирая Джин ребром ладони. Она не знает, как это принято правильно делать между женщинами. Не знает, как это вообще принято между людьми. Но она чувствует, что пальцы Джин трут ее точно так же, и погружается в океан горького удовольствия, и выгибается, закидывая ноги на талию Джин.


* * *


Клэр снится, что она опять идет по Пиете, но только в каждой кровавой кляксе на белом снегу спит Тереза. Ее руки покоятся под головой, лицо безмятежно, она босиком, без доспехов, и у ее крови запах елок, Джин и чужого старого дома. Клэр тянется, чтобы помочь Терезе встать, но в ее ладони неизменно оказывается только отрубленная кисть, а когда она ухитряется поднять Терезу за плечи, на снегу остается голова, улыбающаяся бледным ртом.

Она просыпается от тиканья деревянного ящика со стрелками – часы, вспоминает Клэр, это маленькие часы, лишь отдаленно похожие на огромный циферблат на ратуше в священной Рабоне. Джин лежит на ее голом плече, по самый нос укрытая покрывалом, и Клэр совершенно не помнит, когда им случилось раздеться.

– Клэр, – говорит Джин, не открывая глаз, – надо собираться. Эти чертовы часы тикают каждую минуту, напоминая, что времени осталось так мало.

Не отвечая, Клэр приподнимается на локте, поворачивает голову. Странные ощущения, которые она испытывает, проснувшись, обретают ясность. У них есть лицо, имя и звук.

Молодой человек, стоящий в дверном проеме, смотрит на них с Джин так спокойно, словно это не они, ворвавшись, расколошматили дом. У него короткие черные волосы, гибкая фигура, терпеливый взгляд очень светлых, почти серебряных глаз и огромная, оглушающая аура хищного зверя. Он отворачивается, открывает дверцу ящика и бережно останавливает маятник, прекращая тиканье часов.

Оба клинка стоят прислоненные около шкафа - не дотянуться, не ухватить, не успеть.

– Джин, – шепчет Клэр, не зная, расплакаться ей или расхохотаться, а может быть, выпустить всю йоки сразу и положить этому конец. – Ты не права. Мы снова опоздали. Времени уже совсем-совсем нет.